— Ну и Белую Землю им на стол, — равнодушно заключила я (на самом деле не ощущая такого спокойствия, как было написано на моём лице), — Не испытываю желания с ними общаться до конца текущей эры. А что там ещё было слышно? Что за непонятная история?
Мар неловко пожал плечами. Он явно ощутил неудобство от темы, которую сам же и начал.
— Да как-то непонятно вышло, — наконец сказал он после паузы, — Это офицер, который у нас расследование вёл… его вроде как тоже искали. Честно! Я это своими ушами слышал, только решил… ну, как бы тебе это объяснить..? что мне нужно немедленно сделать вид, что мои уши были в другом месте, понимаешь? — Я изобразила понимание и кивнула, — Ты пропала, а этот тип мне на глаза перестал попадаться — а то ведь шнырял у нас сколько времени! А потом раз на корпоративной пьянке один коллега, упившись до ручки, поведал мне престранную байку… — совсем уж неуверенно проговорил Мар. Он поглядел на меня, потом, наверное, вспомнил, что я и от "сказки про Хупарскую Смуту" год назад в обморок не упала, и продолжил, — Так вот, байка… Будто бы через время после твоей пропажи нашли на твоей улице Пин аллонга без документов. Высокий, атлетического сложения, без видимых повреждений. Почудилось, что жив. Или мёртв. В общем, хапнули и доставили в районную. Но пока коллега мозги ломал, куда его — в реанимацию или в холодильник? — налетел КСН, парня забрали, и будто бы он был их сотрудником. Трясли всех. Чем дело закончилось, так и неизвестно. А фамилия у недотрупа была сильно похожая на того типа, что вёл расследование в "Масийя Рунтай" — что-то вроде да Лигарда или Тень его знает как.
Моё сердце замерло на мгновение. И снова пошло. Вот так. А ещё я решила, что обдумаю все эти условные наклонения позже. На свежую голову.
— Наутро, когда мой собеседник проспался, он страшно переживал, что болтнул лишнего. Уж я старался как мог — уверял коллегу, что и сам был пьян в дупло и ни Тени не помню из всего нашего хмельного лепета. А с него, дескать, подписку о неразглашении брали. Меня эта история сильно заинтересовала — нет ли какой связи? Потому что этот тип со знакомой фамилией, твоя пропажа и улица Пин — когда я свёл все это воедино, стало ещё любопытней.
Я качнула стаканом и кубики льда затарахтели по дну. Флейта Кайра да Лара плыла над Тер-Карелом, словно облачко.
— Его звали Карун да Лигарра, — сказала я.
— Ты даже помнишь его имя? — засмеялся Мар, — Между вами всё-таки что-то было? Или он тебя из каких-то государственных соображений пас?
— Боги с тобой, Мар, — ответила я с улыбкой. — Ну ты только вообрази, что у меня могло быть общего с этим типом из КСН? Смешнее этого только полетать над улицей Пин.
Мар понимающе хохотнул, а потом замолчал. Я лениво подставила лицо вечернему солнышку.
— Да ну, забудем. На самом деле мне не очень-то приятно об этом вспоминать.
— Я понимаю. Расскажешь, если захочешь. Нет — надоедать не буду. Ну да ладно, поговорим потом. Кажется, танцы начинаются?
Я кивнула. Мы начали собираться, Мар позвал Киная. Я ждала их у начала улицы.
— Ты никогда не хотела вернуться в Большой Мир? — неожиданно спросил да Луна за моей спиной.
Я обернулась.
— Мне здесь всё нравится. Я счастлива, а это стоит очень дорого.
Мы шли по улице Тер-Карела, воспоминания хлынули на меня, а я ничего не делала, чтобы их остановить. Мар явился так нежданно, словно луч света из той жизни, о которой я уже начала забывать. И процесс воскрешения забытого был крайне тяжелым. Так словно бы меня резали тупой пилой прямо по живому.
Я приехала сюда именно затем, что мне не хотелось играть ни на чьём поле этого Мира. Это и так уже стоило мне Семьи, моего народа, дома, работы, всех точек опоры и любимого человека. Преступно, невозможно любимого — но по сути это ничего не меняло. Его не было в живых. Всё, что напоминало про события годовалой давности, доставляло мне боль. Даже мой Дар.
Я шла рядом с Маром и думала — а если бы он знал? Что я могу взять его за руку и провести в иной мир. Но я этого никогда не сделаю. Ради моего собственного душевного спокойствия. И мира во всём Мире.
Флейта заполнила улицу, присоединились барабаны, гитара — и танцы взяли старт. Над Тер-Карелом опустилась синяя прекрасная ночь. Я танцевала.
После приезда Мара прошло не менее недели, пока гуляния улеглись. Тут бывало так мало событий, а тут целый такой полноценный, свежий, непреложный повод! Точнее даже два с половиной повода — если считать Киная и Маровский внедорожник. От своего гостеприимства я нимало не страдала, так как парни дома почти не ночевали — их буквально рвали на части, их расспрашивали, они рассказывали, с ними сидели допоздна, и, конечно, в их честь ежевечерне устраивались Большие танцы. Я с удовольствием принимала участие в танцульках, тем более, что Кайр играл всё лучше, и теперь составлял отличную компанию Седому, Груше и Полпальца — троице пожилых мулатов, достопримечательности общины.
…Вместе они смотрелись забавно и колоритно — длинный и сухой, цвета молочного шоколада, Седой, вертлявый добряк Груша и толстый покладистый Полпальца, славный тем, что он мог ударом ладони погнуть стальную балку (вообще-то у них были нормальные имена, но их давно никто ими не звал) — вместе с двадцатилетним белым мальчиком, упоённо ласкающим флейту. И музыка у них получалась необыкновенная. Простая, но невероятно задушевная. В ней были и шёрох хупарских балахонов, и грустные чёрные глаза, и жар пустыни, и тоска больших городов, и даже высота небес… хотя, может быть, что последнее уже придумала я сама себе — а сверху по этой музыке скользила ясная, прозрачная, как огни высоток, нота музыки, написанной аллонга… Я могла слушать Кайра и неразлучную троицу вечность. Их музыка не была какой-то фантастической (и уж, конечно, куда более простой, чем та, что я когда-то услышала) — но почему-то она пробирала меня до костей…
И всё это время, дней десять, я никак не могла собраться с мыслями. Я точно знала, что это нужно, но мозг мой вёл себя, как однажды обожженная рука — он то и дело отдёргивался от воспоминаний о прошлом. Хотя я вполне отдавала себе отчёт в том, чем мне это грозит. Тем не менее прошла неделя, пока смутная тревога не разрослась в моей душе (или что там вместо души мне, как четверть-бризу, полагалось происками Тени) до размеров Бмхатской пылевой бури. Я попросила у соседей мобиль, прикрыла дверь домика и поехала в Холмы Биранн.
Год или более того назад, если бы мне сказали типичную тер-кареловскую поговорку "соображалка как у бриза", я бы, наверное, от икоты умерла. Но к тому моменту, как я ступила на эти земли, я уже смогла с ходу понять, что именно имели ввиду старожилы общины — соображалка у объекта есть, и, может, даже недурственная соображалка, но явно не в ту сторону, что у всех. То есть ни для кого не обидная поговорка. Ну а что летунов тут звали по имени, так это никого в прочем Мире не касалось.
Вот и про меня так говорили. Чем мне нравилось это место — даже заработав такую вот «жуткую» репутацию, я никак не выделялась из общей массы здешних чудаков.
Более того, я приобрела тут массу полезных навыков. Стрелять, метать ножи и водить мобиль. Бояться же чего-то или кого-то я отучилась задолго до прихода в Тер-Карел. Мне требовалось только узнать, как выживать там, где это было очень сложно сделать.
Оглядываясь назад, на последних крохах былой привычки к рефлексии, мне приходилось признать, что от той живой и наивной девушки, которая ежеутренне отправлялась на работу в клинику, почти ничего не осталось. Собственно, то, что от меня осталось после всего пережитого год назад, как раз и было мною. Сандой, которая позволила себе не больше прятать зубы. К сожалению, опыт не делает нас чище и добрее. Я не слишком-то понимала, как и где мне жить дальше, но Тер-Карел показался мне единственным местом, куда мог заявиться (и не вызвать лишних вопросов) изгой вроде меня. И, хотя я не слишком хорошо представляла своё будущее, я уж всяко не могла себе позволить когда-либо оказаться в ситуации, когда я не смогу развести себе костёр или не смогу управиться с оружием. И от этого — при отсутствии других, более серьёзных, причин — погибнуть! Мне теперь не на кого было положиться, кроме как на себя — потому что никто, кроме меня, не знал всей правды обо мне. И за то, впрочем, хвала Создателю.
Горранн долго сопротивлялся моим просьбам. В конце концов он понял, что я не желаю никому зла, а просто скучаю. Отчасти это я сама создала у него такое впечатление, так как помыслы мои были, конечно, не столь чистыми (хотя желание выжить — если вдруг что! — и грязным-то назвать вряд ли можно). Горранн согласился меня учить. Не могу сказать, что мне это далось легко. Но я нарочно не пользовалась Даром. Раз уж я решила жить в этих местах, мне не хотелось привыкать к тому, что мне вряд ли серьёзно пригодится. За несколько месяцев упорных тренировок я не то чтоб стала хорошим бойцом, но, по крайней мере, я уже понимала, с какой стороны заряжать оружие. И попадала в цель практически туда, куда хотела.
Однако полгода спустя я таки решила поддерживать форму. Иногда, под предлогом побыть одной, я брала у Тайка машину и на пару дней уезжала в пустыню, на Холмы Биранн, и там вспоминала то, что обрела за десятки тысяч пуней от этих мест… С высоты облаков пустыня была прекрасна, а пыль сюда не поднималась. И здесь было холодно.
Я экспериментировала с силой тяги и направлениями. Регулировать последнее у меня выходило из рук вон худо, и потому я почти не могла маневрировать, к тому же, единственным местом, куда я уверенно могла приложить более или менее калиброванную тягу, почему-то были только мои ступни. Силу подъёма, после огромного ряда попыток, я научилась делать, во-первых, ничтожно малой, во-вторых — средней и, в третьих — большой. Иначе говоря, я добилась хотя бы грубой регуляции силы подъёма. Немалое достижение, если учесть, что я работала безо всякого наставника.
Но — даже неудачи можно обратить в достижения, если подумать (и если нет иного выхода)! Итак, помозговав, я совместила один непреодилимый пока дефект (тягу только от ступней) и имевшиеся у меня навыки — в нечто ценное. Мне удалось разработать для себя "воздушную походку" — такой полёт, когда ты вроде бы касаешься земли, а на самом деле оставляешь небольшую, в четвёрть пальца, прослойку воздуха между землёй и ступнями. Изобретение до того мне нравилось, что я часто баловалась им, когда меня никто не видел. И даже раз — когда видел. Сознаю, это было глупой и опасной затеей (тем более, что срабатывало далеко не всегда гладко), но мне показалось верным узнать, насколько хороша новая техника. Оказалось — хороша. Зрители не поняли, что я не шла по земле. Полезная вещь, решила я, когда надо тихо ступать или не оставлять следов. Но впредь я побаивалась так рисковать.
Спустя некоторое время мне стало интересно, как долго я могу летать? Вспоминая слова профессора Лак`ора, я решила тренироваться на длительность. Спустя время я могла удерживаться вечер и всю ночь, но потом, обессилев, засыпала в кабине тайкового мобиля. Выходило что-то вроде десяти часов, но это был мой предел, и превзойти мне его не удавалось. Если бы, не приведи Боги, мне пришлось до этого предела дойти, то я должна была быть уверена, что потом у меня будет возможность безопасного отдыха. Однажды я упала, не дотянув до машины десяток шагов, носом в песок — и потеряла сознание; придя в себя аж днём, я с неудовольствием нашла песок таким раскалённым, как это бывает только в Бмхати, а свою спину — с немалыми ожогами. После этого я зареклась экспериментировать — а ведь мне ещё следовало придумать уважительную причину, по которой матёрый тер-карелец мог так глупо сгореть на солнце! Я даже не знала, какое следствие хуже!
(На самом деле, я не знала, насколько элементарные или сложные вещи я изобретаю. Могло быть и так, что освоенные мною техники были "детского уровня" для нормального бриза, но, за неимением знаний, всё приходилось создавать заново).
Я снова ехала в Холмы Биранн. Солнце клонилось к закату, когда я наконец увидала впереди давно знакомые низкие скалы, поросшие чахлыми кустарниками. В Холмах был оазис. Собственно, глядеть тут было особенно не на что — выступ породы, вдоль которого пробилась на поверхность струйка воды — она и давала жизнь одиноким худолистам и колючкам. Иногда тут можно было видеть птиц. Ещё реже — людей.
Люди не жили в пустыне Бмхати. Немногие поселения на её краю не забирались далее полсотни пуней вглубь красных песков, а дальше всех стоял Тер-Карел, Место Мира, полунелегальная община отбросов, чудаков и отщепенцев всего Мира. Однако — даже со всего Мира — было их очень немного: здешнее население редко превышало цифру в двести человек. Иногда к Тер-Карелу прибивались так называемые «серые» аллонга, «добела» размешанные полукровки, не имеющие Семьи и родового имени. В своей прошлой жизни я лишь слышала про таких людей (как про что-то дикое и мифическое), но здесь, во всех припустынных городах, их жило, по прикидкам Горранна, не менее двух тысяч. Как правило, они вели свои дела, добившись протектората местных Семей, и лишь немногие решали вообще уйти от Мира, присоединившись к общине Тер-Карел.
Община вела мелкую торговлю с припустынными городишками. Формально этих отношений не существовало, но тут была слишком глубокая дыра, чтобы кто-то всерьёз беспокоился об идеологии поступления кактусовой наливки на столы местных Семей. Как и во всяком захолустье (а тем более — захолустье, отягощенном суровыми природными условиями), тут куда больше ценили личные связи и репутацию у соседей, чем петиции блюстителей Порядка, призывы Комитета Спасения Нации и прочие столичные глупости.
В пустыне за последними селениями не было других дорог, кроме единственной грунтовки, ведущей до Тер-Карела. Во всех прочих смыслах тут существовали лишь направления. Направление на Холмы Биранн, например, или на Оазис Кулло, или на Камни Ринойило… на все те немногие ориентиры, которыми красная Бмхати, коварная любовница и жестокая мать, изредка радовала путников. Я приезжала на Холмы Биранн, чтобы подумать.
Осадив мобиль, я вылезла на хрусткий красный песок. Пыль медленно оседала, не отвлекаясь на неё, я вытащила из салона брезент и устроила навес, а потом пошла за водой. Часовая дорога до места моего уединения была тяжёлой — надо было выехать вечером, ещё в жару, прибыть к закату и провести здесь почти всю ночь, а потом вернуться до восхода. А всё потому, что находиться тут, в сердце пустыни, даже возле воды — днём было полным самоубийством. Езда в полслеполуденном зное и то переносилась легче. Ночью ехать тоже не годилось — было легко заблудиться, да и температура тут падала достаточно сильно — раздолбанные общинские мобили не давали от неё укрытия. То есть меня-то холод не тревожил, но я была вынуждена вести себя, как обычный человек с обычными способностями. В общем, Бмхати давала лишь крайне узкую температурную "полосу жизни" для тех, кто рискнул тут обосноваться… Буквально, к этому людей вынуждали отчаянные обстоятельства.
Вот хоть бы Кайр. Он пришёл в Тер-Карел ранней весной, через полгода после меня. История его для здешних жителей была типичная. Однажды он зачастил в Хупанноро, а когда его Семья выяснила, почему — все стали на уши. Он учился музыке — хупарской музыке! — у какого-то безногого муниципального шоколадного, отца никем не считанных детей по прозвищу Папаша Нуки (даже я когда-то о нём слышала от Куйли, своей бывшей подчинённой — Папаша, судя по всему, был персонажем легендарным). И Кайр со временем настолько вошёл в доверие замкнутой внутренней шоколадной общины, что ему и впрямь показали эту музыку — настоящую. Счастью парня не было предела, и знаете чем он занялся?! Я обалдела. Он начал изучать математическую закономерность гармоничных для человека звуковых колебаний — идея, которую я не раз слышала от своего отца! Во всём есть математика, твердил мне отец — а в Адди это и впрямь стало жизнью..! Математика там помогала чувствовать, а чувства помогали считать — чем не Мировая гармония..? Вот и Кайр, по его словам, мечтал о перевороте в Мировосприятии сограждан. Заодно он начал изобретать кое-что, в Мире неведомое — способ записи музыки в виде символов (ещё одна вещь, которую бризы придумали, а аллонга — нет)! Однако тылы Кайра подвели. У него начались проблемы там и тут, а пока Семья пыталась силой вернуть ущербного в лоно Порядка, им заинтересовались в первом отделе. Исключение из унивеситета было не самым большим злом из рухнувших на него. В конце концов, он покинул дом и на остатки личных денег поехал на юг. С собой он увёз лишь огромную сумку с записями…
Были и другие такие истории — буквально каждая здешняя судьба пестрела сломанными карьерами, распавшимися браками, арестами и ещё чем похуже. Мулатам было даже проще. Их и так нигде не считали достойными приличного общества — большинство жили жизнью обычных хупара, но кое-кто из них (кто был поспособнее и, значит, понесчастнее) в конце концов оказывался тут. В принципе, за пределами Тер-Карела от мулатов дистанциировались даже хупара — ведь «свежие» полукровки ещё несли в себе Белую Землю! — но образования и положения они не имели, итак никто не знал, как себя с ними вести, чтобы это оставалось в рамках Порядка… В любом случае получить образование и приличную работу (как способные хупара) мулаты не могли. Само их существование нарушало Порядок. Но в сердце пустыни до всех этих людей (белых, шоколадных и "двухцветных") никому не было дела.
Кайр учился играть сам — и всё ещё строчил формулы. Он не оставлял надежды, что когда-нибудь человечество оценит его труды. Бедного парня никто не разубеждал. А я не занималась почти ничем. То есть я выполняла всю положеную мне работу члена общины — все мы несли, так сказать, долг перед друг другом в попытках выжить среди песков. Нужно было следить за солнечными панелями, чинить технику (а особенно генераторы и насосы), обрабатывать растения и лениво гнать наш специалитет — кактусовую огненную воду «тер-карелку»… Но при этом у меня были и ещё некие задачи. Я их поставила сама перед собой.
В тысячах пуней от Гор, в сотнях пуней от Города Мудрости я пыталась найти правду о минувших столетиях.
…Запасясь водой при свете гаснущего солнца, я развела костерок и села, прислонившись спиной к камням. На огне, в консервной банке, лениво шкворчала порция копчёных колбасок, аппетитный дух плыл над пыльным оазисом. Но думала я не об еде. Аппетит у меня вообще пропал.
"…через время после твоей пропажи нашли на улице Пин аллонга без документов. Высокий, атлетического сложения, без видимых повреждений. Почудилось, что жив. Или мёртв. В общем, хапнули и доставили в районную. Но пока коллега мозги ломал, куда его — в реанимацию или в холодильник? — налетел КСН, парня забрали, и будто бы он был их сотрудником. Трясли всех. Чем дело закончилось, так и неизвестно…"
Карун. Перед моими глазами как живая встала кошмарная сцена на улице Пин. Сцена, от которой я так долго, упорно и яростно отворачивалась. Делала вид, что её никогда не было.
Не было — как и человека, которого я оставила за своей спиной. Человека, даже сны о котором я не позволяла себе видеть все эти месяцы.
Он не мог был жив. Никак. Это невозможно. В моём горле неожиданно пересохло, запершило, в животе поселился кто-то липкий и противный. А ещё, и это было самое страшное — заныло где-то в носу, за глазами, словно в лицо мне швырнули тряпку с нашатырём… Нестерпимая боль, лишающая сил, пронзающая от макушки до низа живота. Карун.
Нет. Скрипнув зубами, я заставила себя сделать то, ради чего я сюда приехала. Ради спокойного, отстранённого размышления. Итак. Если он не умер сразу, а прожил ещё хоть немного, успел ли он рассказать..?! и тогда что будет со мной..? с далёким отсюда городом бризов Адди-да-Карделлом?
Колбаски начали гореть, и я рассеянно сняла их с огня. Будь спокойна, Санда. Дыши и думай.