Я ему не поверила. Это уже чересчур: сначала нашла в лесу голого мужика с гребнем, который ведет себя словно помешанный и вопит ерунду, потом оказывается, что он прыгает по складкам пространства, спасаясь от какой-то акутуры, затем выясняется, что он даже трусами не умеет пользоваться, а свежесваренный кофе для него «обиссяка», зато русский язык учит за час по телевизионным программам, а позже переучивает по советским кинофильмам. И вот на тебе — он еще и сын короля. Нет уж, увольте, мне только принцев в моей скромной однушке не хватало! С другой стороны, разве настоящий принц не скривился бы при виде такой халабуды, не сказал свою презрительную «улюхапу»? Нет, лично мне моя квартирка очень даже нравится — светленькая, уютненькая, до всего дотянуться можно, не вставая с дивана. Ну так я же не принцесса, я носки на ладошки не натягиваю.
И тут у меня почти все сошлось. Что мы имеем? Какой-то мужик прыгает голым по лесу, мелет ерунду, надевает на руки носки, не смывает за собой в туалете, бьет посуду, почуяв в кофе опасность, а потом заявляет: «Я сын короля». А ну-ка, дети, после всего этого — кого повсюду узнают, скажите, как его зовут? Бу-ра-ти-но… А вот и нет! Ду-ра-чи-на! Или попросту — псих обыкновенный, сбежавший из лечебницы закрытого типа. Во только из-за одной небольшой мелочи этот логический вывод у меня обрушился, словно карточный домик. Из-за одной желтой пушистой мелочи под названием хрундюк или, по-нашему, гребень. От лопаток и почти до самой… этой… до поясницы. А с другой стороны, может, это обычное уродство. Рождаются ведь люди с шестью пальцами, даже с хвостом. Почему бы не родиться с гребнем? И от огорчения сойти с ума.
— Гоша, а как зовут твоего врача? — как бы между прочим спросила я.
— Во дворце куча лекарей, — отмахнулся бедолага, — всех не упомнишь. Но главный у них — Гыргор Полочалс.
— Григорий Палыч? — невинно захлопала я ресницами. — А фамилия у него какая?
— Полочалс. У нас только имя и прозвище — фамилия, если по-вашему. А у вас, я слышал, иногда называют людей и тремя словами.
— Тремя буквами нас называют, — хмыкнула я. — ФИО. Фамилия, имя и отчество. У тебя папу как зовут?
— Ромала́уша Величайший Из Рода Энатакоров, Могущественных Правителей От Сотворения Мира И До Конца Его Дней.
— Ромалауша, значит. Остальное я отброшу…
— Нельзя отбрасывать остальное! — возмущенно замахал руками Гоша. — Это оскорбительно для короля!
— Я только для примера отброшу, временно. Тем более он нас не слышит, а потому не оскорбится. Если ты ему не расскажешь. А ты ведь не расскажешь?
— Как же я теперь расскажу? — потупился безумный гребешочник.
— Не грусти. Тебя вылечат, — вырвалось у меня.
— И тебя тоже вылечат, — подхватил Гоша. — Хорошее кино! Там тоже про складки, только не пространства, а времени. Хочу полностью посмотреть.
— Чуть позже, ладно? Я тебе еще про отчество не объяснила. Так вот, если твоего папу зовут Ромалауша, то тебя бы у нас называли полным именем так: Энатакор Пиктогоуша Ромалаушевич. А если слегка обрусить, то можно, например: Энатакин Георгий Романович. Как тебе?
— Не хочу так называться, — буркнул находимец. — Я спать хочу.
Мне это не понравилось. Говорил, что в полночь ложится, а сейчас и одиннадцати нет. Зря я, наверное, насчет врачей и того, что вылечат. Насторожился. Сейчас ляжем, я свет выключу, а он мне подушку на лицо — и нет догадливой свидетельницы. Кстати, а где я его положу? У меня только одно спальное место — диван. Его, конечно, можно раздвинуть, но спать рядом с малознакомым психом я определенно не собиралась. Да и вообще мне теперь уж точно будет не заснуть. На кухне ночь проведу, кофе мне в помощь. Там и ножики есть, если что. И я сказала:
— Постелю тебе на диване. Иди пока в туалет.
— Зачем?
Ага, точно заподозрил, что я его раскусила. Думает, отправляю в тулик, чтобы в полицию позвонить: никто психа не терял? Это, между прочим, хорошая идея. Жаль, у двери в туалет наружной щеколды нет. Но и так могу успеть, если сразу трубку снимут. И я как можно равнодушнее ответила:
— Чтобы сделать пи-пи перед сном. Или даже ка-ка. Чего будет угодно вашему высочеству.
Гоша вдруг резко выпрямился и заявил дрогнувшим голосом:
— Открой мне дверь.
— Так она не закрыта. Иди-иди! Только смыть потом не забудь.
— Открой мне дверь наружу! — повелительно вытянул руку находимец.
— Вот уж нет, — раскинула и я перед ним руки. — Ночь на дворе. Куда ты собрался?
Между прочим, странный поступок. Пусть бы шел, избавилась бы от проблемы, и в полицию бы заодно позвонила, что в таком-то районе бесхозный псих разгуливает. Что меня остановило? Точно с ума сошла, за компанию. А компаньон мой ответил следующее:
— Не знаю. Все равно куда. Обратно в лес.
— Но что случилось-то? — спросила я, прекрасно понимая, что случилось. Да, я наболтала лишнего, а психи — они хоть и психи, но умные, сразу все секут. Вот и Гоша просек, что я его раскусила. Но душить меня подушкой он не захотел, пожалел, видать, вот и решил просто-напросто слинять. Только ответил он совсем другое:
— Ты мне не верить, вот что. Думать обо мне плохо. Я уходить, чтобы ты быть успокоенный.
Гошина речь опять скатилась до начального уровня. Наверное, из-за сильного волнения. Он даже позеленел. Ой, и правда позеленел! Как огуречик. Совсем как человечек. Только человечки обычно краснеют или бледнеют, а тут… Он что, все-таки не псих? Или даже если псих, то не наш, а оттуда, из складок? Но тогда почему бы ему не быть и принцем? Вот только он что, мои мысли прочел? Это бы совсем некстати.
— Ты же говорил, что не умеешь читать мысли.
— Я умею видеть, — ткнул Гоша на очки, — слышать, — дернул за мочки ушей, — и думать, — постучал по голове. Речь его снова вернулась к норме, как и цвет лица. Почти. Теперь он выглядел уже не огуречиком, а просто сильно переевшим огурцов.
— Ну прости, ваше высочество, — слегка поклонилась я. — Да, засомневалась в твоих словах, каюсь. Но я, знаешь ли, инопланетных принцев не каждый день в лесу нахожу, так что войди в положение.
— Я не инопланетный. У нас одна планета, только…
— Знаю-знаю, — остановила я его жестом. — Только складочки-оборочки разные. Давай-ка чая попьем, и ты мне все дорасскажешь. Ведь насчет спать ты просто так брякнул, с досады?
— Разумеется! — расплылся в счастливой улыбке Гоша. И развернувшись в сторону кухни, сам себе скомандовал: — Ты туда не ходи, ты сюда ходи. Там снег башка попадет…
— Снег-то еще ладно, — прервала я цитату. — Главное, чтобы больше глупости в твою башку не попадали. Ишь, обиделся он! Открой дверь, уйду все равно куда! Тоже мне, прынц. Хотя да, принц, ума ли с вас, венценосных, спрашивать.
— И ты тоже! — вскинулся Гоша.
— Что тоже? Я-то уж точно не принцесса.
— Ты тоже… это… — засмущался находимец. — Тоже глупости в голову не пускай. И что я тебя обманываю — даже не думай. Я этого вообще не умею. Я же из королевской семьи.
— Ты хочешь сказать, что короли не врут?
— Разумеется. Правитель должен быть абсолютно искренним и честным. Всегда и со всеми.
— А-а! — протянула я. — Надо же. Прямо как в нашей складке.
За чаем, который Гоша поглощал в больших количествах, я устроила венценосному находимцу допрос. Правда, он заспорил, сказав, что еще не венценосный, и станет ли таким — неизвестно.
— Почему же неизвестно? Или у тебя есть старшие братья? Как у вас вообще королями становятся? По наследству ведь, по старшинству?
— Да, становятся так. И старших братьев у меня нет. Есть только сестра, ей всего восемь лет.
— Так в чем же тогда дело? Прости, но ведь вы не вечно живете? Даже короли?
— Ты это к тому, что мой отец когда-нибудь умрет? — посмотрел на меня Гоша. — Да, конечно. Но ведь и я могу умереть еще раньше…
— Типун тебе на язык, — сказала я. — Ты в крайности-то не вдавайся. Еще скажи, что революция может случиться, и монархию свергнут.
— А что, нет? Ведь у вас-то случилась, я видел в кино.
— У нас в кино и человеков-пауков показывают, — проворчала я. — Хотя насчет революции правда. Но это тоже крайность.
— А то, что я могу умереть — это не крайность. Акутура не просто так за мной охотится. Кто-то хочет меня убить.
— Давай-ка подробней про акутуру. Все уши ею прожужжал, а что это за зверь, я так и не знаю.
— Это не зверь, — насупился Гоша. — Это сущность. Ее вызывают, когда хотят кого-нибудь убить, чтобы никто не смог узнать, кто это сделал.
— Погоди, — замотала я головой. — Она что, убивает, не оставляя следов?
— Еще как оставляет. Смотря в каком она образе. Если огненный шар — сожжет до угольков, если кырбырдрын — загрызет и разорвет на части, если…
— Стоп! — подняла я руку. — То есть акутура может принять любой вид, каким человека можно убить наверняка. А не узнать, кто это сделал, — ты имеешь в виду заказчика? Того, кто вызвал акутуру?
— Того, кто нанял умеющего вызывать акутуру мага.
— То есть таких умельцев не так уж много? И все такие гады, что за деньги натравят эту бяку на кого угодно, даже на принца?
— Много или нет — не узнать. Маги часто скрывают свои способности. А вызвать акутуру могут не только из-за денег. Некоторые маги состоят на службе у хозяина — и если при найме был уговор выполнять любые приказы, которые магу по силам, то…
— Но это все равно получается за деньги. И вообще, что значит любые? А если ему прикажут ребенка убить?
— Не спрашивай о таком, — насупился Гоша, — я же не маг… И потом, люди ведь тоже всякие встречаются, а маги — люди, пусть и со способностями. А про деньги и про то, как можно напустить акутуру на принца, так ведь и сам маг может хотеть меня уничтожить.
— За что?!
— Из зависти, из-за того, что власть не любит, да мало ли причин?
— И никак-никак нельзя понять, кто вызвал акутуру?
— Вообще вызов сущностей отнимает много сил, а таких темных, как акутура, сказывается особо. Даже сильный маг после этого может потерять способности на какое-то время, а то и заболеть, даже слечь на день-другой.
— Вот и пусть твой отец разошлет полицейских, или кто там у вас вместо них, по всем столичным магам, чтобы узнали, кто слег. А потом допросить таких! — Я вообще-то девушка добрая, но когда покушаются на наследника престола, одной добротой не обойдешься.
— Отец же не знает, — вздохнул Гоша, — на меня впервые акутуру напустили. И теперь уже, наверное, не узнает… Вот еще почему я не стану венценосным.
— Да ну, — растерялась я, — почему? Сюда же ты переместился. Назад, что, сложнее?
— В эту складку я попал случайно. Акутура меня почти достала, я был в панике. Может, и сама акутура подействовала на переход, оборвала нить. Переместиться-то я переместился, но… Поскользнулся, упал, очнулся — гипс. Я теперь просто не знаю, где моя складка.
— Поясни, — мотнула я головой. — Как вообще ты перемещаешься, на что это похоже?
— Как раз на нить, которую продевают сквозь ткань. У вас ведь тоже шьют иголкой с ниткой?
— Ну да. Еще машинками, но и там иголка с нитью.
— Так вот, — кивнул Гоша, — когда я хочу попасть в какую-то известную мне складку, я как бы протыкаю иглой ткань пространства, и словно по нитке перемещаюсь следом. И возвращаюсь назад по этой же нитке. Но даже если нитка порвется, я знаю, в каком я месте ткани, знаю, где на ней складка с моим домом — и протыкаю снова. Но на протыкание уходит больше сил, чем на возвращение по нитке. А сейчас, спасаясь от акутуры, я проткнул ткань пространства наугад, мне некогда было прицеливаться…
— И акутура оборвала нитку, — закончила за него я.
— Да. В общем, Хьюстон, у нас проблема.
— Разве у меня был такой фильм? — удивилась я. — Хотя цитата прямо в точку.
Я отхлебнула из чашки остывшего чая и задумалась. А подумать было о чем. Например, очень хотелось узнать, кому помешал Гоша на родине? Не восьмилетней же сестренке! Или он чего-то недоговаривает, или там где-то глубже собака порылась, и дело не только в наследовании престола. Но эта тема была хоть и очень интересной, но сейчас совсем не актуальной. И станет ли когда-нибудь актуальной — вот в чем главный вопрос. На который очень бы хотелось найти ответ. И не только, наверное, мне.
— Может, опять наугад попробовать? — брякнула я.
— В моем гребне осталось магии на один переход, — угрюмо ответил Гоша. — Шансов, что наугад попаду домой, очень мало. Если даже складок пространства ровно сто, это всего один процент. Но я думаю, складок может быть больше.
«Вообще-то есть теория, что их бесконечное множество», — подумала я, но огорчать гостя не стала. К тому же, что бесконечность, что сто — в его случае с одноразовым перемещением было почти одинаковым.
— Тогда давай все-таки ляжем спать, — сказала я. — У нас есть хорошая поговорка, что утро вечера мудренее.
— Не замечал, — покачал головой потерявшийся принц. — Возможно, это свойство только вашего мира. Тогда конечно, давай быстрее ляжем спать! Ты говорила, что постелешь мне на диване. Постелешь что?
— Постель, — ответила я и не сдержалась, ляпнула: — Элементарно, Ватсон.
Но теперь неэлементарным стало, куда лягу я. Сидеть, как собиралась до этого, на кухне мне уже не хотелось. Да и смысл пропал. А вот спать, на удивление, меня как раз потянуло. Наверное, от переживаний и стресса. Хоть я и вполне стрессоустойчивая девушка, но не железная все-таки.
Та-ак… Кто там у нас говорил, что не умеет врать? И я спросила:
— Если ты что-то обещаешь, всегда выполняешь?
— Конечно. Если не случается чего-нибудь непредвиденного, с чем я не в силах справиться.
— Если рядом с тобой случается спящая девушка, ты в силах справиться с собой, чтобы не наброситься на нее?
— Зачем?! — подскочил гребешочник.
— Зачем девушка, или зачем набрасываться? Или зачем справляться с собой?
— Зачем ты такое спрашиваешь? Ты боишься лечь со мной спать, думая, что я тут же приступлю к…
— Если честно, то да, — быстро сказала я. — Не приступишь?
— Постели мне на полу, — обиженно процедил Гоша. — Нет, не стели ничего, я так лягу.
— В моем доме я решаю, кто куда ляжет! — притопнула я. И добавила уже совсем другим тоном: — Только пообещай все-таки, что не приступишь со мной… ну… к этому…
— Обещаю, — буркнул принц.
И мы легли на диван. Я — с краю. На всякий, как говорится, пожарный. Все-таки не приучила меня жизнь верить в обещания правителей. Пусть даже пока и не коронованных.
Проснувшись, я ощутила под щекой что-то упруго-теплое. Открыв глаза, в ужасе поняла, что моя голова лежит на Гошиной груди. Мало того, одной рукой я его еще и обнимала! Я тут же ее отдернула. А где вторая рука?! Уф-ф… Вторая валялась на постели просто так. А Гошины руки где?! Гошины оказались вытянутыми и прижатыми к бедрам. Своим. Он будто спал по стойке «смирно». Или точнее, по лежке. Если так можно выразиться.
Но скорее всего он даже не спал, поскольку распахнул глаза как только я зашевелилась. И тут же заявил:
— Я ни к чему не приступал! А вот ты немножко приступила.
— Нет, — стараясь выглядеть хладнокровно-спокойной, сказала я. — Тебе показалось.
— Но ты лежала на мне. А твоя рука…
— На тебе лежала не я, а моя голова, — перебила его я. — Просто приняла во сне твою грудь за подушку. А рука… Что рука?
— Она меня трогала. А потом тоже осталась на мне.
— Видишь ли, люди не могут долго находиться в одной позе, тем более во сне. Мы непроизвольно ворочаемся, ноги раскидываем, руки, головы… Я на тебя ноги закидывала?
— Нет.
— Вот видишь. Всего-навсего одну руку. Ну, голову еще. А ты прям извелся весь.
— Значит, ты это сделала не специально? — с хорошо различимой досадой в голосе спросил принц.
— Разумеется. А ты подумал, что… — договаривать я не стала, и так понятно, что он подумал. Напрасно, кстати. Или все-таки не напрасно? Фу, что за мысли опять! И я твердо заявила: — Не надо так думать. Все вышло не-про-из-воль-но. Прости, я не хотела.
— Не прощу, — сказал Гоша.
— Очень интересно, почему? — и впрямь стало мне очень интересно.
— Потому что не за что. Я не обиделся. Мне было приятно.
По правде говоря, мне тоже было приятно. И то, что он сейчас произнес, и вообще… Мне даже стало немножечко страшно — неужто и правда с ума схожу? Или это еще спросонья голова не полностью включилась? В общем, я в ответ на такое признание что-то неразборчиво хрюкнула, а потом сказала:
— Отвернись, я встаю.
— Зачем отворачиваться? Я хочу на тебя посмотреть.
— Потом посмотришь. Если захочешь.
— В кино было не «посмотришь», а «поцелуешь», — возразил находимец.
— Я тебе не донна Роза. Да и ты не старый солдат. Ишь, размечтался! А будешь подглядывать, могу ведь и стукнуть.
— Не понимаю…
— И не надо ничего понимать. Просто отвернись и лежи, пока я не скажу.
На сей раз Гоша спорить не стал, отвернулся. Вообще-то я могла бы и не выделываться — спать я все равно ложилась в халатике. Но мне почему-то сильно не хотелось, чтобы гость увидел мое заспанное лицо и растрепанную прическу. Вот приведу себя в порядок — пусть смотрит, сколько ему захочется.
После утреннего туалета и уборки постели я сварила себе кофе, заварила Гоше чай, нарезала бутербродов и позвала находимца завтракать. За столом мы оба молчали. Утро оказалось не сильно мудренее вечера, никаких новых идей не появилось. И лишь когда я помыла чашки, принц негромко спросил:
— Что мы теперь будем делать?
С языка чуть не сорвалось «снимать штаны и бегать», но ответила я нейтральное:
— Что скажешь.
— Я бы хотел отправиться домой.
— А ты придумал, как? — подняла я удивленный взгляд.
— Не придумал, — вздохнул Гоша. — А ты? Ведь утро вечера мудренее.
— Утро, может, и да. А вот я точно не умнее тебя в таких делах, как перемещение между мирами.
— Тогда все, — обреченно выдавил принц.
— Застрял? — вырвалось у меня.
— Нет, я просто отдыхаю, — цитатой из Винни-Пуха ответил он, но веселости в его голосе не ощущалось.
— Перестань киснуть, — решительно заявила я и предложила первое, что пришло в голову: — Идем в лес!
— Зачем?
— За грибами, — хмыкнула я. — Или просто посмотрим то место, где ты появился.
— На том месте ничего уже нет.
— Совсем ничего там быть не может, — возразила я.
— Но там точно нет никакого прохода в мой мир, если ты подумала об этом, — пояснил Гоша.
— Откуда такая уверенность? Ты же сам говорил, что даже свет нашего мира не такой, как у вашего. Может, и с переходом здесь по-другому? Открылась дверца, да так и осталась распахнутой.
— Это маловероятно, — покачал головой находимец.
— «Мало» — это все-таки не «не», — возможно, не особо понятно заявила я, однако Гоша понял. И обреченно кивнул:
— Давай сходим, если ты так хочешь. Но это бесполезно, вот увидишь.
— Не бесполезно, — сказала я. — Отрицательный результат — тоже результат. Это во-первых. А во-вторых, и в самом деле тогда грибов наберем — я их тебе с картошечкой пожарю. Вку-усно! Язык проглотишь.
— Тогда лучше не надо грибов, — замотал головой принц.
— Это шутка. Про язык, в смысле. Насчет грибов — правда. Во всяком случае, они многим нравятся. — О том, что они нравились моему бывшему, я говорить не стала. Опять же, не знаю почему. Может, потому, что о Валере я сейчас вспомнила как о ком-то очень далеком и глубоко мне безразличном, хотя со времени нашего расставания прошли всего сутки.
Я оделась так же, как вчера: джинсы, лонгслив, повязала ветровку на пояс, ноги сунула в кроссовки. А с Гошей снова возникла проблема. Джинсы, футболка, даже носки у него теперь имелись, а вот из обуви — только рваные домашние тапки, в таких по лесу не походишь.
— Ладно, — решила я, — зайдем в обувной, тут как раз рядом. Но куплю тебе что-нибудь самое дешевое — я сейчас временный фрилансер и сижу на мели, так что без обид.
— Ты сейчас не сидишь, а стоишь, — неуверенно возразил Гоша.
— Я и стоя умею сидеть, особенно на мели. Идем давай.
К моей огромной радости в обувном магазине принц вел себя разумно и прилично. Я купила ему кеды — дешево и сердито. К тому же, новая обувка очень понравилась самому Гоше. Кеды были красными, с белыми шнурками и подошвой, и выглядели ярко и празднично.
— Я очень тебе благодарен, — сказал принц. — Это лучшее, что было на моих ногах за всю жизнь.
— А я думала, вы там, во дворцах, сплошные драгоценности носите.
— Ага, — во все зубы улыбнулся Гоша. И голосом Семен Семеныча Горбункова добавил: — Золото и бриллианты.
— А что, не так?
— Бывает и так. Но если бы ты знала, как это тяжело и неудобно!
Мы зашли в лес, и зашагали по знакомой тропинке. Я мысленно порадовалась, что мой находимец наконец-то повеселел, а то глядя на него и мне делалось грустно. Впрочем, я уже не могла понять, из-за чего мне грустилось больше: от того, что Гоша не может вернуться домой или же наоборот, потому что боялась: вот придем сейчас в лес, а там открытый портал в иной мир. И принц мой — тю-тю. Мой, ха! Что-то частенько я стала о нем думать именно так. А какой же он мой? Хотя… Это ведь я его нашла. Значит, пока он здесь, будет моим. Пусть даже сам об этом не догадывается.
— Мы, кажется, пришли, — прервал мои мысли Гоша. И сказал вдруг: — Здравствуйте.
— Привет, — ответил кто-то насмешливым женским голосом.