Дорогу к реке Гулямбе нам баба Гроха показала. Точнее, не дорогу — той в принципе не было, — а направление, куда идти. Еще посоветовала найти лодочника, который жил в прибрежной деревушке, и купить у него лодку. На резонный вопрос — на какие шиши покупать эту лодку? — Грохлома ответила, что я теперь ведьма, должна учиться решать такие вопросы. Я подумала, что если купить лодку будет не на что, попрошу нас просто довезти — вдруг лодочник добрый и не откажется помочь усталым путникам даром.
Еще старая ведьма накормила меня на дорожку остатками каши. Ежик сбегал за печку похрустеть тараканами. А вот от травяного чая мы оба отказались, хоть баба Гроха и клялась, что на сей раз травка безвредная, даже полезная: снимает усталость, отеки в ногах и боли в суставах.
— У меня ничего не отекло и не болит, — сказала я на это, и услышала в ответ оптимистичное:
— Заболит еще и отечет, можешь не сомневаться.
И все-таки я решила не рисковать и попросила обычной колодезной воды. Ежик меня поддержал.
А потом я распрощалась с хозяйкой избушки, поблагодарила ее за все, и мы с Болтуном потопали к реке, до которой, по словам Грохломы, было совсем близко — и солнце сесть не успеет. Кстати, о солнце. Уже вечерело, и у меня мелькнула было мысль, не переночевать ли у ведьмы. Но чувство самосохранения начало меня активно отговаривать — не словами, разумеется, а настойчивыми внутренними посылами. Если попытаться выразить их речью, получится что-то вроде: «Осторожно! Двери закрываются…», в смысле: «Осторожно, мины!», «Внимание! Работают люди!», «За буйки не заплывать!» и тому подобное. И я решила послушаться своего внутреннего голоса и не заплывать. То есть не ночевать. Тем более это было бы и лишней тратой драгоценного времени. В конце концов выспаться можно будет и в лодке — даже если поплывем без лодочника, течение не в ту сторону не свернет.
Однако насчет солнца Грохлома погорячилась. Оно уже скрылось за деревьями, посылая меж столов прощальные предзакатные лучи, а никакой рекой и не пахло. Впрочем, Болтун остановился вдруг и повел носом.
— Пахнет рекой? — спросила я.
— Нет.
— Лесными хищниками? — сказала, и сама невольно поежилась.
— Нет.
— Людьми?
Болтун ответил не сразу, но все же неуверенно дакнул.
— О! Так это, наверное, та самая деревушка, — обрадовалась я. — Побежали, пока совсем не стемнело!
Я рванула вперед, но тут же затормозила, сообразив, что делаю глупость. Ведь я наверняка бегаю быстрее ежика, к тому же в лесу стало очень темно, так я Болтуна очень скоро потеряю — он даже крикнуть мне не сможет.
— Давай я тебя понесу? — предложила я ежику.
Тот почему-то ответил обиженным фырканьем. Странно, он ведь уже залезал ко мне на руки — и ничего. Или обиделся, что я побежала, оставив его? Но я же быстро опомнилась. Или бедняжка все-таки успел испугаться?
— Ты прости если что, — сказала я ему. — Я ведь тоже иногда косячу. Не по злому умыслу, а просто. Я ведь все-таки обычная девушка. Правда, теперь уже не совсем обычная, но поверь, то, что я стала ведьмой не сделало меня умнее. Да ты и сам знаешь, ты ведь тоже… Ой, прости, я имела в виду не то, что ты глупый, а то…
И тут вдруг вспыхнуло дерево метрах в пяти перед нами. Меня так и обдало жаром — первым делом подумала: не загорелось бы платье.
— Давай ко мне! Давай! — присев, вытянула я ладони. — Надо убегать! Сейчас тут все загорится, и мы поджаримся!
Но Болтун опять фыркнул и на руки ко мне не пошел. Сидел и смотрел странным взглядом. Еще и иглы растопырил. Как в тот раз, когда опрокинул корыто… Дикая мысль вспыхнула в голове не хуже дерева:
— Это ты его поджег?
— Да, — сказал ежик.
— Но зачем?!
— Фыр-р!
— Назло мне?
— Нет.
— Чтобы доказать, какой ты крутой?
— Нет.
— Только не говори, что нечаянно.
— Нет… Да… Нет… Да…
— Нечаянно?!
— Да.
— Ни фига себе. А ты азартен, Парамоша.
— Фыр?..
— Не бери в голову, это из фильма.
Между тем огонь перекинулся уже на соседнее дерево. Нужно было срочно убегать! Или… Я с размаху хлопнула по лбу, аж в голове загудело. Умнее я от своего ведьмовства точно не стала. То есть я не дура, конечно, но соображаю порой медленно. Теперь только вспомнила, что я ведьма. И в принципе могу попробовать… Я представила, как исчезает огонь, сильно захотела этого — и он на самом деле исчез. Почему-то вместе с самими горевшими деревьями. На том месте, где они росли, осталось лишь несколько тлеющих угольков.
Впрочем, похоже, я не все потушила. В той стороне, куда мы направлялись, заплясал еще огонек. Я собралась погасить и его, но поняла вдруг, что огонь приближается. И он был совсем небольшим, словно пламя факела. Нет, не словно. Это и было как раз пламя факела. А нес его… Издалека было плохо видно, да и факел колебался, пламя прыгало, но все-таки это был, скорее, мужчина — я разглядела короткие волосы, да и фигура показалась слишком крупной для женской.
Первым моим желанием было дать деру. Но я его быстро укротила. Во-первых, я не могла бросить ежика, а просто так его на руки не схватишь. Во-вторых, зачем бежать — ведь мы ничего плохого не делаем. Ну, поджег Болтун лес, так это же случайно получилось, тем более я все исправила. Правда, вот этого всего говорить нельзя точно — неизвестно, как относится к ведьмам тот человек. Врать я, конечно, не люблю, но иногда легкая фантазия может отвести тяжелые последствия. И я зашептала ежу:
— Это не мы. Подожгли, я имею в виду. В смысле, мы не поджигали. И не тушили. Оно само как-то… И мы не ведьмы, не вздумай взболтнуть! Мы простые мирные ежики… В смысле, ты — ежик, а я… эта… как ее… неважно, соображу по ходу.
Едва я успела договорить, из-за ближайших деревьев выскочил… великан. Да-да, мужчина с факелом вблизи оказался просто огромным! Рост — точно за два метра, да и в обхвате… два не два, но о-очень много. Правда, лицо его было не страшным и злобным, а скорее удивленным, растерянным. Оно было похоже на мордашку пятилетнего ребенка, которому обещали, что придет Дед Мороз, а приперлась сомнительного вида Снегурочка. Без подарков. Зато с ежиком. Но гигантский малыш ежиков до этого не видел, и определенно собрался ткнуть в Болтуна факелом. Тот сразу шмыгнул за меня, а я вскинула руки и добрым сказочным голосом завопила:
— Не вздумай!!! Он хороший!
— Где ты его взяла? — спросил великан, продолжая держать наготове факел.
— В лесу, — честно ответила я, не уточняя, в каком.
— Но что это за уродец? Похож на больного укрунтила. Он, наверное, заразный, прогони!
— Нет, он правда хороший. И совершенно не укрунтил. Это вполне здоровый еж… Ну вот такое я ему название придумала. А имя у него Болтун.
— Слишком говорливый?
— Был. Пока я не сказала, что болтливых не люблю. И он сразу послушался, теперь все больше молчит. Так что он разумный, послушный, добрый, безобидный… Не трогайте его, ладно?
— Хорошо, — неохотно отвел факел гигант. И завертел головой: — А где огонь? Я увидел, что лес горит, и побежал, а тут…
— А тут уже ничего не горит, — во все зубы улыбнулась я. — Все хорошо. Идите домой.
— Но ведь горело же! Не только я видел, вся деревня.
— Так и мы видели. Оно как загорится! Мы с Болтуном испугались, зажмурились, а потом открыли глаза — и все уже, не горит ничего.
Великан посмотрел в почти уже черное вечернее небо и сурово произнес:
— Это дракон, больше некому. Попугать вас вздумал.
— А, — сказала я, — тогда ладно.
— Что ладно? — заморгал великан.
— Что это дракон, а не какой-нибудь ужас-ужас.
— Разве дракон не ужас?
— Смотря какой дракон. — Я начала соображать, что несу чушь, и попробовала выкрутиться: — И потом, дракон — это объяснимый ужас, а вот когда встречается что-то необъяснимое, оно гораздо ужасней. Погодите… А тут что, есть драконы?
— Драконы везде есть, — философски ответил гигант. — У них же крылья.
— Я думала, они воды боятся, — нашлась я. — Здесь же где-то рядом река?
— Река-то рядом, а чего драконам воды бояться? — удивился великан.
— Намочат крылья, не смогут летать, — помахала я руками. — А то, что река рядом — хорошо. Нам бы еще лодочника найти.
— Так нашли уже.
— Нет, это просто ежик, — сказала я, начиная сомневаться в умственном здоровье незнакомца.
— А лодочник — я, — сказал тот, подсветив лицо факелом. — Меня Пувилоном Гудоронком зовут. А тебя как?
— Лава Мирос, — сделала я легкий поклон.
— От кого-то убегаешь, Лава?
— Нет, просто странствую. — Об истинных целях своих странствий я решила не распространяться.
— А платье все в дырках. Стреляли?
— Из чего бы я могла стрелять, из ежика? — опять забеспокоил меня рассудок Пувилона. Обидно. Нашелся лодочник — и тот с головой не дружит. С таким куда-то плыть опасно.
— Да не ты, в тебя стреляли, — еще больше подтвердил он мои опасения. — На твоем же платье дырки.
— Если бы в меня стреляли, то столько же дырок было бы и во мне. Но столько нет, поверьте на слово. Скажите лучше: у вас еще лодочники имеются?
— Меня одного — и то много, — усмехнулся Пувилон. — Нас тут всего-то полсотни. А тебе зачем лодочник?
— Лодку купить, устала пешком странствовать.
— Лодка одна, не продам, — замотал головой великан.
— А есть кто-нибудь в вашей деревне, кто согласился бы меня отвезти на лодке?
— Так я и отвезу. Я ведь лодочник-то, — подозрительно глянул на меня Пувилон. Теперь, видимо, он засомневался в моем уме.
Мне надоел этот балаган. Да и стало совсем темно, нужно было принимать какое-то решение. И похоже, без помощи этого большого странного лодочника нам с Болтуном было не обойтись. С учетом, что здесь, оказывается, водились драконы — просто так под кустик спать не ляжешь.
— Хорошо, — кивнула я. — Поехали.
— Куда?! — ахнул лодочник. — Ночь же.
— И пусть ночь. Я не собираюсь любоваться пейзажами. Я вообще буду спать. Болтун тоже.
— Будет не видно, куда плыть, — сказал Пувилон таким настороженным тоном, что я забеспокоилась: не удрал бы. И поскорее его успокоила:
— Да и не надо смотреть! Вы тоже можете спать. Мне нужно вниз по течению, так что и грести не придется.
— А тебе куда надо-то? — теперь уже откровенно насторожился лодочник.
— Во дво… — начала я и прикусила язычок. Скажу, что хочу встретиться с королем — Пувилон меня точно за ненормальную примет. Как теперь выкрутиться? Ну хоть так, может: — Водвоем с ежиком мы мечтаем посмотреть на реку… эту… ну… Погребалу.
— Похгоболу? — переспросил великан.
— Да. Я с детства мечтала, Болтун — тот как встретил меня — тоже замечтал.
— А что на нее смотреть? Река как река. Чуть побольше нашей Гулямбы.
— Вот! Я как раз и мечтала посмотреть на реку побольше. Отвезите нас туда, пожалуйста.
— Так ведь это неблизко. Как я потом назад против течения?
— Вы же вон какой большой и сильный, — восторженно сказала я. — Да вы и море переплывете — не заметите!
— Так тебе еще и на море? Нет, не поплыву, далеко сильно. И на лодке опасно.
— Нет-нет-нет, какое море! Не надо нам море, мы пресноводные с ежиком. Это я образно. Вроде того, что вам и море по колено.
— Море глубже, — угрюмо сказал Пувилон, — меня всего скроет.
— Это я тоже образно. Просто вы такой замечательный и видный, что в голову сплошные образы лезут.
— Про меня? — смущенно спросил лодочник.
— Разумеется. Высокий, сильный — не мужчина, а сказка! Для вас весла — как спички, река — ручеек. Одной рукой гребанул — половину реки переплыл, другой гребанул — вся река кончилась.
— Грести обеими руками надо, — возразил Пувилон. — Иначе закрутит.
— Вот, — добавила я новую порцию лести, — вы еще, оказывается, и умный.
— Дык, есть в кого, — смущенно завертел факелом лодочник. — Папаня тоже лодочником был. Он даже лодку сам сделал.
— А сейчас он где?
— Утоп, — горестно вздохнул великан. — На лодке и перевернулся.
— Не на той, что у вас теперь? — насторожилась я.
— На той. Он одну только и успел смастерить.
Теперь я уже откровенно стала жалеть, что встретила этого лодочника. Лучше бы мы с Болтуном сделали плот и поплыли самостоятельно. Вот только вышло бы, наверное, и впрямь самостоятельно — бревна отдельно, мы с ежиком тоже. Оставалось одно: рисковать и надеяться, что снаряд в одну воронку дважды не падает, в смысле, одна лодка два раза не перевернется. Утверждение сомнительное, но все-таки. И потом — забываю все время! — я же теперь ведьма. Наколдую лодке непотопляемость. Вернее, непереворачиваемость, а непотопляемость — нам.
И я сказала со вздохом:
— Ладно, Пувилон, уговорили. Едем.
Ответом было подозрительно затянувшееся молчание. Оно, конечно, знак согласие, но работает ли такое правило в этом мире? И тут я вспомнила кое-что еще немаловажное:
— Только, знаете, платить нам нечем. Но можете с ежиком в «да-нет» по дороге поиграть.
— Не надо платить, — наконец-то подал голос лодочник. Странный какой-то голос — сиплый и глуховатый. Чего это с ним? Расстроился, что не заплатим? — Ты… это… замуж за меня потом выходи, Лава Мирос. Согласна?
— Погоди, — перешла я от неожиданности на «ты». — Это у тебя шутка такая?
— Не шутка. У нас в деревне-то невест не осталось, а ты мне приглянулась. И я тебе тоже, как ты говоришь. А платье мамка новое сошьет, без дырок.
— Как я тебе могла приглянуться, темно же! — ляпнула я первую пришедшую в голову отговорку.
— Главное успел увидеть. У тебя руки-ноги на месте и хрундюка нет.
— А это разве хорошо?
— Конечно. Ноги есть — ходить можешь, руки — стирать-готовить, мужа с детками ласкать…
— Но хрундюка-то нет! — завертелась я, тыча в спину.
— Потому и в жены зову. Ровня мы с тобой, простые люди, без магии.
Я чуть было не ляпнула, что я — вся сплошной хрюндюк и вообще ведьма, но благоразумия не сделать этого хватило, да и новый повод к отказу нашелся:
— Но ведь я странствую!
— Так я подожду. Ты ж сказала, к Похгоболе только, к морю не надо. Поглядишь — и назад поплывем. В столицу же ты всяко не пойдешь.
— Почему это? Странствовать так странствовать!
— Куда мне, деревенщине, в столицу? Да и не пустят.
— Ладно, — нашлась я. — Ты и не ходи. Ты меня снаружи подожди. Я быстро.
Очень некрасиво дарить людям несбыточные надежды, но с другой стороны, это он меня замуж позвал, я не напрашивалась. И согласия пока не давала.
— Сейчас ко мне пойдем, — твердо, как о давно решенном, заявил Пувилон.
— Это еще зачем? — нахмурилась я.
— Ночевать будем.
— Ух ты какой прыткий! Чего резину тянуть, правда? Сразу к делу.
— Ночевка — не дело. Это нужда такая.
— Что-то я передумала тебя нанимать с такими нуждами, — буркнула я. И стала думать, как бы мне теперь от этого женишка отвязаться. Поколдовать, что ли? Опасно. Вдруг козленочком станет. Полутора центнеров весом. Опасно-опасно!
— Так ведь у всех такая нужда — спать ночью, — удивленно вымолвил неудавшийся козленочек.
— Смотря в каком смысле, — осторожно заметила я.
— А в каких смыслах спят? Закрыл глаза и — хр-р-рр! Ну, можно, правда, на спине, на животе и на боку. На двух боках. Сперва на том, потом на этом. Так что да, смыслов много.
— Я убью тебя, лодочник, — тяжело вздохнула я.
— Нет, — помотал головой Пувилон. — Тебе нечем меня убивать. А руками не сможешь.
— У меня есть ежик, он колючий. Ладно, это я уже говорила. И шутки в сторону. Никаких ночевок. Если едем — то прямо сейчас.
— А маме тебя показать? — с потаенной надеждой в голосе сказал великан.
— Что, если не одобрит, не нужна такая жена? — спросила я с ехидцей.
— Да не то чтобы… — смутился женишок, но тут же нашелся: — Так ведь с тебя мерку снять надо!
— Ты все-таки думаешь, перевернемся?
— Почему ты это спросила? — свел брови Пувилон.
— Сам же сказал про мерку. Чтобы гроб заранее сколотили.
— Не г-гроб, а пла-атье, — испуганно проблеял гигантский козленочек. — Не сколотили, а сши-или.
— И это сойдет. В могиле дырок будет не видно.
— Лава, не г-говори т-такое, — зашептал, заикаясь, лодочник. — Не н-надо п-про гроб и могилу. Ночь ведь, с-с-страшно же.
— Аж жуть! — добавила я. — А ты про какое платье?
— Про то, что мамка тебе сошьет, пока мы плаваем.
— Моряки не плавают, а ходят, — почему-то вспомнила я. Вряд ли это относилось к речным лодочникам и их пассажирам, но вдруг.
— По реке неудобно ходить, — снова нахмурился Пувилон, — течение с ног сбивает. А про море ты говорила, что не надо.
— Море не надо, но река нужна прямо сейчас, — сказала я. — Платье пока не горит. А ночевать будем в лодке, это я тоже уже говорила.
— В лодке ночевать жестко. И подушки там нет. И одеяла.
— Ну да, — вздохнула я. — И мамы, чтобы песенку спела.
— Мне мама песен не пела, — буркнул великан.
— А как же она тебя усыпляла?
— На ручках укачивала.
— На руч-к-к-ках? — закашлялась я. — Такого верзилу?
— Я же не таким родился, — проворчал Пувилон.
— Не таким? А что с тобой потом случилось?
— Вырос.
Вот что у него было не отнять, так это присутствия железной логики. Тем не менее было нужно как-то свернуть ее в нужную сторону, потому что ждать до утра я не собиралась — Гоша мог до него и не дожить. Если уже не… Но нет, не думать об этом, не думать!
— Ладно, большой мальчик, — сказала я. — Если ты уже вырос и тебя не нужно укачивать и петь тебе песен, то давай-ка отправимся в путь.
— Ко мне домой?
— К тебе в лодку. И хватит ныть!
— Но ведь ночью темно! — завопил, правда не очень громко, Пувилон. — Только светит луна. И драконов на нас посылает.
— Да ты поэт, — удивилась я. — Или это не стихи, а правда — про луну и драконов?
— Не стихи, — отчего-то смутился лодочник. — Так говорят.
— Глупости, — сказала я. — Там воздуха нет.
— Ты была на луне?! — изумился лодочник.
— Нет, конечно. Тоже от кого-то слышала. Мол, нет там ни воздуха, ни жизни. Одни только кратеры, камни да лунная пыль.
— И драконы, — не отступал от своей версии Пувилон. — Не зря ведь говорит народ: дракон — он на луне живет.
— Опять стихи! — заулыбалась я.
— Нет, — снова засмущался великан, — это нечаянно вышло. Но вообще-то я сочиняю стихи…
— Ты сочиняешь стихи?! — восторженно воскликнула я.
— Да, — потупился Пувилон. — Я даже про тебя уже сочинил.
— А ну-ткать! — приготовилась я к очередной «любови-моркови». Но все оказалось куда глубже.
Лодочник выставил вперед левую ногу, отвел в сторону левую руку, поднял над головой факел и торжественно, с драматическими подвываниями, стал выводить:
— Ты как деревце в лесу,
Как козявочка в носу,
Как цветочек в поле.
Я влюбился, что ли?
— Ну какой же я цветочек? — сквозь стиснутые зубы, изо всех сил стараясь не заржать, процедила я.
— Гуратинка вонючая, — тут же ответил поэт.
— Спасибо, тронута, — поклонилась я и сделала вид, что сморкаюсь, хотя на самом деле давила вырывающийся из меня хохот.
— Вот как раз трогать гуратинку не надо, — предупредил Пувилон. — Она очень красивая и нежная, но если ее тронешь… Но это не про тебя! — опомнился он. — Как раз это не про тебя! Только красота и нежность!
— Ой ли? — прищурилась я, сразу расхотев смеяться. — А ты попробуй, тронь.
— Н-не хочу… — замотал головой лодочник.
— Тогда идем к лодке и не воня… В общем, идем и друг друга не трогаем.
— Нет! — послышалось снизу.
— Ты думал, я про тебя забыла? — наклонилась я к Болтуну.
— Да.
— Не дождешься. Как раз тебя-то я потрогаю. Забирайся ко мне на ручки, — подставила я ладони.
Ежик залез ко мне на руки и облегченно вздохнул. Надо же, как привязался, побоялся, что оставлю. Или ему просто страшно ночью в лесу? Да нет, ежи как раз ночные животные. Правда, лес здесь чужой, лунные драконы летают, гигантские поэты-лодочники бродят… И правда жутковато. Даже мне.
А гигантский поэт, похоже, сдался. Он больше не звал меня к маме, не предлагал ночевать и не читал стихов. Просто пошел вперед, бросив уже на ходу:
— Не отставай. И под ноги смотри.
— Упавшие ветки?
— Ядовитые змеи.
Я невольно ускорила шаг, чтобы идти след в след с Пувилоном в свете его факела. А ежик вдруг завозился в ладонях:
— Фыр-фыр-фыр-р!
— Ты чего? — спросила я. — Боишься змей?
— Нет!
— А, — вспомнила я слова старой ведьмы, — ты наоборот, любишь змей? В смысле, кушать.
— Да!
— И хочешь, чтобы я тебя отпустила за ними поохотиться?
— Да! Да! Да! — затопал по ладоням еж.
— Нет, — твердо сказала я. — Потеряешься в темноте, а времени у нас и так мало. Так что потерпишь, не барин.
— Чмук, — выдал Болтун.
— А вот за это я попрошу Пувилона сочинить про тебя стих.
Ежик затих. Даже, кажется, дышать перестал. Все-таки поэзия — великая сила.