— Мне вот интересно, ОТКУДА у Якова Ильича этот дар? Купил он его, что ли?
— Как Фауст, — не то пошутил, не то предположил брат.
Молодой человек, оттолкнув стул, решительно встал на ноги.
— Я иду к бухгалтеру.
— Нет! — непроизвольно вырвалось у мальчика. — Борь, подожди! А что если Музыкант до сих пор там?
— Поэтому ты будешь сидеть здесь со скрипкой и прикрывать мои тылы, — совершенно серьезно сказал Борис.
С этими словами он вышел в коридор. Гулко хлопнула входная дверь.
Павел подкатил кресло ближе к открытому балкону и во все глаза стал следить за окнами бухгалтера. Боковым зрением он заметил брата, забежавшего в пятый подъезд, затем вновь нескончаемой чередой потянулись минуты ожидания. Несколько раз мальчик ловил себя на том, что мысли начинают отрываться от настоящего и уплывать в мир сновидений. Встряхнувшись в очередной раз, он огляделся и… оторопел. На балконе их квартиры стоял Музыкант. Худощавый, высокий, в черном домашнем халате, перехваченным на талии поясом, он стоял и грустно улыбался.
— Вы кто? — выдохнул Павел, сам не замечая, как напряглись пальцы, зовущие на помощь струны.
— Ты сам назвал меня Музыкантом, — ответил глухой, похожий на ветер, голос.
— Зачем вы пришли? — Павел старался выглядеть спокойным, но это ему плохо удавалось.
— Пришел на зов. Теперь ухожу.
— Почему?
— Твой брат тебе расскажет. Рад был познакомиться с тобой, Павел.
— Вы знаете мое имя?
— Я знаю очень многое. Может быть когда-нибудь ты тоже позовешь меня, — он задумчиво посмотрел на руки мальчика и скрипку, лежащую на коленях. — А впрочем, вряд ли, — он улыбнулся еще печальнее. — Меня никогда еще не звал счастливый человек. Прощай.
— Подождите! — Павел подался вперед. — Я хотел сказать… хотел сказать: спасибо.
Брови таинственного визитера приподнялись.
— Спасибо за то, что вы научили меня творить! — торопливо, продолжал юный скрипач. — Теперь я знаю, как оживить мечту!
— Ты достигнешь небывалых вершин, — тихо и торжественно пробормотал Музыкант.
Павел поднял глаза. Балкон был пуст, движения в окнах бухгалтера не наблюдалось, зато во дворе возле пятого подъезда стояла белая машина с красным крестом. Мальчик не мог сказать, когда она подъехала, и, тревожно глянув на часы, обнаружил, что брат отсутствовал уже более получаса. Холодный пот выступил на спине, когда Павел понял — уснул. Тут же вспомнился разговор с Музыкантом на балконе. Однако вместо вполне логичного в данной ситуации страха, он испытал нечто вроде облегчения. С братом ничего не стряслось, — продиктовало подсознание, — и Музыканта больше нет.
Борис вернулся минут через десять. Бледный и слегка рассеянный, он прошел в гостиную и плюхнулся на диван. Павел ждал.
— Яков Ильич умер, — объяснил, наконец, молодой человек. — Оказывается, у него был рак, неоперабельный. Врач со «скорой» сказала, что он мог умереть в любую минуту. Я всю коммуналку переполошил, пока пытался достучаться в его комнату. Мужики дверь высадили, а он там… почти мертвый.
— Он тебе что-нибудь сказал? — сам не зная почему, спросил Павел.
— Не мне лично. Но сказал. Только одно слово — «ненавижу».
Борис откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
— Несчастный человек, — Павел невольно оглянулся на балкон, — а Музыкант так хотел служить счастливым!
Юноша приложил скрипку к щеке и заиграл. «Элизиум» Бетховена наполнял скорбью и надеждой. Музыка распахнула занавес, и возник вечный Ахерон — рубеж прошлого и будущего. На его мрачных водах медленно качалась одинокая лодка, несущая в прошлое отчаявшегося человека, так и не отдавшего людям ни крупинки своего существа. Мягкие переливы звуков подталкивали лодку дальше и дальше, пока она совсем не скрылась в таинственном безвременье. Легкая, как пух, печаль соскользнула со струн и растаяла. А на берегу, зовущемся «будущее», зазеленели ростки новой жизни.
Музыка Творящая вскормила робкую мечту, предоставив ей неиссякаемый родник Веры. В безграничном просторе вспыхнула звезда. И к ней, сквозь туман, ветры и дожди, скрипка понесла волшебные звуки. Произведения великих мастеров, оживающие в добром сердце Творящего, могут отодвинуть боль, вдохнуть любовь, заставить убийцу опустить оружие, распахнуть тьму перед незрячим, взрастить сады в пустыне, рассеять тучи в небе и душе. Юный Музыкант верил: да будет так.
Вспышка.
Горячий белый свет ринулся в глаза, и вслед за ним в распахнутое сознание ворвалась боль. Я едва не вскрикнул и зажмурился. Под веками расплылись красные круги. Тупая пика, вонзившаяся в затылок, заставила меня поднять голову… Ничего не получилось. Чтобы что-то поднять, тем более часть своего тела, надо по крайней мере чувствовать это тело, а я с ужасом понял, что не чувствую ровным счетом ничего. Только тупая пика в затылке. Из глубин пустого колодца выкарабкалась первая внятная мысль: где я?
Я медленно приоткрыл глаза. Свет. Уже не столь горячий, как в момент пробуждения. Прямо надо мной раскинулось яркое лазурное небо, где в гордом одиночестве воцарился раскаленный добела шар. Солнце. Светило мерно покачивалось в необъятном небесном океане, из чего я заключил, что каким-то образом передвигаюсь. Скорее всего меня несут. Черт возьми, тогда почему я не ощущаю никакой опоры за спиной. И руки? Где мои руки?
Я попробовал пошевелить пальцами. Вроде бы руки целы. Повел плечом. Ничего. Странно, может быть мне не хватает сил? Пика в затылке превратилась в тупую круглую палку, и эта палка не слишком приветливо ласкала меня в такт шагу.
Так. Значит все-таки несут.
В поле зрения мелькнул балкон и конек крыши. Тот или те, кто меня транспортировали, остановились. Что-то лязгнуло о камень. Похоже, трость. Я порадовался про себя — слышу. Силы как будто бы понемногу возвращались ко мне. Однако пока я не выяснил, что со мной произошло, я не рискнул предпринимать каких-либо действий. Возможно, я ранен. Возможно, в плену или, напротив, меня спасают друзья. Я должен выяснить и… Тут я сделал еще одно неприятное открытие. Вспомнить? Это что же получается: я не помню?!
Следующая членораздельная мысль выползла из колодца моего сознания: кто я?
Тут я не выдержал и издал какой-то звук. Точнее, я хотел обратиться к моему или моим «носильщикам» с вопросом, но слов не произвел — один лишь жалкий вздох.
— Ну-ну, малыш. Скоро будем на месте, — услышал я равнодушный ответ; говоривший на меня не посмотрел. — Джузеппе! — это он явно не ко мне. — Джузеппе!
— Простите, синьор.
Джузеппе нагнулся надо мной и безо всяких эмоций принялся утирать платком мои губы и подбородок. Я попытался поймать его взгляд. Однако слуга управился с моим лицом так, как управился бы с запылившимся манекеном.
Движение возобновилось. Мерный ровный шаг. Мерное постукивание трости по мостовой. Крыши домов заслонили половину голубого простора надо мной, и ехидное солнце соскользнуло с черепицы на другую сторону улицы. Тень. Я вздохнул облегченно.
Мой провожатый опять остановился. На этот раз Джузеппе подскочил ко мне без особых указаний, вновь старательно протер мне лицо и встал рядом с хозяином. Возле моего левого уха мелькнула трость, и человек, который нес меня, уверенно постучал ею в дверь. Я, кажется, одеревенел от изумления. Если его руки свободны — а они были свободны — то каким образом я держусь над землей? Не могу же я плыть в воздухе! Следующая мысль оказалась пострашнее: а где в таком случае мои ноги?
Найти ответ я не успел. Дверь открылась и хриплый мужской голос произнес:
— Мы заждались вас, синьор Лоренцо. Проходите. Один, — послышался сдавленный, плохо скрываемый смешок.
Синьор Лоренцо казался невозмутим.
— Джузеппе, жди меня здесь.
Я заметил растерянность и страх, мелькнувший в глазах слуги. Да и у самого у меня почему-то засвербело в груди. Я ожидал, что меня опустят на землю и уж тогда-то я разберусь, где мои руки и ноги, и какой дьявол устроил этот кавардак. Но нет. Я медленно «въехал» в полутемный коридор. Однако же синьора просили пройти одного? Или подразумевалось одного со мной? Конечно, как иначе… Тут я больно стукнулся головой о дверной косяк.
— Тихо, малыш, — почти беззвучно предупредил синьор Лоренцо и придержал мой затылок.
Я, собственно, пока не собирался возмущаться.