- Николай Иванович! Дорогой! - закричал с порога он.
- Что случилось?
- Помнишь, я говорил тебе, что Магомет — самый удачливый человек на Луне?
- Да не тяни ты!
- Кислород!
- Какой кислород?
- Что он говорит?
- Где?
Магомет вскочил прямо на стол. В своих грязных сапожищах. И топнул ногой, рискуя повредить казенную мебель.
- Кислород! Понимаешь? Кислород нашли! Много кислорода! Струя до неба бьёт! Скоро зацветут здесь луга, полетят птицы. Жизнь начнётся. Настоящая! Я привезу сюда тётю Зайнаб. И Амин приедет. Брат.
До Клыкова понемногу стала доходить суть.
- Вези! Показывай! - скомандовал он.
Скоростной вездеход домчал их до места за десять минут. Они оказались у самого южного края разреза, где ещё только вчера лежала нетронутая пустыня.
Клыков издалека заметил его — столб кислорода, бьющий из недр Луны. Правда, взрывники уже умудрились слегка обуздать его — врезали в грунт вентиль и теперь постепенно сужали отверстие, через которое рвался наружу живительный газ. Скоро его закроют совсем и направят по трубам туда, где он более всего нужен людям — в их жилища и производственные цеха.
Клыков порывисто опустился на колени перед скважиной и неумело перекрестился. Многие последовали его примеру, включая Магомета. Хотелось сорвать с себя скафандр к ядрёной фене и нырнуть головой в холодную струю.
- Жизнь! - что есть силы закричал Клыков, насилуя лёгкие. - Это жизнь!
VII
В обед к месторождению потянулись грузовые вездеходы, а проходчики стали прокладывать рельсы. Клыков отдал распоряжение — немедленное приступить к строительству парникового комплекса. Первого на Луне! Он давно лелеял про себя эту мысль, более напоминавшую фантастику. Мечтал. И вот теперь получалось так, что она становилась явью.
Объём залежей кислорода, по самым скромным оценкам, составлял четыреста триллионов кубометров. Этого хватит и на грядки, и даже на собственный животноводческий комплекс. Многочисленные попытки учёных достичь этой цели с помощью специальных скафандров для коров и свиней теперь можно выбросить на свалку истории. Животные будут расти в хорошо отапливаемых, наполненных настоящим воздухом фермах.
- Что, Емельян Захарович, прорвёмся? - радовался Клыков. - Ещё, чем чёрт не шутит, на Землю кислород будем продавать!
Но Востриков почему-то не выглядел ликующим.
- Ты погоди радоваться, Николай Иванович. Не всё так просто.
- Что-то я тебя не понимаю.
- А я объясню. Мы с тобой не первый год вместе работаем. Знаешь, что я зря горячку пороть не буду.
- Говори.
- Вот мы начали теплицу строить. Так?
- Так.
- Людей с добычи и переработки сняли. Так?
- Так.
- Плана в конце месяца не дадим. Так?
- Ну, допустим.
- Ты думаешь, тебя в Москве за это по головке погладят?
- Не погладят. Это точно. Но я готов доказать перед сколь угодно высокой комиссией, что в перспективе мы выиграем и в добыче тоже. Наладив собственное производство овощей, мы сможем принять на «Румольской» в два раза больше рабочих. Потом — в три. В десять раз больше. Ты-то хоть способен разглядеть мою правоту?
- Я-то да, но вот помяни моё слово — трудно тебе придется. Не всегда то, что правильно, находит себе дорогу.
- К трудностям мне не привыкать. Я как без матери да без отца в пять лет остался, хлебнул такого... В конце концов, положу партбилет на стол.
Клыков видел, как трудно приходится самому Вострикову. Он ведь, если разобраться, между двух огней сейчас находится. С одной стороны — партийная дисциплина, с другой стороны — родной коллектив и борьба за выживание.
- А мы вот возьмём и ничего про теплицу пока не скажем. - Клыков решил немного ободрить своего товарища. - Умолчим.
- Чем же ты объяснишь недовыработку?
- А кто тебе сказал, что она будет?
Востриков непонимающе уставился на него.
- Что ты ещё задумал, Николай?
- Немцы.
- Что?
- Детлефф даст нам полкило калдония.
- Это за какие такие шиши?
- А ты пораскинь мозгами.
Востриков хлопнул ладонью себя по лбу.
- Ну, Клыков! Ну, голова! Неужели на кислород обменяешь?
- И ещё мешок семян в придачу!