А уже утром в развалинах сновали спасатели. Уцелевшие стены не давали возможности использовать традиционную технику. И полковник, которого это послесловие вроде бы и не касалось, грозными матюками подгонял установку высокого башенного крана. А на руинах сидел седой священник.
– Я не уйду отсюда, пока его не найдёте, – отвечал он на просьбы спасателей. – Я не буду помехой.
– Я тоже не уйду, не уйду, не уйду! Пустите меня! Лапы прочь! – визжала, пытаясь высвободиться, странная девушка в больничном халате.
– Но дочь моя, ты же раненная! – пытался урезонить её священник.
– Не уйду, пока не найдут! Пусть ищут, если раненных жалко! А то бродят со своими бобиками. – Вот эту штуку поднимайте! Какой ещё техники нет? Ну! Вот так! – девушка вырвалась – таки из рук спасателя и взялась за здоровенный обломок. Но сил уже не было и она опустилась на битые кирпичи.
– Дочь моя, мы ищем одного и того же человека. Я отсюда никуда не уйду, пока его не найдут. Живого или мёртвого.
– Ой, да не говорите так! Он жив. Я знаю. Я чувствую…
– Хорошо, дочь моя. И я тебе обещаю, как только найдём, я тебе сообщу. Первой.
– Ладно, – сдалась девушка. Только пусть его в эту же больницу. Где я, а?
– Этого не обещаю.
– Но попросите?
– Хорошо, попрошу.
– Вот видите, обманываете. А как вы сообщите, если даже не знаете, кто я и где?
– Дочь моя, в этом грехе я не замечен. Знаю, тоже новости смотрю. А чего недосмотрю, мне расскажут. Так что, не переживай, и Бог с тобой, – напутствовал крестным знамением старый священник уже уносимую спасателями девушку.
– Я тоже не уйду, пока не найдём его, – обратился к священнику подошедший полковник.
– Это ваш человек? – поинтересовался епископ у полковника. – Герой! Воистину муж без страха и упрёка.
– Ну… врать не буду, не наш. Со мной был, но не наш. Сам в храм рванул.
– На смерть пошёл. И когда меня умыслили… заступился. Это тогда, у храма – его вместо меня. Главарь их сказал, что у него бронежилет…
– Ничего такого я ему не давал. Не знаю, где он даже рясу взял.
– Ряженый, – усмехнулся священник. – Я это сразу понял, когда он меня "батюшкой" назвал. Далёк он от церкви… был.
– Зачем вы так, святой отец? Он же спасать вас кинулся.
– Я сказал "от церкви", а не "от Бога". И то, что он сделал… Не знаю…, – задумчиво покачал он головой.
– По рассказам очевидцев, Вы с ним оставались последними.
– Он! Он остался последним. И… только Вам скажу – он держал свод храма. До последнего. До меня то есть.
– Это как " держал свод"?
– Не знаю. Но держал. И никаких там "счастливых случайностей". А провидение Господне только в том, что Он направил этого воителя к нам. Буду ждать здесь, чтобы воздать ему почёт по заслугам. Вон там он должен быть.
– Ну, тот фрагмент они поднимут только с помощью крана.
– Буду ждать здесь.
– А меня вызывают. Но к подъёму приду обязательно.
Полковник присел рядом, закурил.
– Наш. О сути – наш, – вернулся он ко всё той же мысли. Мы с ним не так давно и знакомы. Он одного моего парня с иглы снял. Скажите, вот, к примеру, чудеса исцеления – они просто так им не даются?
– Кому "им"?
– Не знаю. Не силён в Библии. Ну, чудотворцам. Вот он, когда моего офицера от наркоты… Ведь больно было, видел. Да и меня… хоть и сказал, что мелочь…
– Думается, что это испытание для него. Было бы великим соблазном просто походя людей исцелять. А так – выбор. Подвиг, если хотите. Я вам скажу… там, в храме Божьем. Испугался и он, когда схватили. Но предводителю ихнему в лицо кровью своей плюнул. Потом перекрестился и пошёл. На казнь пошёл. А я вот…, – старый священник тяжело вздохнул.
– Знаете, он у нас цыган от одной заразы вылечил. Слепли они. Ну, барон и не пожадничал. Так Максим все эти деньги перевёл в наш фонд. Уже смогли довольно многим ребятам помочь. И вдовам. И сиротам. Такой ненавязчивый упрёк. И мне, зрелому мужику теперь просто стыдно. Ведь мог бы и я, правда? Так нет: " Государство отвернулось!". А сам?
– Вы сказали, слепли? – прервал размышления полковника митрополит.
– Да. Потом он нашёл место, где они эту заразу подхватили. Уничтожил мерзость.
Один.
– А от чего эта болезнь? То есть, откуда?
– Этого я вам сказать не могу. Даже на исповеди. А про Максима… Знаете, чем он меня привязал? Обещал наших калек исцелить. Даже… но я в это… а как хотелось бы верить!
– Верьте! И я буду молиться, чтобы сбылись его намерения. И ежели… ежели вам ещё придётся общаться с ним, просите его свершать добро, не вовлекайте во зло, которое можете творить и сами.
– Я не вовлекал его в эту операцию! Он просто может… подчинить. И, кроме того, как я понял, вы бы, святой отец, уже были мертвы.
– Может, оно и к лучшему, – тяжело вздохнул священник.
– Глупости говорите! Простите. Может, мученическая смерть вам и к лицу. А остальные? А что бы сейчас началось? Вы понимаете, от какой резни он нас всех спас?
– Понимаю. И извиняю вашу горячность. Но если он погиб в этом огне…
– Да не погиб он. Не мог. Просто не мог, понимаете? И мы с ним ещё… – голос офицера дрогнул. – В общем, вот мой телефон, если найдут в моё отсутствие, немедленно звоните… пожалуйста.
А Максим лежал в темноте. Боль, боль, боль. Она пришла, когда он закончил борьбу с весом громадины и осевшая глыба раздавила его. Или раньше, когда он держал эту махину своим полем? Неважно когда, но боль была жуткая. Но он не умирал, хотя, кажется, не дышал. А ещё к нему пришли. Какие-то мерзкие чёрные твари, повизгивая, окружали его.
Уммм…ну, ха-ха, – начала одна. И первое " уммм" начиналось басом, затем "ну" переходило на повизгивание, потом короткий смешок. И всё сначала. Ей начала вторить ещё одна тень, затем третья, четвёртая. "Очень похоже на стаю гиен", – подумалось Максу.
– Уммм…ну, ха-ха!
– Это меня, что ли умнёшь, сволочь? – поинтересовался Максим у ближайшего черного пятна. По уколу – вспышке очажка боли на общем болевом фоне он понял – его. Только не тело. Вроде, как откусывают кусочки его второй сущности.
– Ну, нет, так не пойдёт, шпана, – обозлился он. Нужна энергия – ударить. А её почти и нет. Хотя… постой. Тогда, когда я отдавал всю, я отключался. Значит, ещё не вся. Сейчас. Он представил себя шокером, набирающим энергию в один импульс. И когда понял – вся, ударил. И ещё услышал, как испуганными мартышками заверещали, сжимаясь в обугленные капли, странные гиены. И гневный вскрик боли кого-то более могучего где-то вдали.
– Это тебе аванс, – подумал Максим, вновь проваливаясь в беспамятство.
Развалины очистили в первом приближении на третий день. В принципе, можно было не торопиться – спасатели заявили, что живых нет. Да и осторожность соблюдать следовало – вдруг ещё какой "гостинец" рванёт. Но не уходил оттуда старый епископ и устраивать длительные перекуры было как-то неудобно. Тем более, что пообещал он работягам кое-какие премиальные и из церковной кассы. Под завалами было пусто. И только когда подняли огромный фрагмент купола с места, указанного священником, увидели тело в обуглившейся рясе. И епископ поспешил туда.
– Жив! Честное слово, живой! – опередил его кто-то из рабочих.
Добравшись до места, епископ с изумлением уставился на незнакомое, в сплошном ожоге, лицо. Но ожог был старый.
– Не он! Ищите ещё! А этого – немедленно в больницу.
Но найденный открыл глаза и епископ узнал тот самый чёрный взгляд. Он ненадолго задержался на священнике и замер на осеннем солнце.
– Господи! Благодарю тебя! – искренне воздел к небу руки епископ. – Прости, сын мой, не признал.
Но тот не отвечал. И даже не отвёл взгляда от солнца. Только вдруг покатились из глаз слёзы.
– Да у него нет ни одной целой кости. Вы же посмотрите! – прошептал дежуривший здесь же по приглашению митрополита врач. И, действительно, тело найденного походило на желе, удерживаемое кожей.
– Немедленно в машину и поехали! – решился священник. В машине скорой помощи Максима незамедлительно подключили ко всем этим прибабахам типа кислородных трубок в нос и капельниц в вену.
– Пульса и давления практически нет. Удивительно, что он ещё жив. А сидевший тут же митрополит уже договаривался о спецсамолёте. Следует признать, что терракт значительно добавил ему и популярности, и искреннего уважения, и когда "Скорая" въехала в аэропорт, лайнер уже начинал лениво раскручивать свои винты.
– Ну, что скажете, – спросил епископ возле трапа у врача спецавиагруппы.
– Ничего не понимаю. Без рентгена – никак. На ощупь – какое-то размягчение всего скелета…
– Ещё бы – под такой громадиной… всё, небось раздавило… И ещё те ранения…
Состояние?
– Стабильное… Пока… Пульс ненормально редкий. Даже сказал бы, аномально…
– Доктор, вы должны сделать всё. Понимаете, всё возможное. Нам бы его только до места… С Богом. И мне тоже пора, – заспешил он от самолёта. Но тут же вернулся, тяжело отдуваясь, взобрался по трапу и кинулся внутрь.
– Ты мне смотри! Не вздумай умирать. Потерпи немного. А когда прилетишь, там мы тебя с Божьей помощью быстро поставим на ноги, – наклонился священнослужитель над Максом.
– С Богом! – перекрестил он юношу, а потом, не выдержав, ткнулся с поцелуем, пощекотав своей бородой это обожженное лицо.
Они летели в разные стороны, но настоящий священник прилетел быстрее священника ряженого.
– И я взял на себя ответственность отправить этого героя в наш госпиталь.
– Вы поступили опрометчиво.
– Но он спас паству, спас меня и от смерти, и… от позора, – настаивал на своей правоте знакомый нам митрополит. Его визави в споре недовольно поморщился.
– От какого такого "позора"? – просипел он.
– Когда потянули меня на смерть, каюсь, страх обуял. Начал сопротивляться, проситься. Сам себе оправдание нашёл, что нужен пастве в эту страшную минуту.
– Но это же так и было!
– Было не так. Этот юноша за меня заступился и его вместо меня на смерть повели.
И когда там, за стенами прозвучали два выстрела, я думал, сгорю со стыда. Как я мог… Всё же без испытаний даже наши души становятся…
– Не надо "даже наши". Страх, он есть проявление сущности человеческой. И страх смерти, особенно насильственной, не есть грех. А вот преодоление его – и есть проявление веры. Согласен. Сытая жизнь веру не укрепляет… Но далее что?
– Я тогда решил – если ещё кого на казнь затребуют – сам пойду. Но перед тем обращусь к пастве с прощальным напутствием.
– Обратился?
– Нет. Но не потому, что опять струсил. Стыд выжег страх. События уж очень быстро развивались. А потом… Потом отворили дверь и опять появился этот отрок.
Ряса в крови, две дыры в ней на животе. Но живой…
Когда епископ закончил рассказ об известных событиях, Владыка, насупив мохнатые брови и хрипя с каждым выдохом, долго молчал.
– Говоришь, он не из клира?
– Наверняка.
– А не подстроено ли всё это, чтобы выведать нашу тайну?
– Нет, Владыко. Слишком много крови для "спектакля".
– Но все же спаслись!
– Ещё осталась раненная девушка. И нашли обгоревшие тела террористов. Да и сам он… При мне из-под глыбы достали. Чудом не погиб. Да и мы все чудом…
– Чудом. Чудом. Много чудес в последнее время.
– Не знаю…
– Зато я знаю!
– Но разве чудеса Господни…
– То Господни! А я о других, о прелестях диавольских. Впрочем… Хорошо.
Благословляю. И посмотрим, что из того получится.
– Вам бы и самому, – осторожно начал епископ.
– Пока не убежусь в том, что это угодно Господу, и не подумаю. Может, не известно тебе, что произошло с теми, кто попытался с помощью мощей этой воительницы исцелится.
– Известно. И это – тоже одна из причин. Этот муж излечил неких цыган, которые вдруг начали слепнуть. А потом нашёл и обезопасил место, где эта напасть затаилась.
– Совпадение?
– Возможно. Но откуда она оказалась там, неизвестно. По умолчанию собеседника понял – не обошлось без спецслужб. И эта воительница тоже ими была передана?
– Это заслуживает внимания и проверки.
Патриарх встал, считая аудиенцию законченной, протянул для поцелуя руку.
– О ходе лечения будут сообщать. Сами туда не наведывайтесь. По крайней мере, пока не уляжется эта непотребная шумиха. А что журналистам-то скажем? – спохватился Патриарх.
– Благословите на это меня.
Выйдя после аудиенции на площадь, митрополит решил узнать о состоянии своего протеже. Не успел. Завизжали тормоза и священника вежливо, но решительно усадили на заднее сидение довольно солидного мерса.
– Ну, за тобой не угнаться, ваше это… святейшество – начал разговор непосредственный, как все новые русские незнакомец.
– А какая нужда за мной гоняться?
– Не большая и не малая, – расхохотался собеседник. – Просто нам как-бы по дороге.
– Как бы? – уточнил митрополит.
– Ну, я кумекаю, ты в аэропорт? Вот мы тебя в аэропорт. Со всем нашим уважением.
А по дороге и побазарим. Ты, святой отец, своих обещаний не выполняешь. А это как бы и нехорошо, а?
– Постойте. Кому? И что? – растерялся митрополит.
– Знаешь, не будем. Там, у вас на площади, это как бы моя сестра, ну, которую эти ублюдки ранили. Сечёшь? Ты ей обещал сказать, если найдут того попа. И даже к ней в больницу положить. А?
– Он в очень тяжелом состоянии. Сейчас направил его… Должны уже прилететь.
Можно, позвоню?
– Давай, святой отец. А потом – адрес. Я за тобой больше гоняться не буду. Ради сеструхи… не посмотрю… – уже начал неопределённо угрожать собеседник.
" Светлая девочка и такой…" – подумал священник, вновь набирая номер.
– Как там… наш страждущий… – осторожно поинтересовался он после взаимных приветствий.
– Преставился.
– Как… преставился? – И поплыло, поплыло всё перед глазами старого митрополита.
Не выдержало сердце. Трудно сказать, чего. Может, всех этих непривычных для размеренной жизни переживаний. А может, стыда за малодушие? Бог его знает.
– Что? Помер? Это что, наверняка? – услышал сообщение " как бы брат". – Послушай, а… Не, погодь, ты это чего? Э, ну-ка стой! – толкнул он водителя. Не! Давай пулей в какую больничку.
Потрясённый и озабоченный хозяин машины, тоже не расслышал ответ по сотовику на последний вопрос митрополита:
– Исповедовался, причастился и преставился. А новый ещё жив, с Божьей помощью.