В общем, вечером никто не мешал Максиму продолжить целительство.
– Скажи и эти дети будут ходить? – спросила в одном из перерывов Татьяна.
– И ходить, и бегать, а придёт пора, – и целоваться, и девушек на руках носить, – улыбнулся Максим.
– Боже, какой же ты счастливый! – вздохнула девушка.
– Я? Я счастливый?
– Да, потому, что можешь такое. Бог дал тебе такие, такие…
– Видишь, что мне дал Бог! – провёл Максим рукой вокруг своего лица. – Люди шарахаются. Или смеются.
– Но это… это… может, это испытание?
– Что испытывать-то? Зачем?
– Ну, твою гордыню. Или жестокосердие? Ты не озлился от этого?
– Не знаю… Наверное, нет. Хотя… Вот, в церкви тех уродов убил без всякого…
– В церкви?
– Ну да, одну церковь захватили, я там…
– Это был ты? Но там, говорили, какой- то священник… Покойный их митрополит…
– Покойный?
– Ну да. Он к патриарху на приём ездил, а потом, сразу после приёма, там ещё какой-то из крутых его в больницу привёз… Но это был ты? Как же я… Но нам говорили, что ты ещё раньше погиб.
– Было и такое Татьяна. После того вот таким и стал. Крюгер.
– Глупости. Если присмотреться…
– Да перестань ты врать. Пойдём.
Затем они вновь замолчали – дела было много, а Максим торопился. Непоняток становилось всё больше. Так вот что имел в виду отец Афанасий, сказав, что-то типа " тех, кто хотел приехать, больше нет". Скверно. Крутой в больницу привёз?
Придётся и здесь поразбираться.
– Если можно, я буду помогать. Не гоните меня! – встретил утром их у входа Михаил – тот самый Татьянин кавалер.
– Ты же обещала! – с укором повернулся к девушке Макс.
– Я ничего не говорила! Ты что шпионишь! Убирайся! – заверещала возмущённая девушка.
– Не шпионю. Просто… тревожно как-то стало. За тебя. Дома нет. Здесь нет. И вот… вас нет. Потом смотрю – в окне сполохи. Заглянул, а там. Я же тогда видел.
Вот и понял.
– Что же ты понял? – заинтересовался Максим.
– Вы – одни из них.
– Кого – "их".
– Не знаю. Но вы творите добро. И вам надо помогать.
– Добро? А как насчёт вашего молитвенного дома?
– Вы не сделаете этого, – убеждённо возразил подросток.
– Да что вы! И кто помешает?
– Вы просто не сделаете этого. Даже если бы наш пастырь… был не прав. Вот, к примеру, директор детдома. Говорят, крадёт. Вы из- за этого сожжёте сам интернат?
– Сравнения забойные.
– Но…
– Всё ребята. Приходите вечером. Может, оно и к лучшему. Будете по очереди. И отдыхать сможете и вообще… – уже засыпал Максим.
Они, конечно, пришли вдвоём. Пропустить такое! Ну, вдвоём, так вдвоём. И действительно, тягать девушке Максима, когда тот в бессознательном состоянии…
Не подумал. Но обо всё и не подумаешь.
– Только не болтать и не мешать. Раскрывать и закрывать шторы, чтобы ещё кто на, как ты сказал,"сполохи" не заявился.
Теперь Максим стал сух и деловит. Появившийся Татьянин парень нарушил какую – то хрупкую атмосферу доверия и наивного восхищения Максимовыми чудесами. Нет, и Михаил смотрел во все глаза на феерию целительных лучей, и он восхищался. Но как чудотворцем. А не человеком. Впрочем, это значения не имело, – врал себе Максим.
Не имело раньше, при смазливой внешности. А теперь присутствующий здесь парнишка подчёркивал контраст между юной красотой и уродством. Поэтому Максим полностью отдавал себя исцелению.
– Скажите, а почему, те, первые… – поинтересовался Михаил утром, когда Максим уже утраивался на отдых.
– Глазки сразу не сформируются.
– А те, вчерашние, парализованные?
– Тоже надо время на восстановление нервных связей, – соврал Максим.
– А тогда, в прошлый раз…
– Раз на раз не приходится, – оборвал Максим, и повернулся лицом к стене.
Здоровый скепсис конечно нужен, но лучше бы вот так сомневались в проповедях своего пастыря. Ничего. Завтра – дети полегче. В смысле, лечить их будет полегче…
А потом – всё равно к Синичке… А по поводу этой их церкви Миша прав… А по поводу директора, ох, не случайно он такой пример привёл. Надо бы разобраться…
Но разбираться пока не было времени. Хрупкие детские тельца не терпели грубого насилия и в большинстве своём требовали плетения тонких кружев нежных клеточек и паутины нервов, а не выжигания заразы. Втянувшись в целительство и всячески "ускоряя процесс", юноша отдавал детям все свои силы. К концу недели дошло до того, что вечером он выходил с помощниками сам, а утром его заносили во времянку. К счастью, никто не мешал. Напоминающий полуспущенный мяч пастор дважды провёл служение, но проповеди носили академический характер, без характерных ранее выпадов против "неверных". А в остальном всё шло своим чередом. Только два адепта их церкви – Татьяна и Михаил осунулись и часто о чём- то озабоченно шептались.
" Любовь" – улыбаясь, решили их друзья.
" И всё же, не зря живу" – улыбался Максим, упиваясь осенним солнцем. Сегодня он закончил. Последнюю ночь он щедро делился с детьми своими золотыми лучами. А завтра, завтра они все, все, до единого, одновременно… Так лучше. Никто не мешал. Почему не сегодня? Надо ещё заглянуть в сейф к директору и потолковать с ним. Макс уже знал, что первое лицо интерната не утруждает себя пунктуальностью.
Да и остальной персонал тоже. Тогда, в момент бума, сюда набрали блатноты – престижное и многообещающее место. Спал ажиотаж и оказалось, что работа-то рутинная. И грязноватая. И малооплачиваемая. А поэтому… В общем, когда Максим, дождавшись ухода парочки, вновь возвратился в интернат, всё было тихо. Пройдя сквозь дверь кабинета, юноша открыл её изнутри, облачился в оставшуюся за дверьми одежду. В столах ничего особенного не было. В сейфе – тоже. Осторожен или честен? Максим включил своё второе зрение и очень скоро обнаружил небольшой тайничок под одной из панелей. Так себе, тысчонок в тридцать евро. Мелочишка.
Ладно, придётся ждать.
Открытая дверь несколько озадачила директора. Страшный незнакомец озадачил ещё больше. Первая встреча с ним в этом же кабинете закончилась как-то странно – участковый уволок в наручниках пастыря, на этого типа жаловавшегося. А теперь тот утроился в его кресле и в упор разглядывает жутким чёрным взглядом.
– Садитесь, – пригласительным жестом показал "тип" на кресло напротив.
Потрясённый такой наглостью, директор повиновался.
– Так вот, Степан Васильевич, – начал Максим (фамилия, имя, отчество были красиво выгравированы в табличке на двери), вопрос один, как будем жить дальше?
– Кто вы такой? И почему? – решился таки Степан Васильевич.
– Это не интересно. Интересно другое, – откуда валюта в тайничке?
– Какая ещё… Я сейчас милицию! – потянулся к телефону директор.
– Давайте- давайте – подвинул телефон Максим. – Я лучше им покажу, вон, за той панелью. Пусть разбираются. Пальчики найдут, – не в перчатках же вы денежку пересчитывали?
– Что вы хотите? – тут же сдался директор.
– Откуда?
– Ну… тут… за счёт… внутренних резервов…
– Тааак, – раздумывал Максим. Такая быстрая капитуляция охлаждала и не настраивала на жестокости. – Хорошо. Значит так. Всё украденное вернуть. До копейки.
– Конечно – конечно. И больше ни- ни.
– Да вы что? Так, бес попутал.
– Кто ещё?
– Эээ, главный бухгалтер, завхоз. Ну, там повара, они сами. Так себе. По мелочам.
– Прекратить.
– Конечно – конечно.
" Врёт" – понял Максим.
– Через неделю опять буду здесь. Хоть что-то не изменится – пеняйте на себя.
– Конечно- конечно. Незамедлительно.
"Ладно, процесс пошёл. Завтра продолжим". Сейчас уже после ночи целительства слипались глаза, и Максим, попрощавшись, направился во времянку.
И на этот раз долго отсыпаться не пришлось. Степан Васильевич действовал быстро.
Максима довольно грубо стащили с постели, накинули на голову мешок и затянули в автомобиль. Ехали недолго. В принципе оно и понятно – леса кругом. Завернув руки Макса за спину, его привязали к юной берёзке, затем сорвали мешок. Обычные мордовороты. Наши, родные. Отупевшие от власти силы и денег, от вседозволенности и сытной жизни при минимальных затратах физической и психической энергии. Трое.
В камуфляжах. Даже без масок. Значит, будут мочить.
– Хочешь умереть быстро – рассказывай, – начал один из них, судя по осмысленному взгляду – поводырь.
– О чём? – испуганно уточнил Максим. – Следовало убедиться, кто их послал, поэтому к решительным действиям приступать было рано.
– Как о чём? О чём! Ты до смерти напугал хорошего человека. Васильевич даже заикаться начал. Говорит, узнайте, пожалуйста, кто такой. И почему вопросы неудобные задаёт. Ну? Кто такой?
– А Васильевич, это директор? Я вроде бы тут двоих напугал. Ещё пастыря, но как того зовут…
– А-а-а! Так ты здесь пугалом пристроился. Ну, морда как раз.
Двое подручных тут же заржали удачной шутке.
– Ну-ну, пошутковали и хватит. Давай успокоим Степана Васильевича. Кто такой? Ну? – достал вожак нож и подошёл к Максиму. – Говорят, очень больно, когда… – он опустил нож ниже.
– Прочувствуйте! – Максим отошёл от дерева, потирая запястья. Его собеседник, свалившись наземь, дико закричал. Ему тут же начали вторить и двое других отморозков.
Всё было ясно. Этот дрожащий от страха холодец был не так прост. Надо возвращаться. Куда? Максим снял боль у одного из камуфляжей.
– Поехали назад! – приказал он, садясь в заезженное " зубило".
– Едем, шеф! Едем! – кинулся на место водителя пощаженный.
– Рассказывай. Кто такие? Почему здесь. Кто заказал?
– Стасовские мы. По кликухе Станислава, ну, который те… вас. Заказал директор.
– А кто он такой, чтобы его заказы выполнялись?
– Не знаю. Это Стас с ним. Мы – так, шестёрки.
– Это ты-то шестёрка?
– Я… я только на подхвате… вот, тачку водить, яму если что, выкопать… но сам никого не мочил! Ни разу!
– " Ни разу". А много было таких " разов"?
– Не знаю. Я как бы… Ну, не всегда…
– А у директора много "заказов" было?
– Не было. При мне – нет.
– Ладно. Крови на тебе нет? Живи тогда. Брось всё и, как вы говорите " рви когти" отсюда.
– Стас найдёт…
– Стаса больше не будет. Или, сосредоточился на секунду Максим, – Всё. Стаса уже нет.
– Вот как… – побледнел водитель. – Я сейчас… мне надо… Он остановил авто, вышел и вдруг рванулся в заросли. Полагая, что сообщение о гибели босса вызвало определённую физиологическую реакцию, Максим некоторое время подождал. Затем, поняв, что водитель уже последовал совету "рвать когти", пожал плечами и сел за руль. Благо, уже был виден молитвенный дом.
Подъехав к интернату, юноша рванулся к входной двери. Первый барьер – охранник, явно из тех же стасовцев просто остался сидеть на полу, с удивлением ощупывая ставшие непослушными и бесчувственными ноги. Второй барьер – запертая дверь остановила Максима на мгновенье. Как и ранним утром, он прошёл сквозь неё, затем открыл замок изнутри и уже на глазах сползающего с кресла директора, быстро оделся.
– Вызывай всех своих ублюдков. Ну, быстро! – подвинул Максим телефон внутренней связи.
Собрались ворюги довольно скоро – было сейчас в голосе директора что-то пугающее.
Но этого времени Максиму хватило для некоторого обуздания своего гнева. Он не убил их. Вспомнив первую разборку с такими же лихоимцами, юноша согнул всех в три погибели, и, как участковому, пропёк их внутренности.
– Будет вот так, пока не вернёте всё украденное. А там – посмотрим. Он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Обошёл всё ещё рассматривающего ноги дерджиморду.
– Это… мне как бы… врача, – пробасил он вдогонку.
– Скоро приедут! – пообещал Максим, отправляясь теперь доспать. Но и на этот раз вздремнуть не удалось. Он увидел вышедшую из церкви парочку. Его помощники предпочли служение отдыху и школе. Нет, так не пойдёт. Надо всё же переговорить по этому вопросу. Юноша пошёл вслед за ними. Михаил что-то горячо доказывал, а Татьяна слушала время от времени покачивая головой.
" Пастырь этот продолжает чудить?" – подумал Макс и обратился в слух.
– И ты поверила? Это же бред какой-то! Да ты только присмотрись! – горячился подросток.
– Я и присмотрелась… Когда он… исцелял.
– Ну конечно! " Исцелял"! Неделю светится, как фонарик, а толку никакого.
– А ты и так не можешь!
– Да не про это я! Много фокусников, которые могут то, чего я не могу. И что? А этот… Где результат?
– Он же сказал…
– Сказал! Вспомни, как тот, настоящий. Ночь – и исцеление, сложный случай – две ночи, три ночи, а потом – исцеление. А этот… Знаешь… Я думаю… Не то что не он это – я никогда и не думал, что это он. Этот даже не такой. Просто какой-то аномал. А тут прослышал, что вот так исцеляли, вот и решил присоседиться.
– Но зачем?
– Прикинь. Узнают, что опять явился чудотворец. И вновь сюда хлынут страждущие.
Вот и снимет сливки. Поэтому он и пастыря запугал, чтобы…
– Чтобы сливки не снимали мы?
– Нет! Чтобы не разоблачили.
– Но почему он тогда скрывает?
– Ждёт, что мы раззвоним. Не случайно на тебя вышел. Вот увидишь, если ещё день – два не откроется, он что-нибудь придумает. Ну, ещё помощников попросит, чтобы утечка всё-же началась. Да и скандал этот – тоже реклама…
– Не может быть… Он же все силы отдаёт, ты же видишь.
– Ну, такие фейерверки устраивать – конечно.
– Ты злой.
– Зато ты – наивняк. Это вот так первому встречному довериться!
– Но ведь ты тоже пришёл!
– Тебя да деток защищать. И ещё неизвестно, как на них эта его светомузыка закончится.
– Так зачем ты позволял?
– Думал. Сопоставлял. Теперь – всё. Больше не позволю. Уже сегодня – не позволю.
Вечером после служения всё расскажу нашим – и пойдём к нему. Или пусть хоть одного исцелит, или пусть выметается. Ты с нами?
– Но… всё-таки…
– Ты с нами? Ты… со мной или с ним?
– С тобой… С нашими… Мне правда, казалось, что…
– Со мной, таки?
– С тобой, конечно, с тобой!
"Конечно, с ним", – убедился Максим и повернул назад, к оставленной у детдома бандитской девятке. Надо ехать. Исцеление всех детей уже "запрограммировано" на утро. Выяснять отношения с молодежью не хотелось. Да, он мог бы "явить им чудо".
И не только чудо исцеления. От кипевшей обиды недоверия он мог сотворить многое.
Но, вероятнее всего – недоброе. А своего гнева он уже боялся. Да и на самом деле завтра начнётся ажиотаж. А у него другие задачи. Ни минуты задерживаться нельзя.
Максим сильно, до грохота закрыл дверку, и вскоре обитель несчастных детей скрылась из виду.
Максим уже не увидел, что происходило дальше. Действительно, вечером, после вновь какой-то пресной проповеди, Михаил попросил остаться молодёжь и коротко рассказал о том, что делал этот пришелец. Что Татьяна вообще приняла его за того, прежнего. И что он сам, было, поверил, что этот, новый, из их команды. Потому, что сам процесс был похож. Но вот, столько времени прошло, а результатов нет.
Рассказал о своей догадке, о тревоге за детей.
Татьяна сидела молча, лишь согласно кивала головой на вопросительные взгляды друзей.
– Он просил никому не говорить. Да, мы обещали. Но… боюсь я, что с детьми вдруг что… Поэтому, предлагаю пойти и спросить. И пока – запретить. Пока не докажет…
Исполнить задуманное и одобренное всеми не удалось. Времянка была пуста. Тихо было и в детском доме.
– Ну вот всё и разъяснилось, – улыбнулся Максим. – Понял, что афера не удалась и смотался. Всё. Закончен бал! По домам!
– Может, он просто куда отлучился?
– Нет. У него джинсовка вот здесь всё время висела. И бейсболка. Теперь их нет.
Чувствую – смотался. Ну, по домам. Честно говоря, сегодня вообще не ел.
– Господи! – прошептала вдруг Татьяна. – А ведь он… А ведь мы ему… Слушай, мы же ему ни разу ничего поесть не принесли, а? Как же он…
– Ну… может, где на стороне покупал. Тут, когда на трассу выезжаешь, то и недалеко… – начал придумывать сконфуженный Михаил.
– Ребята, кто-нибудь его вообще видел после того… когда он с пастырем…?
Оказалось, что нет.
– Значит… значит он выходил только к детям. Потом здесь… А мы с тобой… А мы… – начинала наливаться жалостью Татьяна.
– Всё-всё, домой. По дороге обсудим, – тормошил девушку её кавалер.
– Это всё ты! Нет, это – мы, всхлипывала Татьяна. Только говорим о любви к ближнему…
– Ну, мне ты об этом и говорить запрещаешь…
– Тебе всё шуточки! А как он столько времени…
– Ну, фанатики или там одержимые, могут и дольше…
– Всё равно… какие же мы, а? Почему?
Дома она тихонько проскользнула в свою комнатку и ещё долго плакала от жалости.
Или от стыда? Или разочарования? Чуда-то так и не произошло. А рано утром также тихонько прошмыгнула в школу. Не нравился ей новый избранник сестры. И что она нашла в этом бывшем менте? Поэтому, когда тот появлялся в квартире, девушка старалась с ним не сталкиваться. К счастью, богемно – разъездной стиль жизни тележурналистки, вернувшийся после выздоровления сына, надолго предоставлял квартиру одной Татьяне. Не сейчас, правда.