- Ты? - повернулся к нему Василий, и обрадовал. - Уже сейчас!!!
И дернул рычаг люка. Медленно кувыркнувшись, - как аквалангист с лодки в море спиной, - Коваль понял, что падает, и сначала испугался, а потом обрадовался незабываемому чувству полета, а потом расстроился, потому что ведь летел он навстречу смерти, а за чертой, что ее от жизни отделяет, знал старый большевик Коваль, ничего незабываемого нет.
Да и вообще ничего нет. Ни большого хозяйства, ни партии, ни советской копии первого, второго ни третьих самолетов братьев Райт, ни опухшего от голода и издохшего от этого голода в Сибири засранца Гришки Лунгу, который нет-нет, да и приходил к председателю во сне всю его жизнь. Ни плачущих мужчин, ни смеющихся женщин, ни веселых парней, похожих на Григория Григориу, ни, страшно подумать! даже самого Григория Григориу нет! И Софии Ротару нет, и Надежды Чепраги, и даже товарища Бодюла там нет, а еще нет за той чертой, за которой смерть, винограда, ни солнца, ни стыда, ни доноса, а есть только большое и темное Ничего.
Но выяснить, так ли это, председатель уже не сумел. Перестав быть, и все тут, он не смог убедиться в том, что человек после смерти перестает быть. И все тут.
… при расследовании сошлись на том, что Коваль, опьянев от свежего небесного воздуха, и прекрасного вида, зазевался и упал сам. Тем более, что сам Вася еле посадил самолет, и тот был совершенно изломан, и провести следственный эксперимент не получилось бы. Похоронили председателя на самом высоком холме у села. На плиту поставили мраморное пятиконечное надгробие с самолетом и звездой над ними. В газете "Независимая Молдавия" опубликовали величественный некролог под заголовком "Он отдал жизнь земле, а смерть - небу!"…
Республиканский ДОСААФ провел на следующий после смерти Коваля год торжественный турнир, который стал, как точно подметила республиканская пресса, доброй традицией. Молдавские пионеры слагали песни и стихи о простом сельском труженике, который 60 лет кормил СССР, наживая мозоли кровавые на руках, а в душе мечтал о небе. И, будучи уже пенсионного возраста, - до пенсии он бы себе такой порчи государственного имущества не позволил бы, - взлетел ввысь с молодым комсомольцем. И самолет их потерял управление, а комсомолец был неопытный, но товарищ Коваль сказал - будь спокоен, сынок, я спасу тебя, и выпрыгнул из самолета, чтобы тот сохранил равновесие, и не упал. И комсомолец сажал самолет, и плакал.
Школу, конечно, тоже назвали в честь председателя. И повесили на сельсовете мраморную доску с его портретом. Но это все было позже. А тогда, после трагедии, примерно через месяц, комсомольцу Лунгу выписали почетную комсомольскую путевку от греха подальше.
- Отправляем тебя, Василий, в школу трактористов, - торжественно объявил парню новый председатель. - Из трактора если кто и вылетит, так хоть не убьется!
ххх
Вспоминая это, Василий Лунгу и Серафим Ботезату выпили не один кувшин вина.
- А признайся, - улыбнулся Серафим, - ты ведь специально председателя из самолета выкинул!
- Нет! - перекрестился Василий. - Вот тебе крест. Православный, дивотворящий…
- Животворящий, - поправил Серафим, - а впрочем, какая разница, ты же все равно в бога не веришь.
- Был я на небе, - смеялся Василий, - и никого там не было.
- Тьфу- сплевывал, но больше для виду, Серафим, - ну, а скажи, в небо-то, небось, хочется еще?
- Нет, - врал Василий, - что мне с того неба? Я ведь тогда и правда, признаюсь, ради председателя все это затеял.
- Не боишься?
- Новые порядки уже двадцать лет, Серафим! Мне сейчас, за смерть большевика, небось и почетную грамоту дадут.
- Ничего тебе не дадут.
- Точно…
- Здесь…
- В смысле? Ты чего это сказать хочешь? - залюбопытствовал Лунгу.
- А то, - выпалил Серафим, - что человеку с такими руками, как у тебя, делать в Молдавии нечего.
- А, - махнул рукой Василий, - ты все об этом. Об Италии вашей, будь она неладна.
- Ладна, - не согласился Серафим. - Ладна, прекрасна и удивительна. Вот ты переправу нашу видел у Днестра? Грязная, куцая, не мост, а одно название. А в Венеции, знаешь, есть целый город на сваях. В море стоит. И везде мосты, мосты, мосты… Чисто, аккуратно. Красота неземная. Зарплаты огромные платят! Ну, скажи, не устроился бы ты лодочником?
- Грести, да мозоли нагребать? - пожал плечами Василий. - Мне мозолей и здесь предостаточно.. .
- Дурак, - упрекнул Серафим, - там же давно уже все лодки с моторами.
- С моторами? - мечтательно переспросил Василий, но потом покачал головой. - Нет. Не мое это.
- А еще, - давил, пока мягко был о, Серафим, - там заводы есть. "Фиат". И все там механизировано, все в масле, железо гремит, шумит…. Эх!
- В масле, - повторил Василий, - в машинном…
- Я бы тебя туда устроил, - вскользь заметил Серафим. - Мой знакомый из села Варзарешты в Италию еще пять лет назад уехал. Недавно звонил. Попасть в Италию помочь не могу, говорит, а вот если выберешься, работу обеспечу. И тебе, и тому, кто с тобой.
- На "Фиате"?
- На "Фиате"!
Мужчины помолчали. Василий задумчиво вертел в руках велосипедную цепь. Куда ее приспособить, н еще не придумал, и надеялся посветить решению этой проблемы весь вечер. От этого его отвлек Серафим. Сначала Василий рассердился за это на приятеля, потом отошел.
- А как туда попасть-то? - спросил он Серафима угрюмо. - Снова деньги занимать? Никто не даст уж.
- А мы без денег.
- Это как? Христа Ради, что ли? Так попрошаек через границы не пускают.
- Зачем нам границы. Мы над границами пройдем.
- Это как? - тупо повторил Василий.
- Самолетом, - спокойно ответил Серафим, понявший, что Василий уже созрел, - самолетом, родной ты мой человек.
- Так на билеты деньги нужны, - раздосадовано закричал Василий, - а я тебе о них уже второй час толкую.
Серафим отпил вина, и потер руки.
- В этом самолете с нас денег не возьмут, - довольно объяснил он, - потому что это будет наш самолет. И сделаешь его - ты!
Ошарашенный Василий набрал в грудь воздуха, но выпустил его не сразу, а посидел еще неподвижно с минуту. Наконец, выдохнул, и снова вдохнув, поднял палец.
- Самолетом, - шепотом сказал он, - который построю я.
- Самолетом, - подтвердил Серафим, - который построишь ты.
- В Италию.
- В Италию.
- На "Фиат"?