Ребенок ничем не отличался от сверстников, рос и развивался, как положено, почти не болел. Изредка простудами в холодное время года. Наволока с нашитыми по диагонали кружевными полосками коротала вечность в углу бельевого шкафа, а супруги Рыжовы стали полноправными родителями очаровательного ангелочка.
-Люд, подрастет девочка, скажем, что мы ее удочерили, - говаривал Олег Иванович. – Иначе не избежать жестокой драмы. Сыщется доброхот, все испортит.
-И где ты ее нашел, тоже?
-Нет, о том умолчим. Не такое уж у нас сволочное ближнее окружение, чтобы говорить ребенку подобные вещи. Всему есть допустимый предел.
-Ладно, Ника - папенькина дочка, тебе и решать.
Надо пояснить, Рыжовы поменяли квартиру на другой район: для разросшегося семейства двушки-хрущевки стало маловато. О газетной статье и телепередаче, посвященной ребенку в мусорном ящике, общественность скоро забыла. Потому родители могли не опасаться длинных и недобрых языков.
Веронике исполнилось три годика, когда начались странности.
Наступил очередной понедельник, день кризисов и неполадок различного свойства.
-Отвезу Нику к бабушке, потом на работу. Иди, Тимоху выведи! – в очередной раз произнесла жена.
Ей нравилось слово "бабушка" применительно к своей матери, нравился муж-удалец и до колик нравился вечерний супружеский секс. Старый пудель нетерпеливо повизгивал у порога. Все складывалось наилучшим образом, невзирая на очередное начало очередной недели.
Олег направился было к двери, когда девочка вдруг повелительно произнесла тонким детским голоском:
-Стоим. Аркашка, нажуй жовку и дай Томке, а то, не ровен час, помрет.
-Ника, ты чего? – Людмила обернулась к дочери с кофейником в руке.
-Ничего, мама, я снова еду в поезде. Ту-ту-ту! – крошка постучала ложкой по столу. – Лидушка, ты бормочешь во сне, не засыпай, пока младшие не улягутся!
В свои три года ребенок говорил вполне членораздельно, без дефектов и присюсюкиваний и с удовольствием разглядывал книжки с картинками. Людмила потихоньку приучала девочку к буквам, малышка уже начинала составлять слова. Первое, что она выложила вечером того же дня бумажными карточками, оказалось "хлеб", потом "голод", "барак" и "дистрофия".
Удивленные родители спрашивали:
-Ника, деточка, откуда ты таких словей набралась?
-Они в голове, - по-взрослому отвечала та.
-Мне кажется, наша дочь – вундеркинд, только какой-то однобокий, - удивлялась Людмила. – У нее на устах страшные слова. Нет, я не хочу сказать, что она ненормальная, порой мне кажется, Ника живет в другом времени.
-Неужели? Может, она инопланетянка? – нервно сыронизировал Олег.
-Ценю твое остроумие, но вряд ли пришельцы знают, что такое "молочная кухня", "сводка с фронта" и "госпиталь".
-Может, Ника насмотрелась телевизор? В ее годы фильмы о войне, надо думать, далеко не то, что нужно, - предположил муж.
-За кого ты меня держишь? – возмутилась жена. - Только мультяшки-телепузики, и то строго по времени.
День спустя воспиталка детского садика сообщила:
-Ваша девочка напевала "Рио-риту", а в обед попросила черного хлеба с маргарином, посыпанного сахаром. По ее мнению, это самое вкусное лакомство на свете. Странно! Она не производит впечатления дитя, растущего в нищете…
-Да о чем вы? У Ники есть все необходимое! – ужаснулся Олег.
Когда не было учебных пар во вторую смену, он сам забирал дочь из садика.
-Видите ли, девочка сильно отличается от сверстников. То излишне спокойна, то чересчур деятельна. Вероника добрый, ласковый, отзывчивый человечек. Таких детей сейчас мало, поверьте моему опыту. В основном в ходу соперничество по отношению друг к другу, словно в них генетически заложена борьба за выживание! Нику никто не обижает, но и особенно не приближается. Словно побаиваются. Она дружит с самой забитой девочкой Ликой Криковой, которую остальные ни в грош не ставят. Знаете, у меня складывается впечатление, что ваша дочка своей кротостью пытается противостоять всеобъемлющему мировому злу! – емко заключила воспитательница.
-Ну, это уж слишком сильно сказано! – удивился Рыжов.
-Ничуть, если речь идет о трехлетней крошке! Советую показать ее детскому психиатру! Сейчас век стрессов, некоторые малыши очень восприимчивы и порой неадекватно реагируют на процессы, происходящие в мире взрослых! Причем, тянуть с консультацией не стоит. Психика вообще вещь непредсказуемая, детская – особенно. Сами знаете – то, что заложено в раннем детстве, определяет всю нашу дальнейшую жизнь, - расфилософствовалась педагогичка.
-Только мы порой о том не догадываемся, - заметил Олег.
-Совершенно верно. Потому и торопитесь, пока не поздно!
"Ну тебя, - мысленно отпарировал Рыжов, - подумаешь, Ничка мурлыкала старую мелодию? По ретро-радио услыхала. Хлеб с маргарином? Странное желание, но мало ли, какие причуды бывают у детей!"
-Папочка! – радостно заблестела глазенками девочка. – Я сегодня в тихий час уснула, представляешь?
-Умница, я удивлен! – неподдельно восхитился отец.
Ребенок быстро усвоил взрослую манеру разговора и не нуждался в сюсюканьи.
В садике на тихом часе малышка крайне редко засыпала. Практически, никогда. Просто лежала, тараща глаза. Воспитатели давно привыкли к ее хроническому неспанью. Иногда и вовсе не укладывали, а сажали на лавочку в раздевалке и давали альбом и цветные карандаши. Рисунки Ника называла "бумажными снами". Голубой снег, розовые цветы, зеленые ели, коричневые люди. Вполне симпатично и радужно. Без депрессии и агрессии. Однажды она изобразила северное сияние аж на пяти листах. Пробовала и краски, но получалась неясная расплывчатая мазня. Не сравнить с грифелем, создающим веселые штришки-иголочки или неровные смешные каракули.
-С меня угощенье! Чего бы ты хотела? – спросил Олег, приготовившийся услышать "хлеба с маргарином" и продолжить расспросы.
Но Ника ответствовала вполне стандартно:
-Мороженого!
-Знаешь, когда старик Хоттабыч вез эскимо в наш город, пошел отравленный дождь и замочил все коробки! – развел руками отец. – Выбери что-нибудь еще!
-Папочка, какая чепуха! Если бы ящики и впрямь вымокли, мороженое растаяло бы и превратилось в кашу! Лучше скажи, мама запретила, у меня ведь недавно горло болело! – возразила девочка.
-Какая умная, все знаешь! Зачем тогда просишь?
-А вдруг ты согласишься! Ладно, тогда купи вафельку в шоколаде!
"Все выдумала эта воспиталка! Вон как рассуждает, не чета иным взрослым," – окончательно успокоился Рыжов.
Но, видно, рановато. С тот же вечер, уложив дочь, Рыжовы коротали семейный вечерок у телевизора, начиненного очередным увлекательным сериалом, когда из комнаты ребенка раздался крик. Пронзительный, тоненький и оттого какой-то особенно страшный. Люда и Олег кинулись в детскую.
-Ничка, что случилось? – отец первым влетел в комнату.
-Там! Там! – девочка показала рукой в угол, где мирно дремал на стуле огромный плюшевый мишка. – На печке, голова!
-Какая печка? Где ты видишь печку? – Людмила включила свет.
-Мамочка, она была там! И на ней лежала голова! Человеческая, белая, с черными дырками для глаз! Страшная!
Ника невольно вздрогнула, натягивая одеяло до самого носа.
-Дорогая, ты же видишь, нет никакой печки, никакой головы. Посмотри вокруг, ведь нет, правда?
-Правда, мама! – легко согласилась крошка. – Но в темноте совсем другие сны, чем на бумаге. Я боюсь засыпать, вдруг она опять появится! – голосок ее упал до панического шепота.
-Не появится! Побоится, мы возьмем меч и порубим ее на мелкие кусочки!
Людмила воинственно взмахнула кулаком. Олег покачал головой, не одобряя подобный радикальный метод успокоения. Но, как ни странно, он сработал.
-Правда, мама? – оживилась девочка.
-Правда, детка! Попросим меч у богатыря Ильи Муромца и раз-два! Помнишь картину?
-Лепродук…цию, да, "Три богатыря"? – обрадовалась малышка.
-Верно, только репродукцию! Говори правильно, - поправил Олег.
Если уж у них растет вундеркинд, пусть запоминает недетские слова. Вообще, с лингвистикой у дочурки все в порядке.
-Р-р-репродукцию! – послушно вторила кроха.
-Ничка, я останусь с тобой! Спою колыбельную, подожду, пока не уснешь, - мягко вещала меж тем Людмила. – Запомни, самый сладкий дар Бога человеку – это сон, нельзя его бояться. Сон мой милый, сон счастливый. Закрывай глазки и слушай меня!
Олег, кивнув жене, тихо вышел. Странно, Людка всегда вела себя так, словно ни в ком не нуждалась. "Я самодостаточна до безобразия!" – любила повторять она. А какая чуткая мать из нее получилась! Вот ведь парадокс: пестует и ласкает найденыша, а свое дитя некогда убила. Впрочем, к чему ворошить прошлое? Ничего изменить нельзя, остается уповать на мудрость Всевышнего.
С расстройства Олег закурил, вошедшая в кухню Людмила поморщилась:
-Ты же бросаешь.
-Засмолишь тут, когда полковое знамя свистнули, - вяло пошутил Рыжов.
-У ребенка просто ночные страхи! У кого их не было в свое время! Я, например, в пять лет видела змей, целый клубок. Стоило закрыть глаза, как они возникали и вяло возились прямо перед носом, - ностальгически произнесла жена, - ох, я их и боялась!
-У каждого есть кошмар детства, помню, я страшно трусил старшеклассника Вадюхи Седова, который из малышни деньги карманные вытрясал… Он мне настоящим монстром казался. Большой, грязный. Впрочем, а кем же еще он был?
-Ты немножко не из той оперы запел. Я начинаю всерьез опасаться…
-Чего?
-Никино поведение. Вдруг оно связано с тем потрясением, ну, когда ее выбросили на мусорку, - предположила Людмила.
-Полагаешь? – усомнился Олег. – Почему же до трех лет она вела себя как обычный нормальный ребенок, и вдруг начала нести страшную ахинею о поезде, голоде, печках и головах?
-Вдруг старый стресс сказался? Могло ведь выплыть из глубин мозга давно забытое и вроде бы изжитое воспоминание?
-Хорошо, тогда какая связь между бараком, хлебной жовкой и помойным баком?
-Предположим, девочка вспомнила свою семью, многодетную и неблагополучную. Отсюда имена: Аркадий, Тамара, Лида. Печка имелась в деревенском доме, а голова вполне могла принадлежать какой-нибудь скотине…
-Фантазерка! Ничка особо подчеркнула: белая, человеческая! А потом, сводки с фронта и Рио-Рита не вполне вписываются в твой очень правдоподобный сценарий.
-Не доставай, а? Я тебе не психолог, просто стараюсь хоть как-то объяснить странности Нички, - окрысилась жена.
-Кстати, воспитательница посоветовала обратиться к детскому психиатру.