другой раз, спустя какое-то время, летним днем Гиньотта, Мадлен и Туанетта пошли в часовню – обмахнуть пыль со статуй святых, снять паутину в углах, вымыть пол, почистить стулья и скамьи, расставить свежие цветы, и Марен Маре решил сопровождать их. Поднявшись на хоры, он заиграл на органе. Внизу он видел Туанетту, тершую тряпкой пол и ступени алтаря. Она поманила его к себе. Он спустился. Было очень жарко. Взявшись за руки, они прошли через ризницу во двор, бегом пересекли кладбище, выбрались за ограду и очутились в кустах на опушке леса.
Туанетта сильно запыхалась. В широком вырезе платья виднелась открытая грудь, влажная от испарины. Глаза ее ярко блестели. Она потянулась к нему полуобнаженным телом.
– Гляньте-ка, у меня весь корсаж промок от пота, – сказала она.
– У вас груди пышнее, чем у вашей сестры.
Он пристально смотрел на ее груди. Он придвинулся к ней, взял за руку, собрался было поцеловать, но резко отстранился и шагнул назад. Он выглядел растерянным и смятенным.
– У меня так горячо в животе, – шепнула девушка, стиснув его руку и привлекая к себе.
– Но ваша сестра… – пробормотал он и вдруг заключил ее в объятия. Они бурно обнялись. Он целовал ей глаза. Он измял ее сорочку.
– Разденьтесь догола и возьмите меня, – попросила она.
Она была совсем еще ребенком. Она твердила:
– Разденьте меня догола! А потом разденьтесь сами!
Ее тело было по-женски округлым и упругим. Они соединились.
В тот миг, когда она, поднявшись с земли и стоя обнаженной, надевала сорочку, ее тело, с пышными грудями и крепкими ляжками, озаренное сбоку заходящим солнцем, показалось ему самым прекрасным женским телом на свете.
– Мне совсем не стыдно, – сказала она.
– А мне стыдно.
– Мне вдруг так захотелось тебя!
Он помог ей зашнуровать платье. Она стояла к нему спиной, высоко подняв руки. Он покрепче затянул талию. Она не носила панталон под юбкой. Она сказала:
– Ну, теперь Мадлен совсем отощает.