Она не слышала раньше этой песни, её удивило то, что каждое слово словно хранилось до сих пор где-то в подкорке, а теперь с готовностью прыгало на язык — да и мелодия оказалась непонятно почему знакомой.
А уж смысл… у неё тоже "прямо по ходу — рай". Осталась самая малость: отработать нажитые грехи.
— А говорили, что не знаете его песен! — лукаво косился из-под чёлки Олег.
— Я не знала, что это его песня! — быстро нашлась Вика. — А так у нас её часто пели, вот я и запомнила, даже не зная, чьё…
— А у вас — это где? — с готовностью подхватил Олег, и всё лицо его озарила такая искренняя, детская надежда на то, что вот сейчас роковая черногривая красотка раскроет карты и расскажет о себе хоть что-то.
— У нас, — внутри Вики что-то угасло, она опустила голову и повторила, разглядывая собственные ногти:
— У нас, это… далеко.
Таким же детским, как надежда, оказалось и разочарование Олега.
Поддавшись внезапному порыву, Вика обняла его и прошептала на ухо:
— Прости, я не могу тебе рассказать всё, как есть, да ты и не поверишь, если всё расскажу, но прости, прости меня, пожалуйста!
Отстраняя ошеломлённого мужчину, она мягко потянула на себя гитару:
— Дай. Ты мне спел, теперь моя очередь.
Вика примерилась к инструменту. У неё-то на пальцах раньше были "гитарные мозольки", а руки Ариадны Токмаковой сразу же заныли от жестоких поцелуев струн.
— Моя песня, конечно, не такая… метафоричная, — предупредила Ермолаева. — Не такая… глубокая. Но мне она нравится.
Сначала Вика ощутила на себе обжигающий взгляд Веры, и только потом сообразила: песню "Про ветер" написала Светка.
Исполнялась эта песня сугубо в тесной компании институтских подружек, и нигде более.
Ариадне Токмаковой не полагалось знать её. Но…
Останавливаться было поздно, и Вика мужественно продолжала петь:
Олег слушал с озадаченным выражением.
Вера, судя по застывшему взгляду, впала в ступор. "Ариадна" пела глубоким, бархатным голосом, и изо всех сил старалась не плакать.
Слёзы, предательницы, не слушались.
Нет, ну что такого, в конце-то концов, Вика же предупреждала — ментальный контакт, и всё такое прочее. Раз "Ариадна" знала про желание Веры усыновить ребёнка, почему бы ей не узнать и "сокровенную песню"? Тем более, что в ней, в этой песне, такого особенного? Ну, подумаешь, глупая девчонка влюбилась в ветер и страдает теперь…
На последнем переборе "Ариадна" всё-таки умудрилась так удачно взять большое баррэ, что порезала указательный палец.
Какое-то время заняли переполох и суматоха вокруг глубокого пореза — благодаря им слёзы "Ариадны" списали на боль.
Кажется.
Когда все успокоились, Олег устроил "концерт по заявкам".
Вика, помимо воли, увлекалась и начинала подпевать. Оказалось, она каким-то неведомым образом знает наизусть все песни! Олег всё более многозначительно косился на неё, и ей даже чудилось временами, что эти взгляды, словно случайные, будто бы ненарочные, вызывают сладкую дрожь где-то под ложечкой.
А может, и не чудилось…
Указав глазами на Сашу с Верой, Олег кивком позвал в коридор, и Вика пошла.
За окнами поезда вечерело. Поля сменялись лесами, леса — полями, солнце плыло над самым горизонтом, высвечивая каждую пылинку на стекле.
Олег долго молчал. Вика тоже.
Сладкая дрожь становилась всё сильнее. Растекалась по всему телу.
"Я что, влюбилась, что ли?!" — недоумённо выспрашивала у себя самой Ермолаева.
Загорелое, бронзовое под вечерним солнцем лицо Олега так и притягивало взгляд. В голове вспыхивали безумные, бессвязные мысли, образы.
Биомуляж — это тело, тоже тело, живое, человеческое.
Женское.
Олег — мужчина, живой мужчина, красивый мужчина.
Рассказать ему всё!
Соблазнить его. Прямо здесь, в коридоре.
Женское тело, ведь ощущает же Вика его, как своё.
Грех… Светлый ничего не говорил о том, что это будет грешно.
У живого тела живые потребности.
Нет, в тамбуре.
Соблазнить…
Когда рука Олега легла на плечо Вики, она содрогнулась и в испуге отпрянула.
А волна жара обдала всё тело и сжалась в пульсирующий ком внизу живота…
— Ариадна… это ведь не настоящее ваше имя? — тихо спросил Олег.
И она вздохнула:
— Да, не настоящее.