— Тогда выслушай меня и не перебивай.
— Хорошо.
— У Нриса и Кера был мотив. Но не было возможности. У Би Эра не было причин. Да и сил, пожалуй. Он постоянно в режиме «желтой луны» и из него не выходит. Сам знаешь, на «луне» далеко не прыгнешь, тем более с двойной массой. Ольгерд явно ни при чем, он землянин. Я его исключаю.
— Себя, видимо, тоже, — усмехнулся Леций.
— Разумеется. И что ты на это скажешь, брат?
— Только то, что алиби Кера никуда не годится. Он вполне мог выступать в записи, а его приятели утверждать, что он говорил в прямом эфире.
— Я тоже так думал, — сказал Конс и усмехнулся, — но потом я вспомнил одну маленькую деталь, о которой все забыли: Адела терпеть не могла Азола Кера. У него на шее она бы не повисла. Куда уж ему… зато ты у нас — женский любимчик.
Леций долго молча смотрел на него. Просто само благородство, мудрость и святость. Его энергия тускло теплилась в нем в самом слабом режиме «красного костра», он давно уже не вспыхивал «белым солнцем», хотя иногда еще был на это способен. Несмотря ни на что, он держался уверенно и был красив как ангел. Ангел в костюме дьявола.
— Я тоже слишком долго тобой любовался, — с горечью сказал Конс.
— Что ты хочешь этим сказать? — нахмурился Леций.
— Только то, — проговорил Конс ледяным тоном, — что ты убил мою дочь.
— Я?! Ты что, с ума сошел?
Конс и не сомневался, что он будет отпираться.
— Хватит. Довольно сцен!.. Я давно тебя знаю, Леций. И гораздо лучше, чем другие. Ты способен на все. У тебя цель всегда оправдывает средства.
— Это все твои аргументы?
— Тебе мало?
— Конс, я твой родной брат. Ты это еще помнишь?
— У тебя было все. И мотив, и возможность. Этот несчастный ребенок разрушал все твои планы. Ты боишься, что твои ненаглядные аппиры биологически растворятся в человечестве! Ты виделся с Аделой накануне и вполне мог угостить ее отравой, тебе она вешалась на шею, когда ты появлялся… И, наконец, ты единственный, кого вообще не было на приеме.
— Железная логика, — усмехнулся Леций.
— Тебе и этого мало?
— На все это я могу сказать только одно: я не убивал твою дочь.
— Где ты был во время приема?
— Это допрос?
— Отвечай, черт возьми!
— В ванне.
— Тебя кто-нибудь там видел?
— Нет.
— Конечно, нет. Потому что ты был в палате у Аделы.
— Послушай, брат. Ты, конечно, в шоке, тебе больно. Я могу это понять. Нам всем больно. Я даже могу тебя простить за такие подозрения. Но не лучше ли нам объединиться и искать настоящего преступника?
— Тогда скажи, — холодно взглянул на него Конс, — кто из Прыгунов глотает амизот-7 после телепортации? Кто вообще его принимает? Кому не хватает своей энергии? Кто из нас поизносился больше всех и держится на наркотике? Кера? Или, может, я?
— Ты пришел надо мной поиздеваться, не так ли?
— Нет. Я пришел тебя спросить: что пачка твоего амизота делала на полу в больнице?
— Что?
— Не в палате, конечно. В коридоре. В какой Адела палате, ты знать не мог.
— Покажи.
Голос у Леция наконец дрогнул. Он медленно взял протянутую, уже распечатанную зеленую коробочку.
— И ты нашел ее там? — сухо спросил он.
— Именно там. Я знаю, что после прыжка тебя ломает. Ты тут же проглотил эти две капсулы. У тебя тряслись руки, и ты сунул пачку мимо кармана. Если можешь, разубеди меня.
Леций встал и подошел к окну. Его золотые плечи как-то сразу ссутулились. Он долго молчал.
— Если тебе этого достаточно, Миджей… что ж, можешь считать, что это я. Я устал.
— Что значит, можешь считать? Или опровергни меня, или скажи мне прямо: «Я убил твою дочь».
Леций повернулся к нему. Лицо его было перекошено.
— Да, — сказал он, — я убил твою дочь, — и больше ничего тебе объяснять не намерен. Можешь собирать Директорию!
Ольгерд бросил рюкзак на пол, заказал роботу яичницу и опустошенно сел на кровать. В его столичной квартире хозяйничал робот Мотя, поэтому порядок в отсутствие хозяина возникал идеальный. Другой, конечно, Мотя, нового поколения.
На кухне зашипело. Ольгерд сидел и тупо смотрел на себя в зеркальную стену. Он видел крепкого, матерого мужика, сурового красавца, давно уже не мальчика, которому просто положено быть умным и владеть своими чувствами. Положено… Но не дано.
Он понял, что неисправим. Что мудрым и дальновидным бывает только в периоды затишья. Что не видать ему никакой Земли и никакого дома с ласковой хозяйкой и детьми. Для этого нужно уметь любить обычную земную женщину. А Ольгерд Оорл на это органически неспособен. Его тянет только на богинь. На худой конец, на принцесс.
Собственно, ну и что? Он будет выглядеть смешным? Возможно. Не вернется на Землю. Но ведь можно жить и здесь. Да он уже и забыл там всё и всех. Труднее будет сказать всё Синеле. Но уж лучше сейчас, чем потом… И Леций сможет сколько угодно тешить свое самолюбие над поверженным Оорлом. И ради бога. Он имеет полное право. Только когда-нибудь ему это надоест.
Вот, кажется, и всё. И что? Только из-за этого отказаться от самой лучшей девушки во вселенной? От счастья говорить с ней и смотреть в ее глаза, от острейшего наслаждения, которое дает ее прекрасное юное тело. Нет, он еще не настолько окаменел и засох!
Мотя принес яичницу вместе со столом.