— Миранда, где я был в это утро?
— Не знаю, — так же тихо проговорила Миранда.
— Что ж, — усмехнулся он, — чувствую, мне не отмыться. Но и вам ничего не доказать. Вы выяснили только, что я мог это сделать. Поздравляю! Теперь докажите, что сделал.
— Докажем, — сказал Конс, — не мы, так эксперты Гектора. Потому что кроме тебя просто некому. На этот раз тебе не отвертеться.
Миранда почувствовала, что глаза заволакивает туманом. Ее обступила чернота, и она с облегчением в нее провалилась.
Ольгерд сидел и молча смотрел, как Риция укладывает только что распакованный чемодан. Он понимал, что бессилен что-то изменить в этой ситуации. Терять ее не хотелось, удержать ее он не мог.
— Где мой шарфик? — растерянно спросила она.
— Наверно, в прихожей.
— Его там нет.
— Тогда не знаю.
Собственно, не происходило ничего неожиданного. Он никогда и не предполагал, что Риция будет жить с ним. Он вообще собирался на Землю. Это последние два дня и две ночи все перевернули с ног на голову. А теперь все вставало на места.
— Прости меня, — сказала она, собрав вещи и надев туфли, — вот и все, кажется.
Ему не хотелось даже думать, во что превратится дом после ее ухода. Как он будет слоняться по комнатам, пытаясь отвлечь себя от мыслей о ней: вот здесь она сидела, тут висело ее платье, из этой чашки она пила, у этого зеркала причесывалась, а этим полотенцем он вытирал ее после душа…
— Это ты меня прости, — сказал Ольгерд, подходя к ней, но не решаясь ее обнять.
— Я хотела быть с тобой, Ол. Может даже, ничего на свете так не хотела, как этого… но жизнь распоряжается по-своему.
Все это он уже слышал. От Анзанты.
— Вот я. А вот мой дом. Решать тебе, Риция.
Она смотрела на него сухими горящими глазами, маленькая, серьезная, строгая.
— Ты же знаешь, что я все решила. Я пережила слишком много унижений за последние дни. Сначала как член семьи, которой я так гордилась и в которой, как оказалось, есть убийца. Потом как подозреваемая в таком преступлении. Вы ведь все меня подозревали, не так ли? Потом я узнала, что моя мать — вампир и ненавидит меня. Потом — что я внучка Синора Тостры, которым пугают маленьких детей. В заключение меня просто изнасиловали, как помоечную кошку. С такой репутацией я не могу стать Верховной Правительницей. И именно поэтому я ей стану. Стану, Ольгерд. Я так решила. Я не могу позволить себе сбежать на Землю. И я никого уже не в состоянии любить. Даже тебя.
Он сам донес ей чемодан до модуля, кинул его на заднее сиденье через раскрытую дверь, помог ей сесть за руль. А надо было, наверно, схватить ее, смять в охапку и никуда не отпускать. Хотя бы ее не потерять! Сколько же можно быть таким невезучим?
— Ты ведь мечтал о Земле, — сказала Риция, положив гибкие руки на руль, — о жене и о детях. И все это у тебя будет. А я как была ни при чем, так и останусь. Мне вообще нельзя иметь детей. К чему плодить чудовищ?.. Отойди, пожалуйста, я взлетаю.
Смотреть ей вслед он не стал. Он и так знал, что она летела к Лецию, что она решила жить у него. Принцесса должна жить во дворце. Дочь должна быть рядом со своим отцом, как бы это ни было больно другим. И рядом с матерью, какой бы та ни была.
До вечера он боролся с тоской и диким искушением убить Кера или быть убитым. Его удерживала только чисто человеческая законопослушность и крохотное сомнение, что вдруг это все-таки не он. Леций тоже не сомневался, что это Эния. И что вышло? А вышло, что выбор невелик: или Би Эр или Азол Кера.
Старик явно не тянул на роль сексуального маньяка. У Кера же всегда были какие-то проблемы с женщинами. Он их не любил, они его тоже. У него даже наложниц в последние годы не было, и свою мощную половую энергию он тратил, скорее всего, на прыжки по галактике. И допрыгался.
Ольгерд мучительно напрягался, пытаясь увидеть хоть клочок будущего, хоть намек на него. Но по заказу это никогда не происходило. Будущее было скрыто сплошной темной завесой неизвестности. Одно он знал точно: ни на какую Землю он не полетит, пока убийца и насильник ходит на свободе и ухмыляется.
Вечером он был у Синелы. У нее, как всегда, пахло пирожками, она ласково улыбалась и не упрекала его за долгое отсутствие. Идеальная женщина. Все в ней было родным и привычным: мягкие волосы, синие глаза, голубой халатик и фартук с подсолнухами. Почему, ну почему ему было этого мало?! Почему ему хотелось чужого, дикого, удушающего, обжигающего, мучительного и безнадежного? Почему он так по-идиотски устроен?
— Синела, я должен тебе сказать…
— Что?
— Я не могу с тобой лететь. Видишь ли…
— Не оправдывайся, Ол. Я всегда это знала.
Она ушла на середину комнаты, постояла там растерянно, потом села на диван и сцепила руки.
— Ты весь тут. С ними. И хорошо, что ты перестал наконец себя обманывать.
— Ты простишь меня когда-нибудь?
— За что? За то, что была счастлива с тобой целый год?
— Какое уж там счастье!
Синела смотрела на него и нервно стискивала руки.
— Об этом знаю только я. У каждого свое счастье, Ол.
— Прости, — сказал он еще раз.
Он вышел от Синелы как будто в пустоту, в открытый космос. Пять минут назад еще все было, все оставалось в силе, она даже не знала о Риции, ждала его и спокойно укладывала вещи. Он явился и одним махом все уничтожил.
Вечер был теплый и душный. Ольгерд шел пешком по мозаичным плитам площади Согласия. Справа возвышался тремя куполами Дворец Земного Представительства, в просторечье полпредства. Парадный вход, украшенный зеркальными шестигранными колоннами, сверкал на закате переливами белого пластимрамора. У входа толпились люди, возмущенно что-то обсуждая и, видимо, дожидаясь выхода Гектора. Можно было не сомневаться, что пассажиров у Ингерды прибавится.
— Какое тут, к черту, согласие? — подумал Ольгерд, — и кто так по-идиотски назвал площадь?..
Миранда сама не понимала, почему из нее не выкатилось ни одной слезы. Глаза были сухими. Но внутри горел костер. Он сжигал все: сердце, легкие, печень, желудок… Невозможно было ни есть, ни дышать, ни ходить, ни сидеть, ни говорить, ни уснуть хоть на минуту.
Ингерда сидела рядом. Сильная, красивая женщина, с нее можно было брать пример, она-то знала, как жить и зачем. А Миранда не знала. Зачем просыпаться утром, зачем забивать пищей желудок, сидеть за переводами никому не нужной и давно устаревшей информации, лететь домой, сворачиваться клубком на кровати и ждать, тоскливо ждать, когда же наступит утро.
— Ольгерд говорил, что на Кампии в компьютере очень много информации, — сказала Ингерда, — может, это немного отвлечет тебя? Тем более, раскопки все равно закрывают.
— Что ж, полечу на Кампий, — вздохнула Миранда, — мне все равно.
— Так не должно быть. Пойми, жизнь продолжается.
— Зачем?
— Ты молодая, ты даже моложе меня, Миранда. У тебя еще будут дети. И внуки.
— Зачем?