— Ты никогда не поймешь, что я чувствую, — сказала она, — и не надейся на это.
— А хотелось бы понять, — признался Ольгерд.
— Для этого надо быть аппиром, — заявила она с чувством бесконечного превосходства и стремительно вышла из комнаты.
Лето кончалось. С моря дул холодный ветер. Леций вернулся от Гектора поздно, в темноте, но прошелся по берегу. Надо было привести в порядок мысли. У него было чувство, что в его руках рассыпается карточный домик. Домик, который он так долго и старательно возводил. Прохладные волны лизали его сапоги, как будто море тоже чего-то хотело от него и нудно выпрашивало. Ветер, тот ничего не выпрашивал, он просто нагло требовал, налетая внезапно и хлестая полами плаща.
Разговор с Гектором был не из приятных. Утром отправлялся «Гремучий», увозя на Землю шестьсот человек и информацию о том, что творилось на Пьелле. Гектор заявил, что после убийства Патрика Моута, его вполне могут освободить от занимаемой должности. И вообще, последствия могут быть самые плачевные.
На Земле тоже был раскол: одни хотели активно помогать аппирам, другие были категорически против, чаши весов все время колебались. А если учесть, что Патрик — сын Торвала Моута, одного из самых влиятельных и жестких членов комиссии по делам Ингерды-Пьеллы, можно было ожидать и полного разрыва отношений.
Земляне раздражали Леция своей активностью, но разрыва он не хотел, прекрасно понимая, что в одиночку аппиры быстро скатятся в прежнюю яму. На Пьелле не было, как на Наоле, веками отлаженного производства, которое могло прокормить всех желающих. На Пьелле надо было работать, строить, осваивать, выращивать… Он шел и с досадой думал, что угораздило же этого маньяка убить именно Патрика! Торвал это так не оставит. Торвал, если надо, не оставит камня на камне. Это не Миранда, которая тихо часами сидит на кладбище, а потом добросовестно копается в архивах.
Карточный домик рушился… Малвеза удалось схватить. Но он оказался лишь пешкой в чужой игре, так же как и его «аппирские львы» были лишь щупальцем огромной гидры, не ведающем о своем центре и вдохновленные речами Азола Кера. Кто стоял за этим? Сам Азол Кера? Или Руэрто Нрис? Или бывшие Пастухи? Или их дети, которые чувствуют себя обделенными?
С убийствами тоже ничего не прояснялось. Вину Кера доказать не удалось, так же как и его невиновность. Пришлось ограничиться отстранением его от Директории: подозреваемый в таких преступлениях не мог быть членом правительства. Его место заняла Риция.
О Риции он не мог думать без боли. Хотя она ничем не выдавала своих переживаний, Леций не в состоянии был смириться со своим бессилием. Обжигала мысль, что насильник и убийца все еще ходит на свободе, уверенный в своей безнаказанности. А они с Консом, Прыгуны, правители, отцы, ничего не могут сделать. Чего стоит вся их сила, если они не в состоянии уберечь собственных детей?
И была еще одна жуткая дрянь, о которой даже думать не хотелось: эллой Энгтри, нечто со стороны, как будто случайное, но ведущее себя как наказание за все грехи. Неужели аппирам так и не суждено встать на ноги? Возродиться, исцелиться, исправить прежние ошибки?
Вдоволь надышавшись морским воздухом, Леций зашел в свой дворец. Это роскошное здание было выстроено не для него, а для приемов, банкетов и совещаний, поэтому отличалось размахом и некоторой помпезностью. Да и вообще, Верховному Правителю было просто неприлично не иметь дворца. И Леций его имел.
Он прошел в жилую половину, на второй этаж, на ходу отдавая слуге плащ и шапку.
— Приготовь мне ванну, Гредди.
— Все готово, господин. Я видел вас в окно.
— Тем лучше. Мне никто сюда не звонил?
— Нет. Звонили госпоже Риции.
— Хорошо, иди.
В своей маленькой гостиной он зажег голубой свет, сел в кресло и вытянул ноги. Взял пульт и все-таки проверил, кто ему звонил. Номера Ингерды среди других не было. Впрочем, проверять это было глупо, чудес не бывает. Ее номер был приоритетный, если б она только позвонила, он тут же получил бы вызов по карманному видео. А он ничего не получал.
— Папа, к тебе можно?
В комнату заглянула Риция.
— Конечно. Заходи.
Она села напротив. Из-под красного, мягкого халата трогательно выглядывали кружева ночной рубашки. В домашнем она казалась особенно хрупкой и беззащитной.
— Мама уснула, — доложила Риция.
— Кто ее сегодня подпитывал? Ты?
— Нет. Конс. А завтра снова буду я.
— Завтра я сам смогу.
— Нет уж. Хватит с тебя. Ты и так из «желтой луны» не выходишь.
— Это многолетняя привычка к экономии, — усмехнулся он, — твой отец не так слаб, как кажется.
— Я знаю, — улыбнулась Риция, — ты у меня самый сильный, самый умный и самый красивый. Я просто хочу, чтобы ты отдохнул.
— Тогда оторви мне голову, — вздохнул он.
— Папа… — Риция взглянула на него с вызовом.
— Что?
— Она ведь завтра улетает.
— О ком ты? — нахмурился Леций.
— Ингерда Оорл.
— Разумеется, раз она капитан.
— Папа, я не об этом.
— Я понял.
— Ты ведь любишь ее, я знаю. Ты даже планету назвал ее именем!
— Положим, назвал не я, а Ричард.
— Неважно. Важно, что ты оставил это название.
— Это все, что я мог себе позволить.
— А теперь ты позволишь ей так просто улететь?
— Ты забываешь, — серьезно сказал Леций, — что мы с тобой не просто аппиры, — мы правители. Мы отвечаем не только за себя. Кажется, я говорил тебе это сто раз. И ты была со мной согласна.
— Да, — вздохнула Риция, — я же здесь. С тобой.
— И ты думаешь, — он посмотрел ей в глаза, — я запрещаю тебе быть с Ольгердом, а себе позволю любить его сестру?
Она посмотрела с отчаянием.
— Так это все из-за меня?!