Неделя пролетела незаметно. Впрочем, по-другому и быть не могло, слишком загружена оказалась жизнь в деревне. В лес мы всё же выбрались на следующий день. Правда перед этим не забыв накормить кур и козу. Козу, кстати, доить я научилась. Оказалось, что ничего сложного, а вот молоко очень полезное и вкусное. Потом меня познакомили с местными несушками. Травница ещё сетовала, что так и не смогла купить каких-то особенных, на суп.
Я растерянно посмотрела на курочек, гуляющих по загону и пожала плечами. Курицы как курицы. А вот Яне пришлось объяснять, что да, вкусная жареная курочка при жизни выглядит именно так. Конечно, дочь знала животных. Но не задумывалась, что кусочек мяса в тарелки и вот это квокочущее животное – одно и то же. Мама лишь покачала головой, заметив изумлённый и задумчивый взгляд Янки. А я вздохнула. Лишь бы сделала правильный вывод. Жизнь в деревне и так обещает быть далеко не скучной, а если ещё и дочь решит питаться только овощами и фруктами, отказавшись от мяса…
За неделю к нам так ни разу никто и не пришёл. То ли не было болезней, то ли наше появление сказалось на репутации травницы не лучшим образом. Сама мама на мои вопросы лишь отмахивалась. Какая разница, что о ней думают? Если прижмёт, то резко забудут о неприязни и убеждениях. А глупцов разубеждать никто не будет.
Алфавит мы с Яной заучили. Дочь училась читать, а я тренировала письмо. Сегодня день выдался солнечным и, после прополки очередной грядки с мелиссой, я села на скамейку и принялась в который раз чертить буквы палочкой на земле.
– Арника, идём со мной, – буркнула мама, выйдя из дома.
Сама травница уже была собрана и держала небольшую, холщовую сумку в руках.
– А Яна? – нахмурилась я, вставая со скамьи.
– Дома посидит, не надо ей туда. А вот ты можешь понадобиться.
Пожав плечами, я забежала в дом и предупредила дочь, попросив не баловаться и из дома не выходить.
Пока шли по деревенской дороге, я хотела спросить, куда мы направляемся. Но глянув на травницу, решила не лезть с расспросами. Слишком мрачное выражение лица было у женщины.
Мы подошли к калитке небольшого дома, и я с удивлением обнаружила на крыльце Тихомира. Парень сидел, низко опустив голову.
– А ты почему не позвал? – резко спросила мама у Тихомира, привлекая его внимание.
– Матушка запретила, – глухо обронил тот.
– Матушка запретила, – передразнила мама. – Дура твоя матушка.
А я тихо вздохнула и покачала головой. Видимо, Ратибору стало хуже.
Мы прошли в дом, планировка которого была точь-в-точь как и наш домик. На кухне сидела Авдотья, утирающая слёзы. А рядом Владимир, хмуро уставившись в стол.
Женщина, как только увидела меня, резко выпрямилась.
– Ты! Это из-за неё! – зашипела женщина, поднимаясь со скамьи.
– Сядь, Авдотья, – приказал Владимир. – Не гоже обвинять других в собственной глупости.
– Не пущу её к моему Рати! Не пущу! – шипела женщина. – Пусть убирается!
– Тихомир, уведи мать, – тихо обратилась мама к парню, что зашёл следом за нами. – И не слушай её. Наслушался уже.
Тихомир кивнул и крепко обнял мать, уводя в комнату. Травница же обратилась к Владимиру, кивая на вторую дверь:
– Там лежит?
– Там, – кивнул мужчина. – Но думаю, что поздно уже.
Травница кивнула и потянула меня за собой, открывая дверь в комнату, за которой находился больной.
В нос ударил запах крови, а ещё… сладкий запах. Я кинула взгляд на кровать и судорожно вздохнула. Прав староста, лечить тут уже некого.
– Ай как плохо, – прошептала травница, подходя к кровати и кладя руку на лоб. – Арника, выйди к Владимиру, пусть отправит за лекарем. Я постараюсь помочь, но моих сил вряд ли хватит. Иди давай.
Я быстро передала просьбу травницы, хотя сама слабо верила, что что-о можно сделать. Зато теперь я знаю, как пахнет гной.
Подавив страх усилием воли, я вернулась в комнату. Мама разглядывала ногу, на которой была огромная дыра.
– Вот, что бывает, когда мозгов нет, – грустно усмехнулась женщина. – Ну что Арника, сделаем то, что я делала не один раз в прошлой жизни.
Я непонимающе посмотрела на женщину.
– Ампутацию, – объяснила мама. – Ногу не спасти, но вот за жизнь стоит побороться.
Я судорожно вздохнула и перевела взгляд на красное лицо мужчины. Не знаю, спал ли он, или был без сознания. Но то, что у него сильный жар, сомневаться не стоило.
– Как? – только и смогла вымолвить я, понимая, что нет ни подходящего помещения. ни инструмента. Да даже банального обезболивающего нет.
– Как делала не раз, – глухо ответила мама. – Молясь, что всё пройдёт успешно. Идём, нам надо подготовиться.
Мама распахнула дверь и позвала Тихомира, цыкнув на нерадивую Авдотью.
– Тихомир, нужен самогон, кипячёная вода и тряпки. Я схожу за инструментом, а ты пока подготовь всё, что сказала. Ещё стол освободи и накрой простынью чистой. Отца на него положим. Давай только быстрее.
Не говоря больше ни слова, травница махнула мне рукой, давая понять, чтобы я шла следом, и вышла из дома.
– Я же попала сюда тоже не с пустыми руками, – хмыкнула женщина, как только мы отошли от дома. – Лекарств при мне не было, а вот кое-какой инструмент сохранился. Только помощь нужна будет. Твоя помощь, потому что никто не должен видеть, что происходит.
– Я не уверена, что смогу, – сглотнув, прошептала я.
– А у тебя выбор есть? Ничего, сейчас травку успокаивающую выпьешь. Я одна не справлюсь.
– А почему не дождаться лекаря? – слабо спросила я.
– Не успеет приехать, – качнула головой мама. – Я не уверена, что ампутация поможет остановить заражение, но хоть что-то. А у лекаря есть лекарства и кое-какие артефакты.
– А я не уверена, что такие операции можно проводить вот так, на столе жилого дома и без анестезии.
– Можно, – усмехнулась травница. – Всякое бывало. Да и анестезия будет, хоть и не такая действенная, как в больнице.
– Самогон, – понятливо кивнула я.
– Верно, – кивнула травница. – Будем надеяться, Ратибор выживет.
– Это из-за меня, – я тяжело вздохнула. – Мне кажется, что Валенсия не думает о последствиях помощи, которую оказывает.
– Не говори ерунды, – фыркнула мама. – Ратибор пострадал из-за своей глупости, что был так не аккуратен. И из-за глупости жены. А Валенсия… Знаешь, мне ведь тоже было нелегко здесь первое время. Мне кажется, Валенсия специально ставит человека в трудные условия, чтобы посмотреть, сможет ли спасённый выгрызть у судьбы кусочек счастья.
– Интересно, какой процент выживших? – усмехнулась я.
– А вот этого мы никогда не узнаем. Да и незачем. Вероятно, в этом есть какая-то высшая цель, понятная лишь богам.
Я не ответила. В одном я с травницей согласна: пытаться понять поступки богини заведомо провальное занятие.
Дома Яна так и сидела с книжкой в руках, с любопытством читая очередную историю. Хотя, скорее, пыталась читать. Пока ещё путалась в буквах, но очень уж хотела научиться.
– Идём, покажу тебе кое-что, – травница поманила меня за собой, в свою комнату.
Там, из-под кровати, женщина достала железный чемоданчик, которого в этом мире быть никак не могло. Распахнув его, травница тяжело вздохнула и отошла чуть в сторону, чтобы я могла полюбоваться содержанием.
– Это и есть те самые инструменты? – тихо спросила я, сглатывая.
– Именно, – кивнула мама. – Конечно, в больницах пользовались уже другими. Но вот в полевых условиях именно такой набор и нужен был.
– Процент выживания, как я понимаю, был мизерный, – горько усмехнулась я, разглядывая инструмент, который меньше всего походил на врачебный.
Острые, заточенные ножи, не то пила, не то маленькая ножёвка, кусачки, пинцет, жгуты.
– Насмотрелась? Поторопимся, – мама закрыла чемоданчик и запихнула его в мешок.
Неожиданно раздался стук в дверь. За ней показалась мордашка Фоньки.
– Бабушка Веся, а…
– Некогда мне сейчас, – рыкнула женщина. – Присмотри за Янкой, пока мы заняты будем.
– Присмотрю, – кивнул мальчишка. – Мамка слышала, что с дядькой Ратибором произошло. Вот, передала.
Фонька протянул пузатый бутыль.
– Спасибо, – поблагодарила мама, забирая бутылку. – Пообедай сам, дак Яну накорми. Нас долго не будет.
– Хорошо, – кивнул Фонька. – А вы дядьку Ратибора лечить? Говорят, умирает. Жалко его, он хороший.
– Тебе все хорошие, кто мамку не обижает и тебе сахарные леденцы даёт, – усмехнулась травница. – Иди уже, Янка в комнате. И смотри мне, не обижай.
– А что это? – я потрясла бутылкой, которую несла в руках.
– Спирт, – коротко ответила женщина. – Не такой чистый, как медицинский, но лучше того варева, что может достать Тихомир.
– Им поить будем? – удивилась я.
– Нет, Ратибора самогоном напоим. Он – мужик непьющий, много не понадобится. А спиртом обработаем инструмент.
– Инструмент выглядит как новый. Словно, его только сделали, – покачала я головой. Перед глазами всё ещё была холодная, блестящая сталь.
– Потому что чищу и точу, – усмехнулась женщина. – Нельзя допустить, чтобы заржавел.
– Мама, я боюсь, – тихо призналась я. Отвар, который я выпила ещё дома, подействовал, но не так сильно, как хотелось бы. – Тебе не страшно?
– Я видела смерть множество раз. Не забывай, кем я была раньше. Да и работа травницы не такая уж и спокойная. Вообще, такими операциями занимаются именно лекари, травницы же просто простуду лечат, да боли в спине. Но, когда на всю округу ты единственный человек, который знает, с какой стороны к ране подойти, выбора не остаётся. А страх… Страх уйдёт.
– Я даже уколы никогда не колола, – призналась я. – Страх причинить боль во мне слишком силён.
– Ты в корне неверно мыслишь, – оборвала меня мама. – Ты же понимаешь, что это во благо, а не просто так, захотелось поиздеваться. У нас не концлагерь, опыты не ставим. Лишь хотим помочь, хотим спасти жизнь хорошему человеку. Фонька прав, Ратибор действительно заслуживает уважения, не говоря уж о жизни. А об Авдотье не думай, к тебе она не подойдёт. Да, будет язык распускать, да, коситься. Но не тронет ни тебя, ни Янку. Это склад характера такой. Болтает, но грань не переходит. А Ратибор, если выживет, быстро язык жёнке прищемит. У него с этим строго.
– Я её и не боюсь, – усмехнулась я. – Мама, ты уверена, что отвар поможет не рухнуть в обморок?
– Не уверена, – вздохнула она. – Но если ты позволишь себе упасть, как благородная леди на балу, то считай, что Ратибор помер. Одна я не справлюсь, а больше никому нельзя показывать инструмент.
– Я постараюсь, правда, – шепнула я, сжимая бутыль леденеющими пальцами.
Только вот чем ближе мы подходили к дома Авдотьи, тем сильнее накатывал страх. А я поняла, что искренне завидую людям, которые в экстренных случаях могут мыслить здраво. Я к таким людям не относилась.
А ещё я поняла одно, если у меня получится выдержать операцию, то я стану травницей. Ещё не знаю, как сложится моя жизнь, но я знаю себя. Если Ратибора получится спасти, я не брошу это дело.
– Я всё принёс, – Тихомир смотрел на нас с надеждой и толикой панике.
– Хорошо, – кивнула травница. – Клади на лавку, а простыни мне дай. Арника, помоги.
Мы застелили стол простынью, предварительно убрав всё с него и протерев тряпкой.
– Тихомир, неси батьку на стол. Положи его.
Когда Тихомир вышел, женщина перелила самогон в пустую банку и поманила меня рукой.
– Знаешь, когда-то этот способ считался едва ли не самым лучшим, чтобы отправить больного в глубокий сон. Со временем научились делать обезболивающее, но именно этот способ быстр и прост, когда вблизи нет обезболивающего.
– Напоить алкоголем? – непонимающе переспросила я. – Неужели можно настолько много выпить?
– Можно, – усмехнулась мама. – Можно и помереть от отравления. Но я сейчас не о чистом алкоголе. Идём со мной, только так, чтобы никто не видел.
Я вышла следом, на улицу. И не поняла сразу, зачем травница срывает цветы.
Пока не увидела, что это за цветы…
– Это обязательно? – прошептала я.
– Иначе, Ратибор умрёт от болевого шока, – объяснила женщина, выдавливая сок в бутыль с алкоголем. – Будем надеяться, что поможет.
– Значит, уверенности нет? – спросила я, внимательно следя за приготовлениями.
– Абсолютно никакой, – вздохнула травница. – Идём, пора приступать.
Я никогда не хотела стать врачом. Эта благородная профессия вызывала во мне ужас. Не само название, естественно. А то, с чем приходится сталкиваться. Сейчас же мне приходилось внимательно наблюдать за операцией, подавляя тошноту и головокружение. Хлопнуться в обморок, оставив травницу разбираться самостоятельно, значит собственноручно убить пациента.
Напоив Ратибора алкоголем, мы дождались, пока он уснёт. Не знала, что без специальных лекарств сон может быть настолько крепок. Я даже усомнилась, а сможет ли он проснуться.
– Не отвлекайся, – рыкнула мама, внимательно разглядывая рану.
– Может дождёмся лекаря? – тихо спросила я, лелея надежду.
– Мы дождёмся, а вот он, – травница ткнула пальцем в Ратибора, – сомневаюсь. Погоди, я думаю.
Травница внимательно разглядывала рану, которую только что очистила от белёсых сгустков и крови.
– Знаешь, возможно ты и права, – пробормотала мама, выпрямляясь. – Кость не задета, пока пострадали только мягкие ткани.
– Значит, если засыпать всё это обеззараживающим средством, то он может не лишиться ноги? – с надеждой спросила я.
– Просто засыпать, дорогая моя, не получится. И замазать тоже. А вот если удалить повреждённые ткани, то есть вероятность спасти ногу.
Я сглотнула комок, вставший в горле. Мамина травка немного успокаивала, но от запаха тошнило неимоверно.
– Подай скальпель, – донёсся до меня глухой голос травницы.
Вытащив инструмент из тарелочки со спиртом, я протянула его маме, а сама позорно отвернулась, не выдержав.
– Зря, – усмехнулась женщина. – Научить чему-то другому я тебя вряд ли смогу. А травница себе на жизнь заработает всегда.
– Я буду собирать травы и продавать их, – тихо пробормотала я.
– Тоже можно, – согласилась мама. – Только это не очень-то и доходно. В больших городах таких ушлых немало. А в деревне просто продавать травы не имеет смысла.
Я тяжело вздохнула и повернула голову, понимая – травница права, на травках далеко не уедешь. И будь я одна, то легко бы выжила. Но у меня есть Янка, которой нужна если не богатая жизнь, то хотя бы хорошее образование и нормальная пища.
От вида красной плоти замутило сильнее. Абстрагироваться не получалось, поэтому сцепив зубы, я внимательно наблюдала за процессом удаления повреждённых тканей.
По тяжелому дыханию травницы было понятно, что женщина устала. И от неудобной позы, потому как зрение её уже было не идеально и приходилось работать согнувшись. И от ювелирной работы, чтобы не повредить ненароком артерию.
Как только рана была очищена, травница устало села на лавку, отложив скальпель.
– Разведи спирт тёплой водой, – попросила женщина. – Надо обеззаразить рану.
Я кивнула и плеснула воды в наполовину опустевший бутыль. И только тогда поняла, что мама слишком устала, а значит…
– Теперь полей рану. Только хорошо, не упуская участков. Затем возьми в сумке банку с зелёной мазью и наложи на рану.
– Я же не умею, – пискнула я, но травница лишь глянула, отбивая всякое желание спорить. – Хорошо.
Открыв банку, я неуверенно посмотрела на рану.
– Представь, что это просто говядина, – пробормотала я еле слышно.
Но мантра не помогала. Ничего не помогало. Я чувствовала, что ещё немного и я скачусь в истерику. Позорно разревусь или завизжу, что есть силы.
– Если совсем сложно, возьми тряпочку, – вздохнув, предложила травница. – Только смочи её в спирте сначала. А потом хорошенько выжми.
Это уже было проще. Голыми руками притрагиваться к ране не хотелось.
Смочив тряпочку, я с силой выжала и обмакнула в мазь. Она оказалась густой и жутко вонючей. Стараясь дышать ртом, я начала быстро наносить мазь. С каждым движением, рана покрывалась лекарством и становилась болотно-зелёного цвета. Если постараться, то можно представить, что там, под слоем мази, не рана, а всего лишь царапина.
– Хватит, разошлась, – усмехнулась мама. – Теперь нужно замотать рану, только плотно.
– А шить не надо? – удивилась я.
– А там есть что шить? – вопросом на вопрос ответила травница. – Бери тряпку и сложи в несколько слоёв. А простынью замотаем ногу.
– А как сбить жар? – спросила я, пока накладывала повязку. – Он весь горит.
– Пока не надо, – мотнула головой травница. – Ратибор проснётся ещё не скоро, а поить, пока он без сознания, бесполезно.
Как только я закончила, то принялась убирать инструменты и баночки. Стараясь не смотреть, закинула отходы в мешок и затянула шнурок.
– Тихомир, – позвала мама громко. – Забирай отца, положи на кровать.
Дверь тут же распахнулась, являя нам угрюмого парня, который со смесью страха и надежды посмотрел на мужчину.
– Не бойся, жив он. Просто спит, – отмахнулась женщина. – Надеюсь, лечение поможет. И ради всего святого, не подпускай ты полоумную мамашу к нему! Иначе загубит всё лечение. Как проснётся, сразу беги за мной. А лучше, отправь кого-нибудь, а сам не отходи от батьки.
– Хорошо, баба Веся, – кивнул Тихомир, поднимая отца на руки.
Я в который раз подивилась силе парня. Ратибор не маленький, да ещё и без сознания. А Тихомир таскает его, словно вязанку дров.
Путь домой мы преодолели в полном молчании. Зайдя домой, я в первую очередь проверила, как там Янка. Но она спокойно играла с Фонькой и лишь мельком глянула на меня.
Чувствуя, что меня пошатывает, я вышла на улицу и отошла в конец двора, глубоко и часто дыша. Меня всюду преследовал сладковатый запах гноя и крови. Стоило мне прикрыть глаза, как картинка с огромной раной вмиг предстала перед глазами. Упав на колени, я упёрлась ладонями в сырую землю. Глубокое дыхание не помогало, а желудок начало скручивать спазмами.
Избавившись от нехитрого завтрака, я вытерла рот и разрыдалась. Страх, шок и желание сбежать на край света горели в груди, душили, заставляя подвывать. Невозможность что либо изменить давила бетонной плитой.
– Ну тише-тише, – раздался голос травницы за спиной, а на голову легла тёплая рука. – Ты справилась, ты молодец. Ничего, привыкнешь. И я плакала, и та, к кому я попала, тоже. Не всегда получается быть сильной. Но выбор не большой, ты либо выдержишь, справишься, либо погибнешь. А ещё, у нас проблема. Крупная проблема, Аринка. И я не знаю, как её решить.
– Какая? – убрав руки, я посмотрела на женщину и охнула, увидев в её руках свои кроссовки.