- Верно ведь, верно, мистер Питтергрью, - воскликнул старый крестьянин, - Дик Румбальд это самое имя и называл. Он сказал, что с ним приедет или сам старик Кларк, или его сын. Ну, а кто это такие?
- А это мистер Рувим Локарби тоже из Хэванта, а рядом сэр Гервасий Джером. Оба они едут охотниками служить герцогу Монмаузу.
- В таком случае рад встрече с вами, - сердечно сказал храбрый священник. И затем, обращаясь к толпе, он крикнул:
- Друзья, за этих господ я отвечаю! Они на стороне честных людей и идут защищать святое дело.
Едва пастор произнес эти слова, как бешенство толпы сменилось неописуемым восторгом. Крестьяне ликовали и осыпали нас преувеличенными похвалами и лестью. Теснясь около нас, они гладили наши сапоги, держали нас за камзолы, жали нам руки и призывали на нас благословение. Пастору с великим трудом удалось освободить нас от любезностей толпы, и крестьяне снова двинулись в путь. Мы ехали посреди них, причем пастор шел между мной и Саксоном. Рувим немедленно же сострил, что пастор по своей фигуре является самым подходящим посредником между мной и Саксоном. И действительно, он был выше меня ростом, но не так широкоплеч, как я. Саксон, наоборот, был ростом выше пастора, но в плечах пастор был шире искателя приключений. Лицо у пастора было длинное, худое, со впалыми щеками, брови были густые, щетинистые, глаза сидели глубоко в орбитах и имели грустное выражение, но, когда пастором овладевал религиозный порыв, эти меланхолические глаза начинали блестеть и становились дикими.
- Зовут меня, джентльмены, Иисус Петтигрью, - произнес он, - я недостойный работник в винограднике Господа и свидетельствую об Его святом завете голосом и мышцею своей. Сие мое верное стадо я веду на запад, дабы они были готовы к жатве в час, когда всевышнему угодно будет собрать своих верных .людей.
- А почему вы не поставили этих людей в строй? Они должны идти стройными колоннами, - сказал Саксон, - они бредут врассыпную вроде гусей, когда их на Михайлов день гонят на ярмарку. Неужели вы не опасаетесь? Не написано ли, что пагуба приходит внезапно? Придет враг, поразит, и не будет избавления.
- Да, друг мой, но ведь написано также: "Возложи на Господа все упование твое, ибо человеческое разумение тщетно". И потом, я не мог поставить моих людей в боевой порядок, мы могли бы таким образом привлечь к себе внимание конницы Иакова Стюарта, с которой мы могли встретиться. Мое желание заключается в том, чтобы довести мое стадо до лагеря благополучно. Там им дадут вооружение, а то очень уж шансы неравные.
- Правда, сэр, вы решили очень умно, - мрачно произнес Саксон, - вы правы: если конница налетит на этих добрых людей, то пастырь останется без паствы.
- Ну нет, это невозможно! - с жаром сказал мистер Петтигрью. - Скажите лучше, что и пастырь, и паства благополучно совершат свой тернистый путь мученичества и достигнут Нового Иерусалима. Знай, друг, что я пришел от Монмауза для того, чтобы привести к его знаменам всех этих людей. Я получил от него - то есть не от него, а от мистера Фергюсона - повеление поджидать вас и еще нескольких верных, которые должны прийти к нам с востока. Вы по какому пути ехали?
- Через Солсберийскую равнину и Брутен.
- Наших никого не видали?
- Никого, - ответил Саксон, - в Солсбери мы встретили Голубую гвардию, а затем эта же гвардия или, может быть, какой-нибудь другой конный полк встретился нам уже на этой стороне степи, около деревни Мира.
Иисус Петтигрью покачал головой и сказал:
- Вот как! Орлы уже слетаются! Это люди в пышных одеждах. У них, как у древних ассириян, кони и колесницы, коими они похваляются, но напрасна их похвальба. Ангел Господен дохнет на них ночью. Господь в праведном гневе своем поразит их, и сила их, и мощь всеконечно сокрушатся.
- Аминь! Аминь! - крикнули несколько крестьян, слышавшие слова пастора.
- Гордые возвысили рог свой, мистер Петтигрью, - вымолвил седобородый пуританин, - они высоко поставили светильники свои, светильники греховного обряда и поклоннического богослужения. Но светильники сии будут низвержены руками верных.
Мужчина с красным лицом, принадлежавший судя по одежде к классу свободных земледельцев, добавил:
- Увы, эти светильники, на вид столь пышные, издают только копоть и гарь, оскорбляющую ноздри христиан. Так было и в древности, когда старый Нолль взял в руки свои щипцы и снял с этих светильников нагар. Где щипцы сии? Друзья мои, это мечи верных.
Мрачный смех большинства одобрил эту благочестивую выходку товарища.
Пастор воскликнул:
- Да, брат Сандкрофт, в речах твоих скрывается сладость, подобная небесной манне. Путь наш долог и утомителен. Облегчим же его песнею хвалы. Где брат Зитльвет, глас коего подобен кимвалу и гуслям?
- Не ищите его, мой благочестивый мистер Петтигрью! - ответил Саксон. - Иногда мне самому приходилось возвышать свой голос перед Господом, и я начну.
И без дальнейших сговоров Саксон громовым басом затянул гимн, который дружно был подхвачен пастором и крестьянами. Вот этот гимн:
Господь - мой шлем. Господь - мой щит,
Господь со мной - прочь шлем пернатый!
Пусть в битве Бог меня хранит.
Не нужны мне стальные латы!
Бог вам помощник! Боритесь смело!
Храбро сражайтесь за правое дело!
Господь - Ты мой надежный щит!
Ты слуг своих спасаешь правых.
Господь от смерти защитит,
Спасет тебя от ран кровавых.
И сердце верное твое
Пусть силы грешных не боится!
Блеснет архангела копье,
И дело гордых разорится.
Бог вам помощник! Боритесь смело!
Храбро сражайтесь за правое дело!
Вот еще себя грех сильным мнит
И правду дерзко попирает.
Бог силу грешных сокрушит.
И солнце правды засияет.
Бог вам помощник! Боритесь смело!
Храбро сражайтесь за правое дело!
Саксон уже умолк, а преподобный Иисус Петтигрью продолжал, размахивать своими длинными руками и без конца повторял припев к гимну. Бесконечно длинная вереница шедших за нами крестьян вторила пастору.
- Весьма этот гимн душеспасителен, - произнес Саксон.
Глядя на него, я негодовал, а Рувим и сэр Гервасий удивлялись. Дело в том, что Саксон усвоил себе опять ту же манеру, которую он пускал в ход, гостя у моего отца. Говорил он в благочестивом тоне и гнусавым голосом, наподобие пуритан.