На местах для публики все всколыхнулось. Стул под журналистом оглушительно треснул. Судья неистово потряс колокольчиком.
- Объявляю перерыв!-наконец выкрикнул он, стараясь быть услышанным.
Суд удалился на совещание. К скамье, на которой я сидел, приблизился благообразный джентльмен и произнес:
- Судья разрешил мне переговорить с вами. Вы слишком молоды, чтобЫ спихнуть с себя такой ворох обвинений. Если вы хотите жить, то я помогу вам. Я юрист Годвин и буду защищать вас бесплатно. Подпишите доверенность.
По тому почтению, с которым смотрели на мистера Годвина окружающие, я понял, что мне не стоит отказываться, и подписал клочок бумаги. Годвин ушел.
Он вернулся через пять минут и уселся впереди меня за стол, как раз напротив прокурора. По бокам его сели два других джентльмена. Они стали выгружать из портфелей справочники, сборники законов, тетради, блокноты, письменные принадлежности, и скоро на столе у них стало так же тесно, как на столе у прокурора.
Годвин обернулся ко мне.
- Я внимательно слушал весь обвинительный акт и обвинительное заключение. Тут, несомненно, роковое недоразумение, и, думаю, не только в отношении вас. Когда вы сделали заявление суду, я почувствовал себя убежденным. Теперь надо убедить присяжных. Это мы с коллегами сейчас сделаем. Вам не надо тратить своего красноречия, отвечайте судье односложно. Если я поправлю себе волосы на голове правой рукой, говорите "да", если левой - настаивайте на "нет". Мы сейчас устроим небольшой турнир. Мужайтесь, Пингль. Суд немножко отдохнул, выпил содовой и идет...
Никогда не забуду я выступления моего защитника, когда он получил слово для обоснования моего заявления. О, у него был опыт, у этого Годвина! Он вышел на середину зала перед судейским столом с видом человека, которого заставляют переставить Эверест на другое место. Начал он тихим, усталым голосом:
- В жизни бывают ситуации, которые...
Наступила такая тишина, что слышно было, как позвякивали брелоки на часовой цепочке Годвина, как бы аккомпанируя ему. А в ложе печати уже было полным-полно. Журналисты писали, не отрываясь от блокнотов. Где-то щелкали фотоаппараты. А Годвин входил во вкус защиты.
Он не был скуп на жесты и умел делать паузы, как будто играл на каком-то очень громоздком многострунном инструменте. Полы его сюртука развевались, когда он обращался за сочувствием к публике, делая легкий полуоборот. Крупные капли пота выступили на его лице, глаза блестели. Он делал непостижимо легкий профессиональный жест рукой, и один из его помощников моментально подавал ему раскрытый справочник. Годвин ловил книгу почти на лету, прочитывал статьи законов, с шумом бросал справочник на стол и говорил, постепеннo повышая голос. Теперь он гремел, как труба архангела:
- Необходимо сразу решить, кто он...
Правая рука Годвина дотронулась до виска. Я сидел зачарованный, слушая и убеждаясь с каждым словом защитника, что самое невинное существо на земном шаре это Сэм Пингль.
- Да, необходимо суду сейчас же постановить...- ораторствовал Годвин, вцепляясь в свои мокрые кудри правой рукой и обжигая меня молниеносным разъяренным взглядом.
- Да! Да! - закричал я изо всей силы, вспомнив наставление защитника.
Так я выступил в качестве аккомпаниатора на ударных этому великолепному певцу Фемиды.
Годвин говорил больше двух часов. Он имел на это право по законам штата, в котором меня судили.
- Требую от суда проверить утверждение моего подзащитного, что он не кто иной, как тот самый Самюэль Пингль, который два года назад выступал в нашем "Колоссэуме",-заканчивал Годвин при нарастающем возбуждении всего зала.-Припомните, леди и джентльмены!
Никто в мире не мог проделать смертельного номера, кроме этого юноши "легче воздуха", который был единственный раз подброшен памятной нам всем чудовищной катапультой. После него несколько человек пытались повторить номер, но оказались, к сожалению, тяжелее воздуха... И вот блестящий чемпион фигурного прыжка мистер Пингль опять перед вами. Над ним тяготеет ужаснейшее обвинение - в убийстве. Кровь убитого вопиет к небу об отмщении. Кстати, труп Рольса не найден... Но здесь раздается вопль невинного. Этот юноша невиновен...
- Нет! нет! - чуть не зарыдал я, так как теперь левая рука Годвина рвала волосы на его голове.
- Пингль требует только одного - возможности доказать, что он Пингль.
Годвин заложил правую руку за борт сюртука и отчетливо произнес, чеканя слова, как новенькие гинеи:
- Прошу об удовлетворении просьбы.
Он упал на свое место в совершенном изнеможении. Я отчетливо видел, как от его головы шел пар. Мною овладело безумное желание поцеловать защитника, но звонок судьи помешал этому.
- Исходя из того, что решающим...
Так начал судья, и мне казалось, что он не говорит, а что-то жует. Слова причудливо сплетались в тончайшие узоры, то ехидно высмеивая Годвина, то касаясь судьбы юноши, отданного в руки правосудия. Этот судья был тоже хитрецом и стилистом. Голос его начинал приобретать густоту и окраску. Слушая его, я то возносился на вершины надежд, то низвергался в бездны отчаяния. И вот когда мелодия в голосе судьи уже звучала трагически, он внезапно снизил тон:
- Постановляю: предоставить обвиняемому возможность доказать свою личность, проделав перед судом смертельный номер цирковой программы.
II
Заседания суда по моему делу были прерваны на десять дней. В течение этого срока я должен был подготовиться к выступлению.
Жизнь моя в тюрьме с того момента, как меня привезли из суда. изменилась как по волшебству.
- Ого, ты не простая птичка,-сказал Джиге, входя за мной в камеру и захлопывая дверь. - Как вы с Годвином обработали судью... Восхитительно! Ты, конечно, проголодался? Я распорядился подать тебе обед сюда. Повар смотрителя недурно делает паштеты. Закажи, кстати, что-нибудь и на ужин...
- Милый Джиге, вы издеваетесь, - горько усмехнулся я.
Тот почти обиделся.
- Над артистом? Над чемпионом? Это не в моем характере. У меня два сына оба спортсмены. Они бредили "Человеком легче воздуха", когда вернулись с твоего дебюта в "Колоссэуме". И неужели, дружище, жизнь не научила тебя не удивляться?
Принесли роскошный обед. Я проглотил его, как иигшу глотает мышонка.
Джиге критически оглядывал камеру.
- Рядом освободилось прекрасное помещение. В нем полгода прожил один очень остроумный парень, оправдавшийся перед судом, хотя его накрыли за расплавкой сейфа в кладовой банка. -Надеюсь, что пребывание в его камере принесет тебе окончательное счастье...
После обеда я перешел в соседнюю камеру. Там стояла прекрасная мебель, мягкая постель, мраморный умывальник. Недоставало только картин в золотых багетах.
- Ущипните меня за нос. Джиге, чтобы я проснулся, - попросил я, с наслаждением располагаясь в мягком кресле.-Что произошло, Джиге?
Надзиратель приятно улыбался.
- Сенсация произошла, друг. Везет вашему брату. Теперь все газеты только и будут писать о тебе. Ха, "Человек легче воздуха"! Ты будешь принимать посетителей?
- Мистера Годвина?
- Адвокаты не в счет. А репортеры? Журналисты? Сочинители забавных историй? Фотографы? Кинохроникеры? Не давай им снимать тебя бесплатно. Закутай лицо полотенцем. Тогда они скоро раскошелятся...
Можно было бы посмеяться над этими советами Джигса, но дело предстояло серьезное. В том, что мое заявление действительно произвело сенсацию, я не сомневался. Но через десять дней я должен был лечь в катапульту. Вот что меня ужасало.
Вскоре явился Годвин вместе с двумя джентльменами.
- Ну и хорошенькую же кашу ты заварил, Пингль! растопырил руки один из них, лишь только вошел в камеру. Это был директор "Колоссэума". Он долго не мог успокоиться. - Ах, какие ты убытки причинил мне, когда сорвал свои гастроли! Но я говорил: "Он вернется".
- А это доктор Вилсон, - представил мие Годвин другого джентльмена, серьезного сухого человека, затянутого в сюртук. - И не будем терять драгоценного времени. Господа, дело вот какого рода. Для нас нет никакого сомнения, что мистер Пингль есть мистер Пингль. Верно и то, что он проделал в свое время знаменитый прыжок. Теперь он должен повторить его перед судом...
- Должен,-вздохнул я, сознавая, что заварил кашу.