Я понимал её чувства, но кровожадность всё равно была неприятна. Хотя…
— А нельзя этого медведя на армию напустить? — спросил я. — Он же призрачный, значит — неуязвимый?
— Нельзя, — развела руками шаманка. — Хозяин гор помогает тому, кому сам захочет. Может, он и не тебе помогал вовсе, а мстил за обиду. Но ты поблагодари его как следует. Вдруг ты ему приглянулся? Тогда он ещё придёт, если позовёшь правильно.
— Обязательно поблагодарю. А ты научишь, как его нужно правильно звать?
Шаманка посмотрела на меня с сомнением.
— Может, и научу, если жива буду. Терий Верден не успокоится. Он давно хотел этих земель. Скоро опять пришлёт сюда воинов.
— А зачем ему земли?
— Неужели и это не помнишь?
Я мотнул головой: «Нет».
— Здесь торговый путь через горы. Великий путь.
— А скоро он хватится своего отряда?
— Летучего-то? — шаманка задумалась. — Не думаю, что сегодня или завтра. А там уже — как повезёт.
— Следов человека на тропе нет, — прошептала Майа, молча слушавшая наш разговор.
И две старухи тоже молчали. Прямо-таки затаились.
— Думаешь, потому они нам и мстить не станут? — рассмеялась шаманка.
Майа уставилась на неё с надеждой:
— Есть же у них колдуны? Не станут же воины вымещать зло на старухах да детях?
— Конечно, не станут! — рассмеялась шаманка. — Просто сожгут деревню! Старухи им совсем не нужны. Нужны подростки, чтобы воспитать в своей вере. Нужны молодые бабы и мужики — прислуживать. Детишки нужны — волков да драконов кормить! А старух — тех сразу в костёр!
— Надо уводить стариков, детей! — перебил я, не дослушав её. — В горы!
— Да как же ты их уведёшь? — продолжала веселиться шаманка. — Тебя пока самого надо водить!
— Что-нибудь придумаем! — рассердился я. — Не сидеть же и ждать, пока нас убивать придут!
Шаманка достала трубку и плюхнулась на подстилку у очага, сразу став серьёзной.
— Не дойти тебе, — сказала она, доставая уголёк. — Налетят воины и порубят всех. Ты и меч удержать не сможешь.
— Значит, идти надо туда, где они крылья свои поганые переломают! — отрезал я. И прикрикнул: — Вставай, чего расселась! Я деревню не подниму, а тебя люди послушают!
— Так поминки у нас, сынок, — тихо прошептала Майа. — Два дня ещё надо.
Она смотрела на меня округлившимися от удивления глазами.
Мальчишка безо всякого почтения командовал шаманкой, а та только смеялась.
«Как же так?» — было написано на лице у бедной женщины. Но одёрнуть меня на людях она побоялась.
— Это хорошо, — сказал я. — Что поминки. Наварили каши — берите с собой. Дольше сможем пройти, не разжигая огня.
Глава 8
Распадок
Не знаю, почему шаманка меня послушала, но через сутки, что ушли на сборы, ранним утром второго дня все, кто мог ходить, снялись со своего места и побрели к горам.
Более печальной процессии я ещё ни разу не видел — богомолье какое-то, только креста не хватало, одни жертвенные агнцы.
Стариков после визита воинов терия Вердена не осталось совсем. Тащились, опираясь на посохи, ветхие старухи, блеяли бараны и козы — не бросать же скотину. Пяти-шести летние ребятишки вели двух-трёх летних.
Боялся, что не смогу угнаться за жителями деревни, но, похоже, я оказался в этой компании ещё из самых крепких. Даже прибарахлился в дорогу — подобрал себе хорошую палку, а Майя раздобыла одежду и мягкие удобные сапоги, подбитые крепкой шероховатой кожей.
Вот только оружия у меня не было. Лишь нож, вроде кухонного. Но из на удивление неплохой стали.
Откуда здесь сталь, я выяснить не сумел. Майа сказала, что оружие — дело мужское, а железный котёл она получила в наследство. И добавила, привязывая на козла своё «сокровище», что такие здесь — очень большая редкость и передаются от родителей детям.
Я покивал, хотя ничего не понял. Ведь не медный же был котёл! Значит, где-то выплавляли железо! Но отчего этого железа так мало, если, учитывая качество мечей, производство было уже не самым примитивным?
И что это вообще за странное место, где первобытно общинный строй соседствует со сталью, призрачный медведь способен разорвать человека на куски, а воины бьются в воздухе на крылатых волках и драконах?
Может, у меня всё-таки галлюцинации и навязчивый бред?
Но даже в бреду я не мог бросить погибать детей и пенсионерок. Если мне всё это приснилось, то посмеюсь потом над собой. А если нет?
В деревне постоянно жили четыре десятка семей, но все, кто мог сражаться — ушли с воинами, а кто мог ходить — скрылись в горах.
Мне непонятно было, почему они бросили детей и старух. Что за мода такая? Ведь здешняя малышня — чьи-то любимые дети, а старухи — матери?
Мать — это же святое у всех народов? Неужели можно думать как-то иначе?
Этот вопрос не давал мне покоя всё утро. Пришлось спросить прямо на ходу.
Шаманка не удивилась.
— Старухи и так помрут через одну или две зимы, — равнодушно отозвалась она. — А детей люди нарожают новых, если сумеют уцелеть сами. Возьми они с собой эту обузу — куда бы дошли? И детей погубили бы, и сами погибли.
— Ничего так себе — мораль, — поморщился я. — Людоедская какая-то.
Шаманка промолчала, не желая тратить дыхание на пустые слова. Улыбнулась отстранённо: мол, мели Емеля…