В воинском лагере царил привычный мне распорядок, а юные барсы были похожи на тех, с кем я воевал плечо к плечу в другом мире.
Но что будет, если обряд «смерти» смешает карты теней из Синклита? Вдруг душа Камая вернётся сюда вопреки их планам? Вдруг после обряда очнусь не я, а он?
И что тогда станет со мной?
Вот из-за этих мыслей у меня и скребло на душе.
Противно было даже думать о том, насколько не хочется умирать. Что я не видел в той смерти?
Стоп. Но ведь я же — не новичок. Я же уже был один раз посвящён в воины!
Рванул рукав — но знаки на запястье побледнели и просто так показываться не собирались. Как же их вызвать?
А если попросить барсов подождать до первого боя? Наврать им что-нибудь про мою неготовность к обряду, пока не срублю своего первого врага? Будет кровь — и загорится узор. А он — прямое свидетельство того, что я уже проходил воинский ритуал.
Однако пока я раздумывал и подбирал слова, Ичин кивнул тем, кто прилетел вместе с ним, и двое незнакомых воинов взяли меня за руки и повели в отдельно стоящий аил.
Не стали они меня слушать. Даже с назваными братьями поговорить не дали, хоть я и просил. Заторопились. Ещё немного — и силой бы потащили, а росту и весу во мне теперь чуть.
По озабоченным лицам барсов я видел, что после слов Ичина — меня как бы вообще не стало. Воинам надо было подготовиться к сложному обряду, они тут вообще-то не каждый день сослуживцев хоронят.
Вот же засада.
Меня не заперли. Я же был свой, и сам должен был понимать, что выходить из аила, куда отвели — табу. Посадили тебя — и сиди, пока не разрешат выйти. А убежишь — сам виноват, не возьмут тебя в воины.
Я приоткрыл дверь так, чтобы получилась щёлочка, лёг на землю и стал наблюдать за лагерем.
Видел, куда увели крылатых волков — по той же тропе мы с приятелем уходили охотиться. Наверное, волков просто отпустили «пастись», чтобы они сами добывали себе еду.
Потом воины начали таскать дрова и ветки можжевельника. Они даже не отдохнули с дороги и не поели ничего. Злятся, поди на меня…
Ичин ушёл в самый большой аил и затаился там на пару часов.
За это время барсы собрали целую кучу сухостоя: молодых сосёнок и кедров. Ловко наломали их на дрова. Сложили здоровенное кострище. На нём и вправду можно было бы сжечь мёртвого человека.
Потом Ичин вышел из аила, и я его еле узнал. Он снял свои кожаные доспехи, расшитые железными бляшками. Надел длинную рубаху с верёвочками на поясе и по низу, вроде той, что носила шаманка.
И тут меня осенило — Ичин был не только воином, но и чем-то вроде жреца в военном лагере!
Может, и не профессиональным шаманом, но нужные обряды умел проводить. Иначе барсам пришлось бы таскать с собою балласт — человека, умеющего камлать, но не умеющего сражаться.
Без шамана они не могли. Неверующих и у нас на фронте было немного, а тут — то ли ещё родовой строй не закончился, то ли уже начался феодальный, но без богов — никуда.
Ичин первым делом зажёг можжевеловый веник и стал ходить кругами и махать им — окуривать лагерь. Приятель-барс рассказывал мне, что так положено делать, чтобы очистить территорию после нарушения табу.
Я засмеялся, вспомнив своё пенсионерское воинство. Бедные барсы! Видно, мои старушки осквернили им тут всю малину!
Ну, извините, братья! Это я только начал подрывную деятельность в вашем магическом мире. Раз я — человек неверующий, то не по нутру мне, когда мужики в лесу прячутся, оставляя врагам детишек и матерей.
Если в вашем мире так принято, то в моём — всё иначе. Ничего личного, так уж меня воспитали.
Ичин несколько раз обошёл вокруг лагеря, окуривая его можжевельником. Принёс из аила бубен. Здоровенный, гораздо больше того, что был у шаманки. Прогрел над костром.
Кама делала так же, наверное, в этом был какой-нибудь музыкальный смысл.
Однако прыгать вокруг огня Ичин не стал. Сел и начал тихонько постукивать в бубен палочкой, заунывно напевая что-то малоразборчивое.
Часть воинов ушла по охотничьей тропе, часть занялась непонятными приготовлениями, а остальные уселись возле шамана, слушая его песню.
У меня слушать не выходило — слишком тихо Ичин бурчал себе под нос.
Я от скуки тоже подобрал палочку и отметил на ней дни, которые провёл в этом мире, сделав себе что-то вроде календаря. Потом сообразил, что всё моё «старое» имущество могут сжечь вовремя обряда. Закопал в углу нож, мешок колдуна, что подобрал на поле боя, амулет, подаренный Майей — костяную фигурку барса. Ну и этот самый «календарь».
Пока возился — стемнело.
Воины не стали готовить еду, не пошли спать. Они так и сидели у костра, слушая шамана, пока я не задремал.
Проснулся ещё до восхода солнца — от шума, возни и хлопанья крыльев.
Жизнь в лагере кипела! Охотники вернулись на крылатых волках и притащили с собой их дикого собрата. Живьём!
Волк был некрупный — вполовину меньше прирученных. Тощий, совсем другого окраса. Не пепельный, а темно-коричневый с чёрным ремнём по спине.
Пасть ему связали, крылья, похоже, и вовсе помяли — так жутко они были вывернуты и стянуты верёвками.
Но сдаваться зверь не собирался. Он прижимал уши, рычал, пытался броситься на врагов. Вот только аркан на горле сразу затягивался, и волк валился на землю полузадушенный.
Прирученные волки не принимали дикаря за товарища. На его страдания они взирали равнодушно и с некоторым испугом. А Ичин, дождавшись, пока зверь окончательно вымотается, крикнул, чтобы поспешили за мной.
Четверо воинов молча связали мне руки и ноги, вынесли из аила на руках. Наверное, так здесь и хоронили. Неужели случалось, что убегали от них покойнички?
Меня уложили на кучу дров. Рядом со мной пристроили меч, который я забрал у воина терия Вердена.
Прежде, чем положить меч в костёр, его «убили» — варварски сломали, воткнув в бревно. Ну, это ладно, этого меча мне было не жалко.
А вот волка я очень жалел. Боялся, что его должны принести в жертву. И когда кровь брызнула на меня сверху, решил, что это его. Обзора-то у меня не было никакого.
Но потом полузадушенного волка выволокли и уложили перед кострищем. И разрезали верёвки, стягивающие пасть и крылья.
Зверь был измучен и тяжело дышал, не в силах подняться на лапы.
Ичин подпалил дрова, на которых я лежал, начал кружиться вокруг меня и волка, постукивая в свой бубен и заунывно подпевая.
Воины столпились вокруг «погребального» костра, нисколько не опасаясь, что волк оклемается и кинется на них.
И тут же выяснилось, чьей кровью меня полили.