Я посмотрел на Ыйгена — он боролся со своею рукой.
— Колдун где-то рядом, — сказал шаман, оглядываясь. — Он видит нас. И пытается заставить Ыйгена убить свою дочь. Чем ты провинилась перед отцом? — спросил он Шасти.
— Я пошла против его воли, не захотела выходить замуж, — растерянно произнесла девушка. — Убежала от него.
Шасти вдруг посмотрела на меня потрясённо и глаза её расширились. Она сообразила, что бежала от замужества да на него же и напоролась.
— Ты хорошо подумал, взяв в жёны женщину из чужого племени, дочь колдуна и врага нашего народа? — спросил меня Ичин. — Она бежала от судьбы и не любит тебя.
— Стерпится — слюбится, — отшутился я. — Духи сказали мне, что Шасти — моя жена. Кто я, чтобы спорить?
И улыбнулся — пусть теперь за меня отдуваются дух барса и дух медведя!
Ыйген, которого я выпустил на пару минут из поля зрения, всё-таки выхватил меч. Колдовство — штука коварная, особенно если оно помножено на жажду власти.
Воин кинулся ко мне, размахивая мечом, но я не успел ничего сделать. Пока примеривался, как обезоружить, связать, на него навалились всем скопом — и старые воины, и молодые.
Барсы видели уже, что бывает с рабами чёрных камней. Ыйгена изрубили в капусту в считанные минуты. Остановить их я бы не смог.
Это мне казалось, что можно отобрать камень у Ыйгена и постараться как-то снять с него «порчу». Барсы мыслили просто — прибить соратника, пока не оборотился в демона.
Наверное, лицо у меня исказилось от внутренней боли: из-за одного поганого камня мы потеряли двоих. А у нас воинов-то всего — не биться, а сесть и заплакать.
Ичин понял мои мысли. Он кивнул мне: пойдём? И мы вместе подошли к тому, что осталось от Ыйгена.
И Шасти засеменила следом. Несмотря на рост — шаг у неё был мелкий.
На груди у воина камня не оказалось, но шаман легко нашёл его в мешочке на поясе.
— Можно ли уничтожить «глаз колдуна», сбросив его со скалы в расщелину? — спросил я Шасти, испуганно прижавшуюся к моей руке — так страшно изрублен был окровавленный труп.
— Только если он замолчит, — прошептала девушка.
Я пошарил в сумочке, что забрал у неё, и вытащил лоскут кожи, испачканный чёрным.
— Так? — спросил я.
Шасти кивнула.
Я завернул камень в кожу и завязал в узел.
— Теперь твой отец не видит его?
Шасти снова кивнула.
Я понимал — колдун где-то рядом. Он смотрит сейчас на дочь. И она снова идёт против его воли.
Странные нравы: папаше, значит, можно пытаться убить дочку, а она робеет ему даже перечить.
Но послать нам ответку колдун не сумел. Как я ни оглядывался — кругом было тихо. Ни призрачных воинов, ни ещё какой-нибудь дряни.
Видно, папашу сильно помяло вчера, иначе мы бы уже огребли.
Я взял Шасти за руку и, держа камень-глаз на ладони, позвал всех желающих идти вместе со мной.
— Мы бросим камень в пропасть, — сказал я. — И никто больше не сможет взять его незаметно.
— Ей нельзя идти охотничьей тропой, — возмутился было один из воинов.
— Но она пойдёт, — отрезал я. — Мир изменился, барсы. Если мы хотим выжить — нам нужно забыть себя и бежать из этих мест. Но если хотим победить — пора научиться менять правила. Шасти — моя жена, а жена должна идти вместе с мужем.
Глава 27
Первый бой в небе
Барсы увязались за мной практически все — и молодёжь, и те, что постарше. Кроме часовых и Ичина с Ойгоном — никто не остался в лагере. Я счёл это хорошим знаком.
Тропа была хоженая-перехоженная, но воины привычно двинулись цепью. А впереди пошёл Темир, задавая порядок условными знаками: рука вверх, влево, вправо, остановка…
Я уже надрессировался ходить по-барсовски и на автомате реагировал на жесты брата: «пригнись», «повернись», «обойди препятствие слева», хоть и не понимал, чего он взялся командовать.
Только через десяток шагов вспомнил: у нас же тут доморощенное минное поле! Мы же ловушек понаставили на тропе! Мы ж тут колдуна хотели поймать!
Но вспомнил-то я, а не Шасти. И она потом всю дорогу искренне недоумевала. Мне пришлось крепко взять девушку за руку, чтобы повторяла положенные манёвры.
Это ужасно раздражало мою жену. Она раз пять пыталась спросить: «А зачем надо идти именно так?» Но я молча крутил головой и делал «страшные глаза»: разговоры на тропе не приветствовались.
Шасти хмурилась, дёргала руку. Однако не истерила, и не впала в апатию, чего я, в общем-то, опасался.
У моей колдуньи оказалась удивительно крепкая нервная система. Цивилизованная девушка давно бы уже слетела с резьбы. Её же вчера чуть не изнасиловали, сегодня чуть не приговорили к смерти, потом дали полюбоваться на мужика, порубленного в фарш, а теперь вот тащат куда-то самым подозрительным образом.
Но Шасти довольно спокойно шагала рядом со мной, выражая недовольство только по поводу странных команд Темира. С лица колдуньи не сходило мемное выражение: «Дебилы, тлять».
Тропа была узкой, но два подростка вполне могли идти по ней рядом. И притиснутая ко мне девушка то и дело бросала жадные взгляды на сумочку на моём поясе.
Здесь ей ничего не светило. И дело было не в каком-то моём особенном недоверии к Шасти. Даже если колдунья смирилась с судьбой, она оставалась безголовым вздорным подростком и сама не знала, что может выкинуть в ближайшие полчаса.
Я надеялся, что клятва на мече свяжет её достаточно в плане магии, но цацки возвращать не собирался. Подлить яду мне в кашу, это же не колдовство, верно?
Мы почти добрались до скалистого обрыва, когда позади с шумом сорвалось с высоты одно из кедровых брёвен, что мы с парнями вчера подвесили над тропой.
Бревно рухнуло вниз, ломая кусты. Раздался вопль и глухой звук, похожий на хлюпанье.
Колдунья моя завизжала, как резаная. Я притянул её к себе и зажал рот.
— Ловушка сработала, — сказал, шагавший позади меня, Истэчи. — Кто-то шёл за нами и наступил в петлю. И его бревном придавило. Хорошо!