С одной стороны, мне нужно было организовать крепкий тыл в лагере барсов, с другой — пробираться в ставку врага и выяснять слабые места терия Вердена и его колдунов. Именно сейчас, пока они ещё стояли лагерем посреди долины, так сказала мне Шасти.
Крепость правителя Юри была сожжена, но каменные стены не горят, а всё деревянное — легко отстроить заново. И тогда мне труднее будет добраться до терия Вердена.
Зачем?
Я понимал, конечно, что задача у Камая узкая — месть, но у меня-то — свои загоны. Чем дольше я жил среди барсов, тем больше мне хотелось не просто отомстить, а вышвырнуть завоевателей из долины Эрлу.
Злость на терия Вердена и его колдунов пришла не сразу. Русские медленно запрягают. Лишь когда уже уходил из сожжённого лагеря и смотрел с тропы на пепелище, пришло понимание: я никому не хочу зла, но, кажется, уже хватит.
Если я найду убийцу отца Камая, если отомщу и умру — что будет с этой землёй? С её полукочевыми племенами? Что будет с Шасти? С Истэчи? С братьями, Ойгоном и Темиром?
Эти люди были никому не нужны, кроме меня. Ичин правильно сказал — они проиграли. И смерть — от голода или оружия — была для них только вопросом времени.
Вот только терий Верден и предположить не мог, что на него свалюсь я. И захочу справедливости.
К утру мы добрались до знакомых аилов из коры и палок — таких приятных уже и моему глазу. Деревня, спрятанная в лесу, означала горячую еду, спокойный сон и радостные встречи.
Воинов радостно встречали матери, жёны и ребятишки.
Даже меня нашлось здесь кому обнять — в толпе выбежавших навстречу детей и женщин оказались и Майа, и шаманка, и все мои старушки, которых я вёл через горы по тропе, указанной призрачным барсом из сна.
А потом на мне ещё и ребятня повисла. И Шасти, уже и без того напуганная моей популярностью среди женщин среднего и старшего возраста, впала в священный ужас. Наверное, решила, что видит моих детей от всей этой кучи тёток.
Объясняться я не стал. Обнял её покрепче и повёл в аил, на который мне указал один из незнакомых пока барсов. В лагере было довольно много и мужиков «призывного» возраста.
Это обнадёживало. Я-то решил, что воинов у нас — не больше трёх десятков, а всё остальное — раненые калеки да мальчишки.
Земляной пол на мужской половине аила почти до самого очага был застелен войлоком. Там уже устроились наши барсы — развалились и отдыхали с дороги.
Я не хотел отпускать Шасти, и Темир, ввалившийся следом за мной, указал мне на широкие нары напротив очага.
— Там сядешь, — сказал он. — Там с женщиной можно. Сейчас мясо принесут!
Я пожал плечами, взобрался на нары и плюхнулся на такую же войлочную кошму, как и на полу.
Затащил к себе Шасти, притиснул, запустил ей руку под чёрную шёлковую рубашку. Хорошо!
Что ещё воину надо? Только пожрать.
В аил сунулся волк Темира, но его оттеснил Бурка. Они завозились перед входом, и мой мелкий, но наглый волчара, ввалился внутрь.
Бурка огляделся, принюхался. И прыгнул на нары. Ещё и покружил, «отаптываясь», прежде чем плюхнуться рядом со мной.
Барсы захохотали:
— Твой волк тебя охранять пришёл! Не доверяет, духово отродье!
Я не стал прогонять бандита. Привалился к его шерстяному боку и, ожидая обещанный завтрак, крепко уснул.
Разбудил меня Ичин.
— Вставай, воин! Время твоего поста закончилось, пора принести присягу!
Кому? Какую присягу?
В ушах зазвенело, а в сознании всплыла армейская присяга: «Я, Евгений Алексеевич Кесарев, торжественно присягаю на верность своему Отечеству…»
Вот только рядом были не товарищи, с которыми служил, а смуглое лицо нашего военного шамана. И в ушах звенело от чужих голосов.
Я подскочил и захлебнулся одуряющим запахом жареного мяса. У очага дымился котёл, наполненный здоровенными кусками оленины и баранины. Рядом стоял бурдюк с молочной водкой.
В аиле было полно народу — воины сидели и у очага, и на мужской половине. Было их восемь, и многих я раньше не видел. А вот ни Шасти, ни Темира с Ойгоном, ни тем более Бурки в аиле не было.
А ещё я с удивлением отметил, какая разительная перемена произошла с Ичином — он улыбался, глаза его блестели.
Я что-то проспал жизнеутверждающее? Праздник какой-то?
— А времени сколько? — спросил я растерянно.
— Да вечер уже! — рассмеялся кто-то.
Из дыры вверху аила свет и в самом деле не пробивался, всё освещение было от огня в очаге. Он горел ярко, обрисовывая смуглые лица мужчин.
Из знакомых тут был Аймар, что вёл вместе со мной наш отряд ночью, Ичин и Сурлан — уцелевший командир дюжины. Ну и, пожалуй, всё.
Ичин, посмеиваясь, отошёл к очагу и уселся рядом со здоровенным воином. Этого амбала я раньше не видел даже мельком — не запомнить такую тушу было бы невозможно. Он и сидя возвышался над всеми.
При этом воин был довольно худощавым, но атлетически сложенным. Этакий качок на сушке. Как его только крылатый волк носит?
— Это Майман, — представил соседа Ичин. — Глава горных волков.
Здоровяк улыбнулся мне вполне доброжелательно, но с хитрецой. На простоватого увальня он был совсем не похож. А вот воинов своих уберечь не смог. Я слышал, что мужиков из волчьего рода уцелело хрен да маленько.
— Это тот мальчишка, что привёл в лагерь барсов старух? — раздался голос ещё одного матёрого хищника — невысокого, но квадратного, от распирающей силы.
Оскал у мужика был прямо-таки как у Бурки, а на его кожаной рубахе, как и на рубахе Маймана, я разглядел полоски волчьего меха.
— Да, Ырыс, — кивнул Ичин. — И он оказался прав, несмотря на молодость. И тут ты не смейся. Никто бы из вас не сумел сделать так, как не делали наши предки. Даже если бы вы понимали пользу — решились бы?
— Ну, будь мне пятнадцать зим… — рассмеялся Майман и всмотрелся в моё лицо: — Сколько тебе зим, Кай из рода барса?
Пришлось помотать головой:
— Не помню точно. Двенадцать или тринадцать. Тяжёлые раны лишили меня памяти.
— А меч, значит, руки помнят? — ухмыльнулся Майман.