Тот нерешительно спрятал меч. Смешно это было: угрожать раненому, который почти не может пошевелиться.
— Мы не обижали тебя, злой дух, — испуганно пробормотала Майа, косясь на шаманку. — Я перевязывала твои раны, поила тебя айраном, помнишь?
Я покачал головой.
— Я не злой дух.
— А кто ты тогда? — опасливо удивилась Майа. — Три дня ты говорил с духами на чужом языке, а теперь говоришь по-нашему, но слова твои странные.
Кто я? Да знать бы.
— А зеркало у вас есть? — спросил, надеясь, что это слово Майа поймёт. — Зеркало? Такая штука, ну, чтобы на себя посмотреть?
Женщина задумалась:
— Я видела зеркало, — сказала она. — Как-то купец привозил его из самой Арды. Оно было, как будто блестящее блюдо. И в нём можно было увидеть своё лицо.
— Вот и я бы хотел увидеть своё лицо!
— А разве ты его никогда не видел? — спросил Темир.
Шаманка вдруг вскрикнула, словно увидела что-то страшное, подхватила бубен, покрутила его над огнём, а потом начала петь и кружиться на одном месте.
Песня казалась мне бессвязной, но отдельные слова я понимал. Шаманка пела про дерево, чьи корни уходят в нижний мир. И про утку, что ныряет к корням. И про злых голодных и страшных духов, что ждут шамана на долгом пути вниз.
И голос, и ритм, и движения шаманки — всё таило в себе угрозу. Мне стало не по себе, хотя меня трудно напугать прыжками и выкриками. Чего я не видел-то в этой жизни?
То есть, уже не в этой.
Но неужели шаманка и в самом деле видит мою, чужую этому миру, душу? Потому и скачет, как оглашенная?
Братья шарахнулись к стенам. Майа заметалась: пляшущая шаманка прижимала её ко мне.
Ничего не видя перед собой, она кружилась так, что верёвочки на её одежде встали торчком, словно иголки ежихи.
Меня замутило, и голова поплыла. Похоже, шаманка изгоняла меня, как злого духа!
— Да не дух я! — выкрикнул, пугаясь собственного голоса.
Если меня сейчас стошнит, то сами будут виноваты.
— А кто ж ты ещё, — буркнул Ойгон из самого дальнего угла аила.
Братья стояли, прижавшись к хлипким дверям из коры, готовые бежать или биться, если я сейчас превращусь в злого духа и наброшусь на шаманку.
Но минуты шли, а в духа я почему-то не превращался.
Накружившись, шаманка плюхнулась у очага, обессиленная, и Майя налила ей питья из бурдюка, что стоял в углу.
— Смотрел на меня? — спросила шаманка, отпив из круглой глиняной чашки. — Видел, как твоя душа плясала вместе со мной? Видел судьбу свою? Что теперь про себя скажешь?
Я мотнул головой: правда тут была не нужна, всё равно не поверят.
— Откуда сюда пришёл? — рассердилась шаманка. — На чьей стороне бился? Говори! А то посажу душу в бубен и унесу к корням дерева, что растёт у порога нижнего мира! Мёртвым — не место среди живых!
Майа вскрикнула и закрыла лицо рукавом.
Похоже, только одна она мне и верила хоть чуть-чуть. Братья хмурились. Ойгон даже вытащил меч из ножен, хотя приближаться ко мне не собирался.
Нужно было срочно что-то соврать, но что?
— Я не дух! — Это признание далось мне легко. — Я воин… Но…
Вот тут я запнулся. Я и в самом деле был воином, хотя убили меня во время другого сражения, в другом мире. (Если так, конечно, бывает.)
Дальше пошло труднее, уж больно я не люблю врать.
— Мне просто память отшибло. Совсем ничего не помню. Я очнулся здесь и сначала не понимал вашего языка. А потом почему-то понял.
— Ну и что это значит, кама? — спросил Ойгон, обращаясь к шаманке.
— Может, ты спустился с Закатных гор? — подсказал Темир. — Может, ты враг нашего рода?
— Откуда мне знать?
Этот мир был совсем незнакомым, уж лучше было идти в полный отказ, чтобы не поймали потом на слове.
— Злым духом он быть не может, — пояснила шаманка, подумав. — Я видела, что душа у него имеется. Но она — чужая ему.
— Как это? — встрепенулась Майа.
И заулыбалась, словно услышала добрую весть.
— Был юный воин на поле сражения, — развела руками шаманка. — Он получил тяжёлые раны в смертельной битве, и душа его ушла в нижний мир. Но там она заспорила с духами и спорит теперь. Я слышала, как она плачет и кричит во тьме.
— А это тогда кто? — Ойгон опасливо посмотрел на меня. — Кто он?
Братья слушали шаманку внимательно. Да и я засомневался: шарлатанство ли её пляска? Может, она и в самом деле видела что-нибудь этакое? Ведь, если верить сну, душа Камая и в самом деле была сейчас в другом мире. А моя душа — только гостит в этом.
— А он… — шаманка вытерла рукавом выступивший пот. — Другой воин. Из тех, чьи души бродят у самых корней древа и не могут пока уйти в нижний мир. Три дня мы звали душу этого воина назад. Но вернулась не та. Чужая.
— Но он человек? — уточнил Ойгон. — Не дух? Разве так бывает?
— Бывает, — кивнула шаманка. — Было, давно. — Она пошевелила угли. — Есть песня про Той-Мергена, где очнулся он сразу на четырёх углах света и видел мир наш от корня и до вершины. И видел он души воинов, не окончивших битвы. Стояли они у корней и ждали, чтобы Той-Мерген позвал их вернуться и биться снова. Вот я и позвала душу воина, битва которого ещё не окончена.
— И что теперь делать? — нахмурился старший брат и вбросил меч в ножны.