— Да. Эльфу посоветовали не раздражать корону и исчезнуть из Сайбы. А ты его знаешь?
Лена и шут переглянулись.
— Это наш враг, мой король.
— Я не твой король, шут.
— Мой. Ты навсегда мой король. Твой сын им, возможно, не будет, но тебе я клялся в верности. Да и не в клятвах дело, Родаг. Прости мне мою тогдашнюю категоричность. И сегодняшнее нахальство. Я друг тебе, Родаг.
Король улыбнулся и кивнул. Лене показалось, что у него просто горло перехватило от волнения. Надо же, четверть века прошло, а он тоже все помнит…
— Почему ты не хочешь больше жениться? Ты ведь вовсе не стар.
— Благодаря тебе чувствую себя тридцатилетним, Делиена. Но жениться… Нет. Не хочу. Какой бы женой ни была Рина, она была прекрасной королевой. Лучшей просто не может быть. Жена Родага — чудесная женщина, верная, преданная, любящая, но слишком мягкая. Рина как королева превосходила ее по всем статьям. Одно хорошо: есть время, чтобы приготовить ее для трона. Родаг ее любит, — он снова улыбнулся. — Мне это даже странно — любить жену… Ему повезло. Собственно, это обычный королевский брак, я не особенно интересовался его согласием, знал, что его сердце не занято, а брак со всех сторон выгодный… Они встретились-то только на собственной свадьбе. И вот так удачно получилось.
— Ага, — хихикнул шут, — и ты считаешь, что это не без благословения Лены…
— Уверен, — очень серьезно ответил король, и шут перестал хихикать. — Шут, твое имя Рош Винор, да? Лини Винор…
— Моя сестра, — кивнул шут, — только она не хочет этого признавать. А что?
— Она умерла.
Шут опустил глаза, а Лена спросила:
— Ее убил эльф?
— Эльф. Это было два года назад. Зачем эльфу убивать старую женщину?
— А ее приемные дети?
— Пришли требовать королевского суда. Эльфа нашли… и повесили.
— Владыка его допросил?
— Да. Мне жаль, шут.
— Лини меня искренне ненавидела, — пожал плечами шут. — Как и всякого эльфа, или полуэльфа, или четвертьэльфа. А теперь, наверное, ее дети так же ненавидят…
— Ее дети служат в королевской гвардии, — перебил король, — вместе с эльфами. Нет, шут, в Сайбии осталось очень мало людей, которые ненавидят эльфов.
Лена представила себе, что думает по этому поводу Корин Умо. Так старался, а зря. Люди перестают ненавидеть эльфов, эльфы перестают ненавидеть людей. Если что-то очень серьезное, очень важное происходит в одном мире, эхо расходится и по другим мирам, как круги по воде. Явления интерференции и дефракции. Или что-то в этом роде. Чем не цель жизни? Понятно, что ничьей жизни не хватит, чтобы уничтожить всю ненависть, но необязательно добиваться нереального, можно и так, помаленьку — стараться, чтоб ненависти становилось поменьше, а любви побольше.
Вот кто б сказал Лене, что ее будет окружать любовь? И что она сама будет так любить? Не только ведь шута, то есть шута — по-другому. А остальные? Она бы и не сказала теперь, кого любит сильнее — Маркуса, Милита или Гарвина. Она какой глаз сильнее любит — левый или правый? Легкое или там селезенку? Мизинец на левой руке или большой палец на правой ноге? А если она, путь и не злая, но к особенной любви не склонная когда-то, любить научилась, так почему не научиться и другим? Шут, такой придирчивый и категоричный, понял, что и Родаг, и Карис ему друзья, простил — или вовсе забыл — свои претензии и обиды. Гарвин считает человека другом, нет, больше — братом. Милит умудрился полюбить шута, которого вроде как должен ненавидеть или хотя бы завидовать ему. Маркус, посмеивавшийся над шутом поначалу: а чего это ты меня по имени называешь, в друзья набиваешься, я тебе не Маркус, я тебе Проводник…
Нечто цельное. Вот так. Их пятерка — нечто цельное. Абсолютное и необходимое условие для этого — взаимная любовь. Не имеющая никакого касательства к отношениям полов. Очередное философское заключение Делиены Светлой. Когда не было любви — была Лена Карелина, в другом мире, в другой жизни — все, нет ее, нет ее прошлого, стерлись в памяти лица подруг, не гложет вина, когда она думает о родителях… а думает она так редко, что это можно счесть за полное бездушие. Наверное, так и есть. Лена Карелина их любила. Делиена понимает, что это была всего лишь привязанность и нормальное чувство долга. А теперь долг другой. Долг Светлой.
Миры расстилались перед ними нескончаемой чередой. Сколько же их, что это — Отражения, как в «Хрониках Амбера», параллельные миры, смещение пространства или времени, съезд крыши гражданки Карелиной, благополучно пребывающей в одной из новосибирских психушек, — наплевать. Пусть до сути докапывается шут, которого данная конкретная суть отчего-то не особенно волнует. Миры — и миры, идем — и идем, главное — идти. Цель не должна быть впереди, цель должна быть рядом. Цель может быть не результатом, а процессом, не фактом, а действием. Пусть просто — идти людям и эльфам, самим этим сочетанием доказывая, что обеим расам по дороге. И к черту Корина Умо вместе с его более вменяемым братцем Виманом и совершенно невменяемым покровителем Кристианом.
Однажды Шаг привел их в город эльфов, и Лена сразу начала искать руку Маркуса, чтобы уйти — она узнала мир, но Гарвин остановил ее.
— Погоди, Аиллена, — сказал он достаточно громко, чтобы расслышали вовсе не лучащиеся дружелюбием эльфы вокруг, — не станут же они убивать моего брата вот так, сразу.
— Брата? — удивился один. — Этот человечек — твой брат?
— И мой, — подтвердил Милит. — Тот, кто заденет моего брата, заденет и меня.
— Опять драться собираетесь? — спросила Лена. — Эльфы, это Маркус. Мой друг. Я прошу вас сделать для него исключение.
— Делен, — деликатно начал эльф, но Гарвин строго его поправил:
— Аиллена. Ты слышал, что я называл ее Аилленой.
Эльф поклонился.
— Аиллена, законы нашего мира…
— Знаю. Я не прошу вас впустить в свой мир людей, я прошу вас не трогать одного человека по имени Маркус Гарат. Моего спутника и друга. Если вы не хотите, чтобы Светлая прошла по вашему миру, так и скажите, мы сразу уйдем.
— А он не может подождать тебя в другом мире?
— Либо вместе, либо никак, — отрезала Лена. — Это не обсуждается. Вас совсем не интересует, как живут ваши братья в других мирах? Вам неинтересно узнать о Владыке? О Дарте, вожде эльфов и людей? О Кадинии, где полукровка — брат короля и его правая рука? Я уважаю ваши законы, но я Странница. Надо мной нет закона.
— Ты так говоришь, будто они — часть тебя, — заметила женщина, очень немолодая, но, уж конечно, красивая, как положено эльфийке… А ведь эльфы очень мало ценят внешнюю красоту, должно быть потому, что привычны к ней.
— Они — часть меня, — подтвердила Лена. — Мы вместе больше двадцати лет. Вам это покажется смешным сроком, но для меня это пока еще много.
Тридцать восемь плюс больше двадцати — мама родная, это ж сколько получается?
— Ты та самая Странница, которая однажды уже случайно попадала в наш мир? С этим самым человеком?
— С этим самым, — подтвердила Лена. Маркус стоял спокойно. То есть не в этой своей расслабленности, готовой в долю секунды превратиться в фейерверк меча, а просто — спокойно. Понимая, что он ничего не сделает против толпы эльфов, среди которых точно найдется пара магов, способных мгновенно развеять его в пыль. — С этим самым человеком я ходила в проклятый мир, чтобы увести оттуда эльфов. Удалось увести немногих — всего троих…
— Но один из них — я, — ласково добавил Гарвин.
В эльфийском рае они провели несколько месяцев. Их сопровождал абориген, очевидно, то ли облеченный властью, то ли просто весьма здесь уважаемый, и вовсе не ради охраны Лены и тем более эльфов, а чтоб наиболее ретивые человеконенавистники не пристрелили Маркуса без всяких разбирательств. Более того, он настоял, чтобы Маркус не снимал кольчуги, и Маркус благоразумно не спорил и таскал на себе четыре килограмма металла. С удивлением Лена узнала, что людей здесь не ненавидят. И даже не презирают. Убивают — скорее по привычке, чем ради необходимости, потому что последний человек попадал сюда пару сотен лет назад, так что на Маркуса смотрели скорее как на некую диковинку.
Однозначным было категорическое нежелание эльфов пускать к себе людей — печальный опыт других миров научил их этому. Сюда первые люди пришли позднее, чем в другие миры, и эльфы уже знали, к чему это может привести. От братьев Умо. И с подачи братьев Умо люди были уничтожены. Поголовно. Сообщая об этом, эльфы косились на Лену, а она и глазом не моргнула: во-первых, это было давно, во-вторых, увы, в определенной степени оправданно. Но про Корина Умо она тоже кое-чего рассказала. Например, как он подбил некоего некроманта стрелять в спину Владыке Лиассу. Как довел Трехмирье до войны на уничтожение, оправдывая гибель десятков тысяч своих братьев смертью сотен тысяч людей. Как собирался взять силу у Аиллены Светлой (и даже не краснела при этом). Как натравил мангата на связанного полукровку. Как стравливал людей и эльфов в мире Дарта. Пусть знают.
Ей верили. Просто потому, что Аиллена лгать не может. А Леной ее не называл даже шут. Так, на всякий случай.
Разрозненные. Равнодушные. Занятые собой и своими близкими. Эльфы в чистом виде в благополучных условиях. Гарвин и Милит почему-то ждали, что ей разонравятся эльфы как таковые, а получилось наоборот. Именно здесь Лена начала их понимать. А понимать, как оказалось, особенно нечего. Такие же. Такие же, как люди. То есть как люди, не знающие никаких особенных трудностей, сытые, но не ленивые, ограниченные не своим миром, а своим мирком — семьей и друзьями, решающие абсолютное большинство конфликтов миром, а Корины Умо, способные убить эльфа, были исключением и здесь. Слава богу, Гарвин не пытался покаяться, что забрал Искру эльфа…
Маркус уставал. Расслабляться у него не очень получалось, он все ждал в лучшем случае кулаком в нос, в худшем — стрелой в глаз, несмотря на охрану и даже выданный амулет, который каким-то манером сообщал эльфам о неприкосновенности этого человечка. Уставал он и от этого отношения: ну ладно, живи, человечек, раз ты нагрузка к Аиллене. Но он держался, не то что не жаловался, жалующийся Маркус — это уж вовсе сюрреализм! — но и бодрился, посмеивался: ну вот, стал исторической личностью, первым живым человеком в эльфийском мире, теперь еще лет двести будут рассказывать, как милосердно не убили, и гордиться своими широкими взглядами.
Удивительным уважением здесь начинал пользоваться шут примерно через час после начала общения. Лена в его словах ничего особенного не слышала, но эльфы как-то сбивались в кучку и внимали. И спорили. Искали аргументы, а не просто твердили, что люди недостойны жить просто потому, что не эльфы. Спорить с шутом было трудно. Он умел не только искать и находить истину, но и заставлять других в нее поверить. Конечно, эльфы не пришли к выводу, что надо потесниться и пригласить сюда людей. И не надо. Пусть живут в своем анклаве как хотят, это их земля и их история. И их право не пускать в свой дом посторонних.