Я закрыла глаза и захотела оказаться рядом с Гверфальфом.
По моему лицу скользнул ветерок, я открыла глаза и замерла в восхищении. Я очутилась над водопадом, вернее, над настоящим каскадом из множества небольших водопадиков. Внизу, в нескольких десятках метров подо мной, расстилалось нежно-голубое озеро овальной формы в обрамлении густой, сочной зелени и белого песка пляжа. Небо над моей головой было такое же голубое, как озеро, чистое, без единого облачка, а вдалеке поблёскивало под сонцем синее море. Так приятно вернуться в лето, ведь из окна моей комнаты только и видно, что заметённые снегом холмы…
Я почувствовала, как Гверфальф коснулся моего плеча.
— Здравствуй, дорогая моя девочка. Я рад, что ты пришла.
— Здравствуй, — улыбнулась я, оборачиваясь.
С ним так спокойно, так хорошо, мысли приходят в порядок, а главное, так надёжно и уютно! Так хорошо, что он появился в моей жизни.
Гверфальф мягко приподнял мою голову, заглянул в глаза, чуть улыбнулся.
— Со времени нашей последней встречи тебе стало гораздо лучше. Ладимир и его сестра хорошо заботились о тебе. Ты пришла о чём-то попросить меня?
— Попросить, но сначала просто спросить… Что это за место? Здесь так красиво!
— Я рад, что тебе нравится, пойдём, — мы стали подниматься вверх по извилистой тропинке. — Это мой дом. И твой тоже, девочка. Ещё здесь живёт моя сестра с детьми — её мужчина разбился десять лет назад, и она пока не ищет себе другого.
— Это печально, — сказала я, вздыхая. — Печально, что он разбился, и я её понимаю.
Мы вышли на просторную площадку перед домом с широкими воротами вместо входной двери. Гверфальф посмотрел на меня.
— И всё-таки, время действительно всё лечит, малышка. Я тоже знаю, что такое терять — много лет назад я любил женщину человеческой расы и долго не мог её забыть. Вернее, я помню её и сейчас, но это воспоминание вызывает лишь сладкую печаль, но не боль. И твоя боль однажды станет печалью, лишь вызываемой воспоминанием, но не живущей постоянно в сердце. И, поверь мне, так лучше, ведь многим вокруг хочется, чтобы ты была счастлива. Например, мне.
— Мне просто нужно время, — я чуть улыбнулась ему.
Он улыбнулся мне в ответ. Я подошла к краю площадки, глянула на открывающийся вид.
— Отсюда мы взлетаем, — сказал Гверфальф за моей спиной.
Я только вздохнула и обернулась к Гверфальфу:
— Что ты думаешь о восстании?
— Что оно очень рискованно, но если обернётся удачей, то это будет большим благом для всего нашего мира.
— Это верно, — я вздохнула. — А хаклонги… останутся в стороне?
Гверфальф посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.
— Если хочешь, хаклонги помогут своему ребёнку получить такую мелочь, как трон Объединённого королевства.
— Ничего себе мелочь! — обалдела я.
— Если тебе хочется, малышка, я не вижу причин, по которым хаклонги стали бы отказывать тебе, — сказал Гверфальф, беря меня под руку, и повёл в белоснежный дом с огромными незастеклёнными проёмами окон. — И потом, если ты будешь королевой, это не только поможет тебе легче жить. Аристократы из Объединённого королевства больше не будут на нас охотиться.
— Они на вас охотятся?! Какой ужас! — переполошилась я.
— Не волнуйся, нам это не опасно. Даже забавно. Но иногда надоедает такое навязчивое внимание, — Гверфальф усадил меня на диван, сел рядом, я пристроилась у него на плече, он обнял меня одной рукой. — А королевство… У меня нет детей, а ты так молода, что я думаю о тебе, как о своём ребёнке. А отказать любимому ребёнку в игрушке…
Я засмеялась, зарываясь носом в знакомый чёрный плащ, и закрыла глаза. От Гверфальфа пахло нагретыми на солнце камнями и морским ветром.
— С тобой мне так спокойно, — прошептала я.
— И мне хорошо с тобой, моя маленькая, — ответил он, мягко гладя меня по волосам. — Я рад, что могу о тебе заботиться.
Я ничего не ответила, и мы так и сидели молча, и сумерки потихоньку укрывали нас. Папа с мамой, конечно, очень нас всех любили, но не баловали, а у Гверфальфа никогда не было детей, вот он и возится со мной и безумно этому рад. У хаклонгов такое правило: кто первым найдёт потеряшку — так они называют детей от смешанных браков, о которых по каким-либо причинам было неизвестно — становится ей кем-то вроде крёстного отца.
Конечно, мне надо было идти назад, рассказывать, звать мужчин обговаривать детали… Но уйти было выше моих сил, и я осталась дома у Гверфальфа. Вечером он отдал мне белую ночную рубашку своей сестры (её я так и не видела — они с детьми были где-то в гостях), дошедшую мне до пяток, ведь хаклонги все выше меня как минимум на две головы и значительно шире в кости. Потом уложил в одной из комнат, сказал, что она теперь будет моей, хотел уже уйти, но остался, пока я не заснула.
Я не стала спрашивать, почему так сложилось, что Гверфальф остался один, хотя у него была масса времени и возможностей завести жену и детей. У него очень приятный, спокойный характер, и как мужчина он если не красив, то, по крайней мере, интересен, даже сейчас, несмотря на то, что уже не очень молод даже по хаклонгьим меркам. Боюсь, что виновата в этом одна девушка, которая жила несколько сотен лет назад и для Гверфальфа промелькнула падающей звездой — что такое три десятилетия для того, кто живёт тысячи? — промелькнула, больно ранив своей смертью, и оставила слишком глубокий след в его душе. Потому что, подозреваю, он её любил так сильно, что уже не смог найти другую, хотя и научился жить без неё. Думаю, он специально показал мне свои воспоминания о ней. Может, отчасти за эти воспоминания я его и полюбила сразу так сильно. А ещё за то, как он обрадовался возможности заботиться о ребёнке, которого у него никогда не было, но которого, как я догадалась, он всегда хотел.
Засыпая, я подумала, что теперь в этом мире у меня есть ещё один дом.
На следующее утро я проснулась оттого, что кто-то уселся мне на ноги. Я в недоумении открыла глаза и уставилась на ребёнка лет двух-трёх, светловолосого и зеленоглазого, с очаровательно удивлённым выражением лица. Он посмотрел на меня, радостно улыбнулся и пополз дальше через мои ноги и потом ко мне. Я села, усадила его на колени и подкинула:
— И чьё ты такое счастье?
Он, конечно, не ответил, только засмеялся и крепче уцепился за меня.
— Вот ты где! — на пороге показалась высокая рыжеволосая женщина — Гвердани, сестра Гверфальфа. — Ты разбудил тётю!
— Ничего, я уже сама проснулась, — улыбнулась я ей.
— А я его по всему дому ищу! — она села рядом, и я снова поразилась тому, какие у неё красивые зелёные глаза. — А он вот где спрятался! — она защекотала малыша, и тот счастливо засмеялся. — Слава, извини, что упустила его!
— Ничего страшного, я такая соня, если бы он не пришёл, так бы и проспала до обеда!
Она засмеялась — мне вообще показалось, что она из тех, кто легко смеётся:
— Я сама такая! Только вот появились дети, стала подскакивать утром и выискивать их!
— У тебя много… эээ… детей? — я не могла вспомнить этого из её воспоминаний, она была из тех хаклонгов, кто больше говорил со мной.
— Двое! — гордо сказала она. — Знаешь, малышка… У нас рождается мало детей. Поэтому мне очень повезло, что я сумела так долго увёртываться от мужчин!
Я раскрыла рот, желая вопросить: "Если ты всё время увёртывалась, то как они тебе двух детей сделали?", потом вспомнила обрывок чьего-то воспоминания: чем дольше, играясь, гоняются друг за другом будущие родители, тем больше вероятность того, что через какую-то пару лет (ничего себе беременность, да?!) у них появится дитя. Биологически это никак не объяснимо, но… но хаклонги в это свято верят.
Гвердани засмеялась:
— Гверфальф тебе так мало показал! Жаль, что ты не можешь летать, — она мгновенно погрустнела, её дитё воспользовалось рассеянностью мамы и отправилось дальше исследовать просторы моей комнаты. — Но ничего, ты всегда можешь полетать со мной, так, как ты уже делала. Или просто сядешь мне на шею, там есть такие чешуйки, за них удобно держаться… Или попроси Гверфальфа тебя покатать! Я уверена, он очень обрадуется. Ты действительно такая… маленькая! Я хочу сказать, юная… И тебе так досталось, — она сочувствующе поглядела на меня. — Я знаю, что это такое… мне всё ещё иногда кажется, что когда я смеюсь, эхо разносит мой смех по комнате, и я слышу ответный… — она оборвала себя, приободрилась и продолжила: — Но одно я знаю точно: моему Берварду не хотелось бы, чтобы я кисла! Поэтому я в один прекрасный день поняла, что хватить на всех огрызаться и реветь, и облетела весь мир по прямой. В основном там был океан… И однажды очень долго не было земли, а я плохо учила географию, я вообще всё плохо учила. И подумала: может, мне пора? А потом вспомнила про дочь, про Гверфальфа, про друзей, и подумала: какая же я эгоистка! Ой! — она спохватилась. — Слава! Извини! К тебе это не относится!
— Ещё как относится, — буркнула я, выбираясь из кровати. — Я сейчас такая же, как ты тогда. Только вот облететь весь мир по прямой не могу…
— Серьёзно, малышка, попроси Гверфальфа тебя покатать! Ты сделаешь ему приятно! Он на взлётной площадке, — подсказала Гвердани.