– А твоя мать, императрица Лелия? Она молилась богине, и та ответила на ее просьбу. А ведь проклятие родной крови не просто снять даже богам.
Я уставилась на жреца. Из его бреда понятно лишь то, что в надежде что-то получить императрица истово поклонялась Предвечной. Но ее фанатизм известен и за пределами Северной.
– Принцесса не ведает, какой подвиг совершила мать. Просвети ее, пора ей узнать, – нахально потребовал Локки.
Что-то подсказывало мне, что история долгая и прелюбопытная.
Задумчиво поглаживая золотой медальон, регалии старшего жреца, старик стал неторопливо рассказывать:
– Тридцать восемь лет назад принцессу Донну казнили на Хрустальной площади за попытку свергнуть с престола старшую сестру. Перед смертью она успела воспользоваться магией крови…
– «Чрево замкну – горе сломает печати. Смерть твоя – плата за жизнь дитяти», – напевно процитировал шут, прерывая рассказ жреца.
– Да, она прокляла родную сестру двойным проклятием: бездетностью и мучительной смертью для дитя, если императрица все-таки сумеет зачать, – продолжил рассказ жрец. – Несколько тягостных лет Семиград кишел целителями со всего Межграничья. Но их усилия были напрасны, надежда передать трон дочери таяла. Лелия молилась каждому богу из Благой Семерки – одна лишь Предвечная услышала ее мольбы. Отдав богине свою силу мага, императрица понесла. Первая часть проклятия была сломлена волею Судьбы. Но проклятие крови не может пропасть бесследно. Рожая в муках долгожданное дитя, императрица молила свою покровительницу о милосердии для новорожденного. И богиня перенесла проклятие с плода на его мать. Императрица, подарив жизнь дочери, умерла, так и не взяв ее на руки. Зная правду о своем рождении, тебе ли говорить, что подарков богини не было?
Мое сердце сдавила тоска. Зачем, ну зачем он мне рассказал такое?! Как больно слушать о чужих матерях, которые ради своих детей готовы пожертвовать своей жизнью. В то время как твоя оставила тебя на пороге храма… Я никогда не завидовала Мариэлле-принцессе, но испытала это чувство к Мариэлле-дочери. Нет, настоящая принцесса тоже не получала подарков от богов, а жизнь ей подарила мать, ценой своего Дара и самого своего существования.
Отбросив эмоции, я сделала то, ради чего попросила Эвгуст включить храм Судьбы в наш прогулочный маршрут.
– У меня к вам просьба, всеблагой отец, – покосившись на шута, я вынула из карманчика плаща незапечатанное письмо и протянула старику. – Передайте, пожалуйста, старшей жрице Пустынного храма мое послание. Я давно не писала тете Регине, и наверняка в свете произошедших событий она волнуется за меня. Знаю, что даже в смутное время между храмами связь хорошо налажена, поэтому исполнить мою просьбу вам не составит труда.
– Поговорите со старшей жрицей через зеркала, – жрец спрятал руки за спиной, точно боясь обжечься о мое послание, – что проще и гораздо быстрее воздушной почты.
– Отче, вы знаете о моем положение во дворце. Мне запрещена любая связь с внешним миром. Моих птиц обязательно перехватят, а зеркало просто не ответит… Вся надежда на вас, во имя богини, не разбивайте мне сердце! – мой голос дрожал, а вредный старикан косился на письмо, как на скорпиона. – Вы можете прочесть его и убедиться, что я не замышляю ничего дурного против сорегента Эвгуста!
Старик бросил хмурый взгляд на молчаливого шута и аккуратно, двумя пальцами взял конверт.
– Ох, принцесса, ваша просьба умножает мою скорбь!
Жрец оставил нас, и Локки пришлось показывать дорогу назад.
– Прекрасно, я почти что верю – у тебя таланты лицедея! – хихикнул шут мне в лицо и повернул в новое боковое ответвление туннеля.
Плутали мы недолго и скоро вышли в зал Истины. Как оказалось вовремя.
Эвгуст и герцог Риз решили выяснить отношения. Вернее это делал мой юный жених, а маг замер холодной статуей и внимательно его слушал.
– Вы – монстр! Вы прокляты богами и людьми! Как смеете вы решать чужие судьбы, дергая людей за ниточки, точно мы марионетки?! – бескровное лицо мальчишки не уступало по белизне маске колдуна. – Вы топчите своими грязными сапогами чужие жизни, уверовав, что вы бог! Но вы всего лишь злой колдун без сердца и души, забывший, что такое честь и доброта! Я проклинаю вас, Эвгуст, идите вы за Грань!
– Все? Закончил, щенок? А теперь послушай меня, – Эвгуст схватил мальчика за воротник камзола и поднял над полом. – Что же ты целовал мои грязные сапоги, когда я вытащил тебя из подземелья с крысами, где ты оказался по милости родного дяди? Разве тебя волновали честь и доброта, когда ты смотрел на его казнь? Молчишь, герцог? Ты так справедлив, герцог! Но позволил матери уговорить отца отдать старшего сына в услужение Жизни.
Маг отбросил полузадушенного мальчишку и повернулся в мою сторону.
– Забери своего жениха, принцесса, и следи за его языком, если не хочешь получить в мужья кого-то другого, – голос колдуна звучал устало.
Мальчишка выглядел жалко: растрепанный, испуганный.
– Он прав, – прошептал юный герцог. – Я знал, что ради моего выздоровления мать пообещала отдать моего старшего брата в услужение храму. Будь брат дома, дядя не захватил бы полис…
– Кто знает? И брат мог не справиться с наемниками, вы всего лишь дети, – попытка утешить провалилась – Дрейк безразлично отвернулся.
Грустная история правителя полиса Камбэр долго занимала воображение людей. Хотя у вдовствующего арбитра был наследник, он женился вновь. Младшенький также унаследовал Дар видеть правду, но рос болезненным ребенком. Мачеха пообещала жрецам Жизни отдать в услужение пасынка, если они излечат ее ребенка. И арбитр не стал возражать. Через несколько лет правитель погиб при загадочных обстоятельствах, а его брат, во что бы то ни стало, решил возглавить полис. Мачеха обратилась в храм с просьбой отпустить из услужения пасынка. Ей отказали, объяснив, что юноша трагически погиб. И никто не смог противостоять захватчику. Осмелился один Эвгуст, который назначил себя опекуном герцога, фактически став хозяином полиса и земель его рода.
Мальчишка немного успокоился, и мы попрощались со служителями Предвечной. У дверей нас ждала охрана – два сатурийца из личного отряда императора Константина. Дюжий воин взял герцога под локоть. Второй телохранитель шел рядом со мной.
На площадке храма к нам присоединились еще четыре солдата из числа гвардии. Эвгуст и Константин как соправители сошлись в одном: они удвоили мою охрану.
Солнце стояло в зените и нещадно жарило, раскаляя стены домов и брусчатку. Осень в столице коварна своим непостоянством: утром идет промозглый дождь, а под вечер начинается парилка. Из-за жары улицы Семиграда вымирают на несколько часов. Я сняла теплую накидку и отдала ближайшему гвардейцу. Воин поморщился, но беспрекословно понес ее как заправская фрейлина.
Эвгуст все еще не выходил из храма. Прикрыв глаза ладошкой, я посмотрела на солнце. Хм, если вскоре я не зайду в тень, моя аристократическая бледность сменится неблагородным загаром. Легкий ветерок принес откуда-то аромат спелых яблок. Я подставила ему лицо и довольно зажмурилась.
– Принцесса, принцесса!..
По ступеням поднималась нищенка. Седая, морщинистая и неестественно смуглая, она медленно шла ко мне в развевающемся грязном тряпье. Облачко из роящихся мух кружило над ее головой.
– Принцесса, молю о милосердии! – старуха беспрестанно кланялась и трясла головой. – Принцесса!..
Ее отчаянный визг резал по живому – во времена правления императрицы Лелии, если верить летописцам, нищих не было.
– Что тебе, гражданка Семиграда? Я слушаю внимательно, – вонь от лохмотьев гражданки была такой силы, что мне, стоящей против ветра, приходилось нелегко.
Воины, не стесняясь, прикрыли носы руками и даже попятились назад. Ну да, общаться с народом – одна из обязанностей принцессы, м-да, моя обязанность.
– Мои дети, принцесса… мои детки не ели хлеба два дня… Прошу, принцесса, проявите милосердие! Я не хочу видеть смерть своих детей! – старуха стояла уже в трех шагах от меня и протягивала скорченную руку за милостыней.
Быстро отцепив кошель от пояса, я начала его развязывать – и, передумав, протянула его нищенке. Пусть забирает все – и скорее убирается прочь.
Старуха ловко преодолела оставшееся расстояние между нами и схватила деньги… вместе с моей рукой!
Звон рассыпавшихся монеток о мрамор. Мощный рывок – и я воткнулась лицом в зловонное тряпье на крепком плече нищенки.
– Всем стоять! Иначе я перережу ей горло! – мнимая нищенка издала грубый мужской рык – и я почувствовала, как холодное лезвие ножа вдавливается в область сонной артерии.
Смрад жег глаза, сбивал дыхание. Еще чуть-чуть и потеряю сознание.
– Принцесса не пострадает, если вы не будете дергаться! Братство справедливых не убивает женщин. Но во имя будущего нашего народа мы отступим от правил!
Я практически повисла на плече повстанца, вжатая в его тело. Его рука стискивала так сильно, что еще чуть-чуть и затрещат ребра.
– Назад, сатуриец! Мой нож быстрее тебя!
Крича на мою охрану, бунтарь медленно отступал, пятясь по ступенькам вниз. Я слышала, как лихорадочно бьется его сердце. Дыхание оставалось ровным – он был удивительно сильным и тренированным мужчиной.
«В рядах Братства много бывших воинов. Тех, кому с самого начала не понравилась политика Константина».
«Что мне делать, Грэм? Меня прирежут как куренка!»