"Это что, реклама — протестируйся и вступай в ряды Магнитов?" — предположил Рони, и не удержавшись, потянул Целеста за полу мантии — глянь.
— А, новая разработка. Якобы вакцина… они всю зиму над ней работали, — сообщил Тао. Целест развернулся, хлестнув его рыжим хвостом:
— И чего, есть толк?
— Нет, разумеется. Но ученые же должны что-то делать, кроме розыска Магнитов, верно?
Гомеопаты традиционно заняли левый от сцены фланг, и мгновенно очутились в одиночестве. Толстый малыш, закутанный в цветастую шаль, ткнул розовым пальчиком в Декстру — мол, а почему тетенька горит? Простоволосая женщина — очевидно, мать, — подхватила малыша, поволокла прочь — не оглядываясь, разве сплюнула через плечо.
"Н-да, Вербене придется постараться", — в который раз вздохнул Рони. Встряхнулся — через силу. Они поменялись с Ависом? Тот вроде и весел, даже голову вымыл, и волосы у него оказались не черные, а темно-каштановые.
А Рони — будто на похоронах. Выпил бы пунша, да алкоголь уж больно "сшибает".
Плохое предчувствие — бабкины сказки. Будущее неизвестно, а мистики-ясновидящие — выдумка.
И потом… Авис ведь обещал, что он останется с Целестом навсегда. Чего еще желать?
Рони сцапал у Ависа фляжку — фляжка была теплой оттого, что прошлась по кругу не раз и не два, переняла тепло рук, а содержимое — прохладным, в горле полыхнуло не хуже "волос" Декстры.
"Может, подействует, а?"
Им досталось хорошее место — всего-то метров тридцать от сцены, все видно и слышно. Целест втайне опасался, что запихнут куда-нибудь на задворки оцепления — периметра, или вовсе к подступам Площади. Обошлось.
"Ну же, быстрее!"
Хотелось подогнать тяги в моторы мобилей, сенаторских и "своих", а заодно плеснуть скипидаром под лошадиные хвосты.
Вербена, наверняка, появится позже. Официальная часть — речи и обещания (как будто им кто-то верит), прошлогодние листья и талый снег — столько же стОят слова. Целест переминался с ноги на ногу, сдернул резинку с волос, высвобождая стянутые пряди. Рывком ветра их разметало — рыжим флагом, пародией на флаг Империи Эсколер. От гама, выкриков и тесноты накатывало жарой.
Тридцать мобилей протянулись через Площадь рубиновым ожерельем. И вспыхнули — открытыми дверями почти одновременно — молодцы шоферы, дрессированы хорошо. Снова потеснили толпу, напряглись стражи и Магниты — были случаи, когда в сенаторов стреляли на празднествах, оружие запрещено… ну так и Пестрый Квартал официально не существует.
Покидали мобили в порядке старшинства — от низшего к высшему; Элоизу Целест углядел первой, отметил — наряд похожий, все-таки много общего у Сената с Гомеопатами, только мантии красные, а не серые. В сложной прическе были вплетены рубины, однако несколько терялись в медяно-рыжих волосах, только перемигивались, изредка дразнясь. Целест не удержался — махнул сестре рукой, Элоиза моргнула ему, и отвернулась: нельзя нарушать этикет.
Вторым показался Кассиус, бледный, как обморочная моль. Старался держаться непринужденно, но волновался более Элоизы — Триэнов недолюбливал не один Адриан, отец Кассиуса прославился тем, что казнил на Площади Семи — семьдесят, за что конкретно, Целест забыл… помнил только, что содрали кожу заживо, и развесили на столбах на манер флагов.
Красное — цвет Виндикара.
Кассиуса встретили улюлюканьем, Целест расслышал хруст вывернутых суставов — кому-то заламывали руки. Из мобиля уже показался третий, молодой, но уже плешивый тип, имя которого Целест не помнил — как и остальных.
Последним воздвигся над Площадью и самой Империей Адриан Альена, Верховный Сенатор. Приветствовали его дружным — "славься", а Целест отвернулся, будто бы за фляжкой — Рони протянул ее без вопросов.
"Может быть, у меня и отличный отец… нет, не так. Мой отец — хороший правитель. И неважный отец", — Целест облизал обгрызенные, и теперь прижженные губы.
"Да и какая разница…"
Жаль, нет календарей, которые вычеркивали бы часы — разве, прислушаться к тиканью в чужих карманах. Время тянется и тянется, людским говором и плеском настойки во фляжках, а пунша — в пластиковых стаканах; цоканьем копыт и каблуков, изредка — детским плачем или пьяным воплем — вопль тут же затыкают. Тянется в искусственной людской духоте, с небес дует ранневесенней прохладой, но внизу — испарина. Ожидание. Сжижение. Мозгов.
Целест невидяще смотрел, как выстраиваются вокруг трибуны-арены стражи; каждый член сената скажет пару традиционных слов, в заключение Верховный провозгласит величие Империи, и… "Каждый год одно и то же. Наверное, поэтому так и любит народ эти празднества, поэтому бросает к полированным сапогам стражей — до трибуны все равно не докинешь — цветы. Стабильность. Стабильность — это хорошо".
Среди ритуалов — его личный: когда говорит Адриан Альена, оглядываются и на Целеста. Прежде — с легким сочувствием и жалостью, вместо единственного сына-наследника — рядовой Магнит; дурная судьба. Быть Магнитом — тоже почетно, вроде бы… но лучше им не быть.
Прислушиваясь к голосам, что разбегались в толпе, Целест вывел: в этот раз Адриану сочувствовали особо. Еще бы — сын отрекся от родового имени.
"Может быть, оно и к лучшему", — расслышал Целест лицемерный вздох надушенной кринолиновой дамы с цветастым веером в стянутой перчаткой руке. Ее приземистый тучный муж морщился: вокруг стражи да Магниты, неудачное место досталось — а они, между прочим, аристократы. Он пробормотал что-то о жалобах и "никакого порядка". Целест отсалютовал парочке, те позеленели до оттенка юной мартовской травы, и поспешили затеряться в толпе — оказалось, что аристократы работают локтями не хуже простолюдинов.
С трибуны вещали о благе народа и величии Империи.
Адриан Альена возвышался над толпой, в точности как Целест — над своими собратьями; высокий рост — генетический признак, как и рыжие волосы, и зеленые глаза. Целест отворачивался. Сходство слишком очевидно — он мог пригрозить шипами кринолиновой тетке, но не всему Виндикару.
Усиленный микрофонами, акустикой и экранами на столбах, голос разносился по Площади — чуть хрипловатый голос. Отец тоже курит, только не дешевые сигареты, а эбеновую трубку. Кто из толпы знает это? Целест знает, в девять лет он утащил из запретных апартаментов курительные принадлежности и потом три часа кашлял. Его не наказали. К нему относились, словно к безнадежно больному.
А сейчас он мертв. Почти пятнадцать лет как мертв.
Отрекся от отца, предал мать, проклят и изгнан.
И по-прежнему слышит голос, обещающий Империи Эсколер счастье, процветание и мир.
Приблизительно к "полуфиналу" — Альена повысил тон, суля гражданам покой и снижение налогов, — появилась Вербена. Первыми ее ощутили мистики, Авис взмахнул руками, словно разбуженная внезапным ливнем птица. Рони очнулся от своей вечной полудремы, они переглянулись.
— Что такое? — но Целест знал ответ. Все отчасти эмпаты… иногда.
— Скоро, — только улыбнулся Рони.
Целест ощутил дрожь в руке, и будто ломался карандаш — которым он зачеркивал дни, часы и секунды.
Почуяла Вербену и толпа — неявно, гигантской собакой прижала уши, завиляла хвостом. Очередной мобиль не сопровождали кони и люди на конях, он метнулся через проулки сине-серой полутенью. Кто-то замечал его, кто-то нет, но скорее чуял.
— Она уже здесь, — успокоил или наоборот добавил масла в огонь? Рони не был уверен, но в который раз улыбнулся, на всякий случай. — Только сначала… ну, понимаешь, официальная часть. Как всегда.
Первые годы — и первые празднества новолетия в Виндикаре, деревенский мальчишка, ошарашенный величием празднеств, с открытым ртом слушал Верховного Сенатора — может быть, готов был молиться, плюхнувшись в грязь округлыми коленями и окунув в лужу белобрысый лоб.
— …Как всегда, — повторил Рони, отмахиваясь от невидимой мухи или осы. Солнце лезет в глаза — желтое и горчит, как порченое масло, и с каждой минутой труднее закрываться от белого шума эмоций.
Почти за гранью выносимости.
"Я становлюсь слабее? Или, наоборот, сильнее — повышается чувствительность? И если так…" — Рони оглянулся на учителя; равнодушный к словам Верховного Сенатора и приближению Вербены, Глава Винсент держался чуть поодаль от сцены. Декстра что-то шепнула ему на ухо.
"Когда-нибудь спрошу, каково это — верхний уровень силы и бесконечный ресурс. Когда-нибудь. Наверное".
Толпа вздрогнула. Собака дождалась — напружинила мышцы, свесила язык, задергала колечком хвоста — быстро-быстро колотила себя по бокам, и готова была нестись к истинному хозяину.
Хозяйке.
Вербена медленно шла через толпу — без сопровождения, без стражей или личных охранников; Целесту пришлось подпрыгнуть и зависнуть на пару секунд — разглядел все-таки, и поползла переводная картинка — дежа-вю.
В точности, как много лет назад в грязном притоне Кривоногого Джо. Сотня или многие тысячи — все равны перед богиней. Она завернулась в такие знакомые лепестки невесомой перламутровой ткани, под прозрачной одеждой угадывались очертания фигуры, темно выпирали соски, но Вербена не выглядела обнаженной — не более чем дерево или цветок.