— Нет, нет… Все просто отлично и… Спасибо вам, — уверяет Юлия, незаметно потирая саднящий после моря бок.
— О, я так рада!
Ей уже дико хочется спать, а еще больше хочется покинуть это унылое место, так не соответствующее всему тому яркому, зеленому, сине-золотому, что осталось за мутными стеклянными дверями «Трамонтаны». И уже даже не интересно, почему это в радостном возгласе Моники так явственно слышится тревога.
— Да-да, я тоже очень рада, — Юлия, усиленно улыбаясь, начинает медленно пятиться к двери.
— Если будет еще что-то подобное — я обязательно поеду, — беззастенчиво врет она, лишь бы не видеть ожидания в выпуклых глазах за очками. — До свидания…
— Подождите!
Ну, что еще? Хуан даже вышел из-за конторки. И теперь мнется, бросая робкие взгляды то на нее, то на родителей. Ну, нет. Если грядет еще какой-нибудь маргинальный сейшн — она пас. От прошлого еще не отошла. Юлия, мы… все вместе… — голос Хуана сошел на нет, так что, ему пришлось откашливаться, — мы хотим пригласить вас на скромный семейный ужин.
— Что? — ей показалось, она ослышалась.
— О! Юлия! Наташа! — вступил синьор Мигель, — Наташа присылает нам туристов, это очень хорошо! Она — наш друг. И вы… — он заморгал выпуклыми глазами, — и вы, тоже!
— Если хотите, — быстро прибавил Хуан.
Н-да. Похоже, эти люди поставили своей целью регулярно ее удивлять. А, впрочем, почему бы и нет? Не так одиноко будет долгими вечерами, если она с ними подружится. Они ведь, кажется, хорошие люди… хоть и необычные.
— Ну, конечно… конечно, хочу… А… когда будет этот ужин?
— Сегодня. Если это вам удобно, извините, мы вовсе не хотим нарушать ваших планов… И если это не ко времени, то…
— Да нет, — она пожала плечами, — очень даже удобно. И ко времени.
— О! — они явно обрадовались. — Тогда в девять часов приходите сюда. И мы вместе пойдем домой.
— Ладно. До вечера.
Стоя опять под теплыми, а после солнца — обжигающими струями душа, Юлия смывала с себя морскую соль и думала… черт знает о чем.
Сначала, по привычке, пыталась вспоминать московские события. И ей это, конечно же, удалось — память на редкость услужливо разворачивала перед ней поступки, разговоры и события, что имели место всего несколько дней назад… Но вот, что странно — вспоминая все, как раньше, она не чувствовала того, что раньше. Горечь, обида, унижение, разочарование, отчаяние, все эти чувства, что погнали ее сюда в дурацком гордом одиночестве, — она их не чувствовала. Помнила. Но не ощущала. Они были туманны и неотчетливы, и рассеивались так же быстро, как пар, вьющийся сейчас вокруг ее тела. Похоже, ей все-таки удалось перешагнуть невидимую грань, что отделяет прошлое от будущего?!
Что ж, если так… — аминь! В прошлом, она была несчастной дурочкой, питающей кучу иллюзий, полезных для окружающих и губительных для нее самой. А значит, в будущем она и вправду — умная, рассудительная, холодная стерва, живущая лишь для удовольствия и радостей? Пожалуй, что так. Ведь, действительно, еще недавно трудно было вообразить, чтобы она могла улыбаться — просто улыбаться, без сожалений, глупых сомнений и всяких прочих мук, вспоминая прошедшую ночь.
…Юлия чуть не улеглась прямо на конверт.
В последний момент выдернула его из-под влажного живота, когда рухнула поперек кровати, обессиленная душем и мыслями. Голубоватая шершавая бумага приятного качества, без логотипов и надписей. Наверняка от «Натали-турс». Она, разумеется, не ходила на общее организационное собрание, и теперь они сообщают ей информацию об отъезде, или экскурсиях, или еще о чем-то подобном. Только она полагала, что обычно эти штуки подсовывают под дверь, а не на кровать. Впрочем, если честно, она не задумывалась об этом. Пока не раскрыла конверт.
Первая мысль была вполне логичной — это просто рекламные открытки с видами городка. Ну, точно — вот пляж, бухта, аккуратный, словно игрушечный замок на фоне заката. Ясно, подарок от отеля. И на том спасибо… но… Что такое?! Несколько глянцевых фотографий, она перебирает их все быстрее, все ближе подносит к глазам. Эта смутно знакомая фигура на берегу…
Юлия вскочила. Она стоит на коленях посреди кровати, влажное полотенце упало с бедер. Так резко задрожали руки, наверное, оттого, что сердце снова опасно ухнуло вниз и заколотилось часто-часто. Сна уже ни в одном глазу. В обоих — изумление и скользкий, необъяснимый страх… Сначала она узнала свой купальник. Только потом — себя.
Везде, на каждой из этих очень красивых, почти художественных фотографий была Юлия. Вот она вдалеке, теряется среди других полуобнаженных тел. Вот сидит, согнув ноги в коленях, и смотрит на море. Вот выпрямилась, подняла руки к волосам, вот — с сигаретой в мокрых пальцах. И последнее фото. Юлия крупным планом. Прямо профессиональный портрет. Видны даже капельки пота над верхней губой и розовые круги под глазами… и глаза. Даже не голубые, а бирюзовые. Преувеличенно яркие, каких не бывает в жизни, с застывшей солью на кончиках слипшихся ресниц. Они смотрят прямо на нее — не то испуганно, не то изумленно. А скорее — восхищенно.
Она медленно положила фотографии обратно в конверт. А конверт — на кровать, на то место, где он и лежал до этого. Будто, если все сейчас будет, как было, то она вроде как их и не видела… Она не могла смотреть на них. Хотелось. Даже очень. Но она просто не могла. Слишком беззащитной она выглядела на этих снимках. Слишком уязвимой. Возмутительно. Нельзя фотографировать не подозревающего об этом человека. Это, как подглядывать в замочную скважину. Вуайерист чертов… А если и можно — кто запретит? — то нельзя, ни в коем случае нельзя, показывать их объекту. Это уж слишком. И вообще… за каким чертом он это сделал?!
А, кстати, что — за каким чертом? За каким чертом фотографировал? Или — за каким чертом подбросил? И, главное — как они оказались в номере?! Юлии вдруг стало страшно. Ведь дверь точно была заперта. Правда, балкон открыт… да, при чем тут балкон?! Он, слава богу, на третьем этаже.
Прежде чем выйти на балкон, она достала из шкафа с одеждой остатки вина — сейчас оно было очень кстати. Расположившись в халате за пластиковым столиком, она задумчиво резала дыню… Хм… Это такой способ ухаживания, что ли? У них, у богатых, говорят, свои привычки. В том, что он богат, Юлия не сомневалась. Никто бы не сомневался, если бы его увидел. Что ж… другого объяснения просто нет. Правда, очень странно — то, что его привлекла ее персона. С другой стороны… что странного? Антонио вот тоже трясся от одного ее вида, совершенно недопустимым образом. Южные люди. Балдеют от блондинок. От роковых — тем более.
Юлия нравилась мужчинам и знала об этом. Конечно, мужчина мужчине рознь. Но тем интереснее! Если ей доведется соблазнить этого потрясающего красавца — это станет отличной реабилитацией. Просто отменной. Это станет подтверждением… и наградой за… и началом новой счастливой жизни… Только вот — как это сделать?
Она вбежала в комнату. Скинула халат и остановилась перед зеркалом, внимательно себя разглядывая. За эти дни она стала лучше выглядеть. Кожа успела покрыться светлым золотистым загаром и уже не выглядела такой безжизненной, как в первый день. А несколько крупных веснушек на переносице сделались ярче, придавая внешности забавный девчоночий шарм.
Глядя в зеркало, Юлия облизала палец, задумчиво провела им по четким темным линиям бровей. По губам — глянцевым малиновым блеском. Подумав, даже подчернила ресницы, удлиняющей тушью. Она редко пользовалась косметикой, а на отдыхе вообще предпочитала обходиться без нее. Но ради такого случая можно и подкраситься. Яркое, как вспышка света, воспоминание о незнакомце всколыхнуло в душе целый сонм противоречивых чувств. Страх. Удивление. Недоумение. Надежда, заинтересованность, волнение и тревога… О сне не было уже и речи. «Видимо, этот отпуск не для сна! — Юлия захихикала, стоя перед зеркалом. — А для активного отдыха! Неожиданно оказался…» Но — что это?!
Какое неприятное, тревожное ощущение. Впервые в жизни Юлия так четко осознала смысл выражения «почувствовать взгляд»… Потому что именно его, она и почувствовала. Отчетливо. Чей-то пристальный взгляд, прожигающий спину…
— Ой!!
На балконе дома напротив, кто-то резко метнулся в глубину помещения. Однако не столь быстро, чтобы она не успела заметить пузатого мужика в полосатых семейных трусах! Ха-ха-ха! Вот идиотка! — хохотала Юлия, прикрываясь влажным полотенцем и задергивая штору.
Балкон напротив уже давно был девственно пуст. Но чувство сканирующего взгляда почему-то осталось.
…Солнце садилось за море. Это было ясно по тому, как медленно меняло цвет небо над низкими крышами домиков — от серо-голубого до ярко-розового.
Юлия курила, глядя на то, как пьяные от обжорства пчелы облепили сладкие остатки дыни, сочащейся липким душистым соком. Она уже начала привыкать к слишком крепким сигаретам. Они отлично сочетались с резковатой терпкостью испанского вина… Только вот с того момента, как чей-то нескромный взгляд заставил ее задернуть шторы в номере, казалось, что кто-то непрерывно смотрит на нее в упор. К вечеру на улице поднялся прохладный, довольно резкий ветер. И спина заныла опять, заставляя морщиться от боли. Стало вдруг очень неуютно… и Юлия ушла с балкона.
А что — если просто спросить у портье? О том, как он сюда попал, этот конверт? Не было бы ничего проще. Но она не знает языка. И вообще — подумают, дура какая-то русская. Может, тут так принято. Но даже если и так. Он ведь не знает, где она живет. И вообще, кто она… А вдруг — знает?! Что за бред. До чего уже додумалась… И все же.
Есть, конечно, вариант, что он узнал ее адрес, напечатал фотографии, потрудился принести их в отель и каким-то образом подсунуть ей в номер только для того, чтобы сделать незнакомой барышне приятный бескорыстный сюрприз. Но как-никак, Юлия прожила на этом свете двадцать шесть лет. И что-то из прошлого опыта подсказывало ей, что это — не так.
А потому… А потому теперь-то, наконец, пригодится белая юбка! И топ в виде корсета, тоже белый, подчеркивающий не особенно глубокую, нежную ложбинку на груди. Она взбила волосы. Немилосердно перетравленные осветляющим порошком, они сделались такими непривычно послушными — хочешь ставь, хочешь клади. Пользуясь этим обстоятельством, она сотворила у себя на голове нечто вроде пушистого облака с острыми кончиками, торчащими задорно и трогательно во все стороны. Шея и плечи казались под этим облаком еще более хрупкими. Белые одежды, ярко-красный лак на коротких ногтях, на ногах — все те же простые вьетнамки. Надо признать — получилось довольно мило. Этакий порочный ангелочек.
Она поняла, что не ошиблась в выборе наряда, когда выходила из отеля. Портье, выглянув из-за скучной конторки, проводил ее недвусмысленным тоскливым взглядом. Возможно, еще и потому, что глаза и щеки у нее горели от нервного возбуждения. Она почему-то не сомневалась, что сейчас увидит его. Либо в холле отеля, либо у крыльца, либо в ближайшем кафе…
Его не было. И Юлия, вдруг растерявшись, присела за столик отельного бара на улице. Она все еще пребывала в приятном волнении. Вокруг толкался народ. Начиналась та самая вечерняя жизнь… И она — теперь, ожидая встречи, была в ней не так одинока, как тогда. В тот первый вечер, когда плакала в подушку.
Она заказала кофе, хотя совсем его не хотела. Если честно, она хотела выпить. И желательно, чего-нибудь покрепче вина. Но два существенных момента остановили ее. Во-первых, она что-то уж слишком много пьет в последнее время. Есть причины, ничего не скажешь, но — так и до алкоголизма недалеко. А во-вторых, и — в главных… ей нужно быть сейчас в себе. Очень в себе. Поэтому она прихлебывала слишком крепкий кофе. Бармен постарался — сидя здесь в таком виде, она явно создавала ему рекламу. И каждую минуту, секунду, она ждала увидеть это необычайное лицо. Которое уже не могла вспомнить. Как не могла и забыть.
Серо-зеленая вуаль снова, как каждый вечер, накрыла городок полупрозрачной тенью.
Уже, наверное, больше часа Юлия бродила по узким, извилистым улочкам неподалеку от замка. Рассеянно любуясь крошечными витринами частных ювелирных магазинов, резными каменными балконами, каждый из которых мог бы составить отличную декорацию к пьесам Шекспира, свежими черно-зелеными креветками, выставленными на лед у входов в ресторанчики.
От запахов жареной рыбы, чеснока, сигар и цветов, таких густых, никогда не выветривающихся с этих улиц, немного кружилась голова. Юлия шла и шла, не в силах нигде остановиться, в тонком и крепком, как шелковая нитка, самовластном трансе. Поминутно ища знакомое лицо в гуляющей толпе, вздрагивая от случайных прикосновений, толкаясь в сувенирных лавках уже без всякого понимания, зачем она это делает.
Когда ноги устали от бесконечной ходьбы, а глаза заболели от мелькания быстро сменяющихся картинок, пришлось признать, что его нигде нет. И не было. Ни в холле отеля, ни у крыльца, ни в ближайшем кафе. Ни даже в дальнем. Его не было на улицах, в магазинах, в открытых ресторанчиках на затемненной набережной. Его не было.
Сказать, что она была разочарована, нельзя… Она была рада. В глубине души, она боялась их встречи больше, чем могла себе признаться. Как нельзя сказать, что она была раздавлена. Совсем нет. Она была просто убита.
…Начиналось то синее, неуловимое, волшебное время, которое сумерки превращает в ночь.
На пляже, мягко освещенном прибрежными фонарями, не было ни души. Идти по песку в обуви стало неудобно, и Юлия сняла вьетнамки. Песок оказался приятно прохладным. Чувствуя, как песчинки податливо раздвигаются под напором ее ступней, она шла вдоль кромки, норовящей, подобно смешному Чикко, облизать ей щиколотки. Море мерцало серебром с красновато-рубиновыми отблесками… И шептало ей мягко и настойчиво о том, какая она идиотка. О том, как она несчастна. О том, как она одинока. Море так покойно, мирно, хладнокровно говорило ей об этом, что хотелось внимать ему бесконечно, так же покойно и хладнокровно соглашаясь с ним.