— Ну вот — тогда можно начинать.
Это был самый роскошный ресторан, в котором Юлии доводилось бывать. Верхний этаж старинного здания на Рамбле представлял собой крытую террасу, то ли стилизованную, то ли, в самом деле, сохранившуюся в неизменном виде с конца восемнадцатого века. По всей вероятности, сегодня кроме них не нашлось желающих отведать священного мяса. А может быть, просто было еще не время для ужина? Как бы то ни было, они были там одни.
— Надеюсь, сегодня мы не станем пить сангрию? — робко предположил дон Карлос.
— Не станем.
— И ты разрешишь угостить тебя хорошим вином?
— И хорошей едой — ты обещал.
Скоро в центре стола стояло огромное плоское блюдо, закрытое слоем тонких, как лепестки розы, полупрозрачных ломтиков вяленого мяса. Они просвечивали на солнце рубиново-алым, когда, поддевая их один за другим, дон Карлос протягивал вилку к Юлиному рту. После каждого куска он клал ей на язык сочащиеся желтым соком кубики дыни. И давал запивать все это густым, терпким, даже чуть солоноватым, как кровь, вином.
Наслаждение, написанное на лице Юлии, делало совершенно лишним его последующий вопрос:
— Нравится?
Он смотрел на нее, как мать смотрит на своего первенца, впервые потянувшего в ротик что-то, кроме молока.
— М-м-м…
— Самый лучший хамон подают в Мадриде, — вздохнул дон Карлос, — но и этот совсем неплох.
— Неплох?! Я готова есть всю жизнь только это… — сообщила она, слизывая очередной кусочек дыни с кончика его вилки.
Юлия сидела напротив садящегося за крыши Барселоны красного солнца. Она щурилась, пряча глаза от слишком ярких лучей. От этого создавалось ощущение, что Юлия подмигивает кому-то за спиной дона Карлоса.
Потом было мясо. Большой, сочащийся кровью бифштекс на простой белой тарелке, безо всякого гарнира и прочих глупостей. Юлия пробовала его с опаской. И с замиранием сердца прислушиваясь к ощущениям. Ощущения подсказывали — явно — этот вкус так сочетается со вкусом вина, что после этого Юлия точно будет знать, что такое гармония. И неявно — что кровь в венах становится необычно горячей. И растут смелость и злость, и буйная, сумасшедшая радость от всего происходящего. Впрочем, возможно — это всего лишь потому, что он сидит напротив, очевидно наслаждаясь ее видом. Глядя на нее, он сам ел с большим аппетитом, чем обычно, будто впервые пробуя знакомые блюда. Она видела — и вкус вина кажется ему лучше, и ветер, гуляющий по террасе, приятнее обдувает кожу.
— Раз уж мы так красиво отдыхаем…
— Чего ты желаешь? — с готовностью отозвался он. — Любой каприз, я готов.
— Здесь можно, наверное, заказать качественную сигару? По-моему, если уж я в Испании, подходящий случай попробовать, а?
— Ты куришь?
Он знал об этом отлично — ведь видел же, хотя бы когда делал свои фотографии! Однако спросил с каким-то обидным, странным удивлением, как будто она говорящий кролик или кошка, которая вдруг еще и курит.
— Да, — с вызовом произнесла Юлия, — а ты, конечно — нет.
— Я бросил.
Ах, вот как? Ну, понятно. Здоровый образ жизни, и все такое прочее… Он ведь явно не мальчик. Но сколько ему лет — сказать совершенно невозможно. Он из тех жутко богатых, замороженных вампиров или инопланетян — как они с подругами в шутку называли некоторых артистов, которые выглядели сейчас точно так же, как когда Юлии, например, было три годика. Просто очень холеный. И думающий о здоровье. В отличие от нее.
— Давно?
— В общем, да… Прилично, — он усмехнулся, — но ты делаешь это с таким удовольствием, что мне захотелось снова начать… Только вот сейчас сигареты, и даже сигары — совсем не те, что прежде, — он сказал это так, будто живет уже сто лет.
— Ну, а я… не собираюсь бросать. Ни курить, ни пить, ни все остальное. Я собираюсь получать от этого, как можно больше кайфа!
Почему он посмотрел с таким недоверием? Сомневается в том, что она сможет получить наслаждение от своих порочных склонностей?
Тем временем им принесли деревянный резной ларчик. И Карлос, деловито порывшись в нем, выбрал большую толстую сигару, обернутую в красную с золотом бумагу.
— Какого цвета у тебя глаза? — спросил он вдруг.
— Не знаю, — Юлия равнодушно махнула рукой, — никакого. Они меняют цвет в зависимости от освещения.
— Кто ты? — без всякого перехода опять спросил он.
— Я не знаю, — в тон ему ответила Юлия.
— Как?! — он сделал преувеличенно удивленное лицо.
— Скорее всего — никто, — она пожала плечами.
— Ты, кажется, не слишком-то себя любишь…
— Совсем не люблю.
— Почему?
Почему тебе это так интересно? Вот в чем вопрос. Он даже перестал играть в невозмутимого дона, забыл вдруг о своем фирменном выражении лица — снисходительной иронии. А просто уставился на нее в упор, ожидая ответа. Только что тут можно ответить?
— Ну, вероятно — не за что.
— Но неужели ты даже не догадываешься о своей истинной сущности?
— У меня нет никакой истинной… сущности, — Юлия раздраженно нахмурилась, — то есть я, тоже меняю цвет. В зависимости от ситуации. И — окружения, — добавила она многозначительно.
— Тогда — кто же ты сейчас?
Она с тоской глядела на его пальцы, которые, повертев толстую сигару, поднесли ее к безупречному рту. Бледные губы сомкнулись вокруг темного основания, вдруг хищно сжав его, когда он поднес к кончику сигары горящую спичку.
— Кажется, сейчас я развратная расчетливая стерва, знакомящаяся на курорте с разными импозантными мэнами…
— Слишком длинно, — поморщился дон Карлос в клубе первого дыма, — а если короче?
— А если короче, — Юлия попыталась изобразить роковой прищур, как у одной из тех красоток на черно-белом плакате в салоне, — если короче, я — женщина-вамп.
— Кто?!! — он чуть не выпустил сигару изо рта. — Ха-ха-ха!!
Эта реакция так не соответствовала задуманному Юлией эффекту, что уголки губ у нее непроизвольно поползли вниз, заставив испугаться возможных неконтролируемых слез.
— Простите, простите… — поспешно пробормотал дон Карлос, очень стараясь вновь стать серьезным, — Прости меня! Просто…