От неожиданности и еще чего-то, трудно поддающегося определению, Юлия онемела. В буквальном смысле. Она открыла рот, намереваясь ответить что-нибудь, соответствующее этому патетичному до высокомерия тону. Но не смогла выдавить из себя ни звука. Так и молчала, потея и беспомощно хлопая ресницами, будто закомплексованная «ботаничка» на выпускном экзамене. Хуже того. От его взгляда, в общем-то, спокойного и, может быть, только слишком любопытного, она непроизвольно попятилась, невежливо наступая на ноги стоящим сзади экскурсантам. И только родинка над ее левой бровью медленно ползла верх. Якобы — иронично.
— Буэнос диас… — повторил он.
Дальше началось уже совсем несусветное. Он поднял руку прекрасной формы, обрамленную белой шелковой манжетой. И поднес к ее лицу… целый миг было совершенно дикое ощущение, будто он хочет, чтобы она ее поцеловала… От изумления и шока Юлия застыла, как парализованная, а он поднял кисть выше и легко-легко — может, это даже просто был ветер — дотронулся до той самой родинки над левой бровью, словно проверяя ее наличие на том самом месте. Прикосновение привело ее в чувство. Юлия вздрогнула и, так ничего и, не сказав, ушла. Нет — убежала! Видимо от испуга и нервного перенапряжения, у нее в ушах застучало в ритм сердцу, как навязчивый мотив дурацкой песенки: Ка-ма-эль… Ка-ма-эль… Ка-ма-эль…
…Их привезли к знаменитому кафедральному собору.
Какие подробности рассказывала о нем простуженная гидша, как они ехали мимо глянцевых фешенебельных кварталов нового порта, Юлия не знала. Она толком ничего не видела. Спина отваливалась, чересчур быстро все мелькало перед глазами, очень неприятно подташнивало от этого бесконечного мелькания. И уже, наверное, от голода. Она допила всю воду, но — не полегчало. Как ни странно, только в самом соборе, в мрачной прохладе готических сводов, немного отпустила вязкая тревога, сжавшая сердце и желудок. Она прислонилась плечом к стене, прижала пламенеющий лоб к влажному холоду каменной кладки рядом со статуей «Черной Мадонны».
Высокие мрачные своды, богато задрапированные статуи католических святых в альковах и многоярусные ряды свечей, мерцающие в желтых и красных прозрачных подсвечниках, дарили покой. Витражные розетки небывалой красоты, словно детский калейдоскоп с цветными стеклышками, сквозь которые солнце рассеивало сине-красно-зеленые лучи по темному гулкому пространству, наполняли душу немотивированной, априори существующей надеждой на счастье. Но необычная тревога все же не прошла до конца. И когда они, выбрались на сверкающую небом и солнцем улицу из прохладного полумрака, навалилась с новой силой.
Бродя, словно зомби, по угрюмым проулкам Готического квартала, она уже не могла ни восхищаться, ни дивиться мастерству старинных каменотесов, мечтая лишь об одном. Чтобы их поскорее отпустили на обещанные три часа свободного времени.
В одном из узких, как каменный мешок, коридоров квартала Юлия подняла глаза к небу, в надежде глубоко вдохнуть и прийти в себя. И наткнулась взглядом на ехидно скалящиеся морды горгулий. Жуткие единороги, уродливые слоны, ухмыляющиеся обезьяны с пугающе-человеческими пальцами нависали над ней, как некие соглядатаи, позеленевшие от времени и почерневшие от бессильной, запертой в камень злобы. От их враждебных, несущих угрозу каменных морд, голова закружилась еще сильнее, и Юлия уже не смотрела никуда. Только все время чувствовала спиной любопытный взгляд, готовая каждую секунду встретиться с прекрасными, необычного светло-алюминиевого или серебряного цвета глазами.
— У вас будет три часа свободного времени, но постарайтесь не уходить далеко от этой остановки! — бубнила костлявая тетя.
Потом она вручила каждому подробную карту города, напомнив, что «…кто не придет к восьми часам, мы будем считать, что вы решили остаться, учтите, автобус ждать не будет…!»
А потом их, наконец, отпустили. Для начала нужно было срочно поесть. Она отказалась, когда ее позвала с собой семья с мальчиком.
— Девушка! Пойдемте с нами, перекусим…
— Нет-нет, — слишком поспешно воскликнула Юлия, и, застыдившись этой поспешности, вежливо улыбнулась. — Спасибо, я пока не хочу…
Они были довольно милые, чем-то даже родные, и тоже немного потерявшиеся. Но сейчас Юлия не могла составить им компанию. Сейчас просто необходимо было побыть одной. Вот уж не думала, что здесь у нее будут возникать подобные потребности! Боялась, скорее, обратного — что будет одиноко и не с кем парой слов перекинуться, а вот, поди ж ты…
Быстро смирившись с тем, что в этой поездке ей будет не до рациональности и экономии, Юлия опустилась на пластиковый стул первого попавшегося кафе на Площади Короля, прямо за кафедральным собором, уже смутно догадываясь, что подающиеся здесь бутерброды за углом можно купить в три раза дешевле. Было, как раз, время обеда, и все вокруг забито народом. Так что, ей еще повезло.
Юлия всегда любила вкусную еду, и в Москве при любой возможности гурманила по полной. Не боялась, и даже любила экспериментировать, она и жареных тараканов, которыми пугают вернувшиеся из Таиланда клиентки, с удовольствием бы попробовала. Недаром друзья в шутку называли ее кайфожоркой. И здесь, в Испании, она, безусловно, надеялась потешить свои гурманские склонности. Тем более что за соседними столами, оживленные люди в шумных компаниях вкушали, что-то вкусное и заманчивое. Но она абсолютно не знала, что это. В этом кафе не оказалось меню на русском, и она застеснялась спрашивать у взмыленной официантки, что это они там едят, как оно называется и из чего сделано. Да и сил уже не было. Придется, по всей вероятности, перенести лакомство на потом. Так что она просто ткнула пальцем в нарисованный на стоячем постере большой бургер, снова усмехнувшись про себя. Только она может приехать в такую даль, чтобы есть фаст-фуд за бешеные деньги. К бургеру, она заказала большую кружку пива.
Пока ждала заказ, рассматривала украдкой сидящий вокруг народ. И радовалась невольно. Здесь было много местных, хотя попадались, конечно, и туристы. В основном это была молодежь, модная и стильная. Стройные тела и красивые лица. А если не красивые, то интересные, привлекающие незнакомым выражением кофейных, бархатных глаз и яркими экспрессивными жестами. Голоса у всех, даже у женщин, хриплые, низкие и такие громкие, что постоянный… даже не шум, а гул, как от огромного водопада, помогал лучше чувствовать себя в толпе, попросту растворяя в ней.
Первый глоток вернул к жизни, а второй принес ощущение счастья. Жуя огромный, довольно, кстати, вкусный бутерброд, она прихлебывала холодное испанское пиво. Она вдоволь налюбовалась видом и людьми, еда и алкоголь расслабили одеревеневшее от поездки и переживаний тело. И тогда, с наслаждением закурив, она смогла более спокойно подумать обо всем… Обо всем?
Да, если учесть, что все состояло в нем. И в этом взгляде, что смутил ее опять до крайней степени идиотизма.
Она достала из сумки огрызок карандаша и в задумчивости стала рисовать на салфетке так поразившее ее лицо.
Несмотря на очень короткое время и свое странное замешательство, вблизи она рассмотрела его лучше. И сдавалось, она поняла, в чем заключается основная красота его лица… это необыкновенное, редкостное сочетание ровного золотисто-коричневого загара, очень светлых монохромно-серых глаз и волос такого же необычайного оттенка. Ибо, как она с изумлением убедилась, это была не седина. Это было необычно. Это было породисто. Это было просто красиво, наконец. Однако даже после всего этого, она понимала, что основная его привлекательность состоит не в этом. Убивало, сражало на месте и приводило в ступор другое. А именно — то неприятное и в то же время завораживающее чувство, впечатление, будто он видит ее насквозь. Или, скорее — просто знает о ней все! Даже то, чего она сама не знает о себе… Это был уже полный бред.
Юлия видела подобные взгляды два раза в жизни. Во-первых, у настоящего, живого «авторитета». Когда тот был еще жив, соседские ребята — мелкопоместные «братки» из двора, как-то познакомили ее с Валерой, неизвестно с какими целями. И еще однажды — у фээсбэшника, начальника отдела безопасности в банке, где работал отец… Но у Валеры были холодные, мертвые глаза убийцы, а у того, другого — профессиональный взгляд специалиста, начиненного манипулятивными техниками и секретными знаниями человеческой психологии. Здесь же было совсем другое. Что? Если без дураков — ясное, четкое, как контур витража в розетке кафедрального собора, ощущение, будто он обладает неким тайным знанием. Тьфу ты, мура какая-то… Юлия раздраженно стряхнула с колена пепел, упавший с полностью истлевшей сигареты.
И что тут странного? Он узнал ее — он ведь видел ее вчера на пляже. Приехал на экскурсию — туда же всех везут! Узнал и решил поздороваться. Что тут особенного? Тем более… может… она ему понравилась? Хм-м… Юлия, нервно щелкая зажигалкой, прикурила новую сигарету. Вообще-то, у таких мужиков, как он, таких как она — как у дурака морковки… Н-да. А впрочем, если так — что ж? Решила же наслаждаться жизнью, вот и наслаждайся!
Взбодрившись от отдыха и острых мимолетных взглядов, что бросали на нее время от времени проходящие мимо кафе знойные испанцы, Юлия решила, что если вдруг что — она не станет сопротивляться. Хотя вряд ли что-то будет. Размечталась.
Она досадливо скомкала салфетку с размытыми, неуловимыми чертами незнакомца. И с сожалением — еле заметным, проводила ее глазами, когда та улетела со стола, унесенная морским ветром куда-то в глубины Готического квартала.
Юлия провела в кафе больше часа, и правильно — пересидела самую жару. Но нужно было выдвигаться, тем более что она, начала засыпать под гул разговоров шумливых испанцев. Она решила использовать оставшееся время, чтобы побродить по заманчивым закоулкам, которые видела из окна автобуса.
Открыв карту Барселоны, выданную заботливой тетенькой, увидела отмеченную маркером центральную улицу под названием Рамбла. Одна из главных достопримечательностей, которую нужно обязательно осмотреть, — что-то типа нашего Арбата или американского Бродвея. Ну, что ж, Рамбла была в пяти минутах ходьбы и недалеко от места встречи с автобусом. Заодно можно подумать, идти ли на ночную тусовку. На сегодня впечатлений и переживаний и без того было достаточно.
Она отлично прогулялась по переулкам, пахнущим прелым компотом и свежим хлебом. Заходила в малюсенькие магазинчики с экзотическими местными товарами, с интересом разглядывала сетки, натянутые между домами на узких улочках. На сетках было набросано много чего — огрызки яблок, фантики, старые кеды и использованные презервативы, короче, помойка. Запах был соответствующий, а на жаре так вообще — самое оно. Вот нравы, дивилась Юлия, а цивилизованная, вроде бы, страна! Столица! В Москве и то почище будет, — не без гордости заметила она.
Но, несмотря на эти мелочи, по Рамбле, она шла уже совершенно очарованная. И чувствовала себя уже почти своей в этой многоголосой, многоликой толпе, что медленно текла двумя сплошными потоками навстречу друг другу.
Цветочные палатки, газетные ларьки и сувенирные лавки стояли здесь на каждом шагу. А между ними молодые стройные люди, одетые в вечерние платья и смокинги, танцевали танго под лежащий прямо на асфальте магнитофон-мыльницу. С обеих сторон широкого, мощенного плиткой тротуара, располагались небольшие возвышения, а на них стояли странные скульптуры. «В человеческий рост — не смотрится…» — отметила про себя Юлия. Хотя это и не скульптуры, кажется… больше похожи на манекенов. Она решила, что это какой-то муниципальный арт-проект, как с теми коровами, что в прошлом году расставили по всей Москве. Может, у них тут тоже мэрия развлекается?
Манекены были забавные, а некоторые — очень даже красивые. Около каждой композиции толпился народ, но Юлия, не задерживаясь, шла дальше. Ее гнало вперед любопытство и странный страх остановиться. Она залюбовалась роскошным кентавром, выкрашенным в серебряный цвет. Торс у него был дивный, а главное — лицо, просто как живое! Ну, надо же… а талантливые у них художники. Она улыбнулась, глядя на космонавта в смешном допотопном скафандре, удивилась золотому китайскому божку… и издалека заметила манекен в черном плаще с красным подбоем. Уж очень — даже слишком — он походил на ее сегодняшний сон.
Ну, да! Все именно так — шпага на боку, белая рубашка, высокие сапоги. Только лицо почему-то бледно-фиолетовое с черными глазами, неподвижно глядящими вдаль. Наверное, Дон Жуан — это же национальный герой как-никак. Темные локоны, шляпа с пером низко опущена на лоб… или все-таки, нечистый? Издалека не видно. Подойдя ближе, она остановилась на расстоянии полуметра от странного персонажа… и тут только поняла, что это никакой не Дон Жуан. И даже не дьявол, а… вампир. Вот это да. С юмором у них организаторы — вокруг яркого рта кровавые подтеки и даже на белоснежном жабо рубашки яркой красной краской нанесены живописные пятна.
Юлия приподнялась на цыпочки — рассмотреть, как натурально вылеплен из папье-маше или гипса подбородок. Ей понравился остроумный эффект — будто бы сквозь лиловую краску пробивается щетина… и вдруг она узнала, как случаются сердечные приступы. Рот гипсового вампира медленно открылся, и — она не поверила своим глазам! — оттуда показался живой, дрожащий, розовый человеческий язык!
У Юлии плавно помутнело в глазах, во рту образовался явственный металлический привкус, она стала терять сознание… когда вдруг услышала заливистый, веселый многоголосый смех, а несколько рук поддержали ее под локти. Она открыла глаза. Вокруг действительно смеялись, нет, просто хохотали до слез люди. И бросали монетки под ноги статуе-манекену. Юлия с ужасом обернулась. Как раз в это время вампир грациозно поменял позу и снова застыл в полной неподвижности. Кто-то из русских туристов проговорил, обращаясь к плачущей навзрыд пятилетней малышке:
— Доча, да не бойся, ну чего ты испугалась? Это же просто дядя, накрашенный красной краской! Он артист, у них работа такая… они только притворяются скульптурами… Ну, не плачь, пойдем мороженого купим…
Под ободряющий смех и иронические взгляды Юлия кое-как, спотыкаясь на ватных ногах, выбралась из толпы. Она не знала, плакать ей от испуга или смеяться над собой… Интересно вот, это она — дура, или они — идиоты? Во всяком случае, шутки у них точно идиотские.
Медленно приходя в себя, она добрела до небольшой симпатичной площади, подальше от того места, где так позорно облажалась. Там же, на площади, она купила себе еще банку пива. И вошла в высокие ворота городского парка. Там на пушистых газонах сидели, лежали и даже спали люди. «Мудро…» — похвалила идею Юлия.
Она опустилась на газон совершенно без сил от жары, долгого хождения, неожиданного испуга и довольно крепкого пива. И опять вместе с усталостью плечи придавили одиночество и обида, и боль… Странно, что от порыва заплакать и убежать в Москву к маме с папой спасло воспоминание о насмешливом и всезнающем взгляде серых глаз.
Привалившись спиной к гладкому основанию платана, она стала разглядывать карту и еще раз пролистала путеводитель, особенно то место, где рассказывалось о какой-то мутной истории, связанной с Гауди…
«…с 1914 года Гауди все силы отдавал только строительству своего храма. Церковь «бедняков» стала его навязчивой идеей. Углубляясь в себя, он становился все более эксцентричным, свято верил в свое мессианское предназначение, жил отшельником в своей мастерской, расположенной на строительной площадке, и выходил только время от времени «с шапкой в руке» для сбора средств на строительство церкви… Однажды, в 1926 году, недалеко от строительной площадки, Гауди был сбит трамваем. Никто не узнал в старике, одетом в поношенную одежду и похожем на бродягу, известного всей Барселоне архитектора…»
Спина болела, ноги гудели, глаза слипались. Она скинула вьетнамки, прилегла на мягкую щекочущую траву газона и представила еще раз серебряные глаза…
Она смотрелась там, как одна из них — одна из местных подростков-эльфов, самозабвенно целующихся в тени деревьев. Тоненькая, босая, в рваных джинсах, сползающих с узких бедер, и белой майке-алкоголичке. Из украшений — только кожаные феньки на запястьях, да татуировка в виде крыла на левой лопатке, сделанная когда-то по дурости. Тогда у них еще работал Миха-Тату. Ему нужно было потренироваться перед конкурсом, он и уговорил всех девчонок сделать бесплатно по картинке. Юлия почему-то выбрала крыло. Оно смотрелось очень демонически — черное, графичное, и как будто рваное у нижнего края — что-то там у Михи не получилось, не то краска растеклась, не то машинка сломалась.
Платан над ней шумел листьями, яростно споря о чем-то с теплым ветром. А ветер доносил с моря запахи рыбы, водорослей и сигар.
Она уже спала. И не заметила, что местный бомж, одетый с вызывающей роскошью — в шелковые пурпурные шаровары и вязаную сетчатую хламиду, — изящно стянул недопитую ею банку с пивом.
Как не видела и того, кто склонился над ней, на долю секунды заглянув в спящее лицо. А потом, осторожно сдвинув пальцами лямку майки, вгляделся с насмешливым любопытством в ее незаконченную татуировку.
Прекрасное лицо склоняется над ней, медленно и неумолимо приближаясь.
Вот оно уже так близко, что его не видно. Видны только губы — странно бледные на загорелой коже, четко очерченные идеальной формы. Не влажные и не сухие, не улыбающиеся и не сжатые… она чувствует незнакомое дыхание на своей шее, оно пахнет свежестью, морем и сигарами. Сейчас, очень скоро этот рот поцелует ее и все изменится. А пока чьи-то прохладные пальцы щекочут кожу на левой лопатке…
Юлия вскрикнула, дернулась и открыла глаза.
Лицо и голые руки приятно покалывало мелкими теплыми каплями южного дождя.