- Второе - афишное. В духе Маяковского. Знаете ведь, как он свои афиши формулировал. Там значилось: "Замуж за Зощенку"!
Михаил Михайлович заулыбался. Оказалось, что это для него новость. В стихотворении идет речь о витрине фотоателье на главной улице Саратова. Есть там такие строки:
И рисуется ее глазам уж,
что она
за Зощенку
выходит замуж.
Эти строки и дали Маяковскому основание для второго, афишного, заглавия.
Разговор о поездке продолжался, но незаметно тон его стал иным: Зощенко уже не возражал. Я же старался нарисовать перед писателем радужную картину поездки.
- И встряхнуться вам, Михаил Михайлович, право же, невредно. Кстати, ваш "товарищ по несчастью" Михаил Ефимович Кольцов уже дал согласие. Следуйте его примеру! А ведь он крепкий орешек - притворялся вначале бездарным оратором. Но чем больше он внушал мне этакое, тем крепче я на него наседал. Договорились, что он будет читать свой доклад по написанному тексту. Но тема весьма актуальная, привлекательная - "Женева - город мира"...
- А как же это вы предполагали - он и я? - спросил Зощенко.
- Нет, нет, отдельно! Между вами недельный интервал. Города все как на подбор: Харьков, Ростов, Баку, Тифлис. На обратном пути - Кисловодск. Соглашайтесь, Михаил Михайлович!
- Вы меня почти уговорили. Меня смущают, по правде говоря, мой неровный характер и мои хворобы. Боюсь вас подвести - ведь проклинать будете, ежели я сорву ваши добрые начинания... Но была не была - согласен! Только в случае аварии пеняйте на себя!
- Спасибо!
Меня буквально захлестнула радость. И я с места в карьер приступил к сугубо деловой части переговоров:
- Составим программу вечера. Сначала вы дадите немного биографии, расскажете об особенностях вашей работы, о сатирическом жанре как таковом. На это уйдет, я полагаю, минут двадцать пять.
Зощенко вздрогнул:
- Что вы, что вы, я столько не вытяну. Да и неловко уделять столько внимания своей персоне. Надо отвести на это десять минут. Не больше.
Говорили в тот раз о многом: о количестве написанных рассказов, о переписке с читателями. Я заметил:
- Меня поражает ваша работоспособность. И продуктивность вашей работы!
Михаил Михайлович насторожился:
- А меня скорее огорчает малая продуктивность. Поскольку вы сидите у стола, приоткройте верхний ящик. Видите? Это все - неоконченные рукописи. Имеются ветераны - лежат неделями, а то и месяцами. Возможно, кое-что никогда и не увидит света! Я пишу медленно и тяжело. Разве что за исключением фельетонов.
Когда я собирался покинуть гостеприимного хозяина, он спросил:
- Павел Ильич, вы меня извините, чем вы объясните вашу удачу? Многие ведь обращались ко мне с подобными предложениями. И соблазнительные были варианты. Всегда решительно отказывался. А тут вдруг такое чудо. Я еще и не осознал своего поступка.
Я, признаться, даже растерялся. Пролепетал:
- Я, конечно, не колдун. И не гипнотизер тем более. Но мне, естественно, знакомы кое-какие секреты. Главное - вера в ваш успех!
У меня вдруг мелькнула мысль: не передумает ли Михаил Михайлович? Я пробормотал:
- Может быть, закрепим договором?
- Вы меня не так поняли. Обойдемся без договора. Меня вполне устраивает пример Маяковского, с которым вы были связаны. К тому же - такое авторитетное учреждение, как Московский университет... Я понимаю, как много интересного сулит мне это путешествие. Но очень боюсь его. Боюсь, что вся затея кончится провалом. С другой стороны, приятно, что студенты отдохнут и подлечатся. Да и сам я выйду в свет, побываю в местах моей молодости... Я ведь жил на станции Минутка под Кисловодском, работал контролером на ветке Минводы - Кисловодск. Устроился по протекции. Это было счастьем: жил не голодая, подкопил малость, да еще бесплатный железнодорожный билет... Встречусь в Харькове с сестрой - у меня там сестра живет. Так что поехать стоит, конечно. Держите со мной связь. Если будете еще до мая в нашем городе, заходите.
* * *
И вот наконец середина мая, мы с Михаилом Михайловичем в Харькове. Здесь предстояло его "боевое крещение".
Каюсь, я пытался скрыть от Зощенко некоторые обстоятельства, в частности то, что выступать предстоит в самом большом театральном помещении города. Но вскоре понял, что сестра писателя посвятила его в эту тайну. Михаил Михайлович предупредил меня, что боится оркестровой ямы. Как быть?
Я договорился с дирекцией, и рабочие сцены наглухо закрыли досками оркестр. Все было сделано оперативно, на доски постелили ковры и водрузили маленький столик.
Приближался решительный час. Около двух тысяч человек заполнили зал. У кассы толпа не получивших билета взывает к милосердию администратора. Пожарные протестуют. Милиция на страже. И без того нелегально продали триста входных. Дирекция опасается за перекрытия.
Я отправился на сцену. Стою рядом с Михаилом Михайловичем и в который уж раз напутствую его, напоминаю об условленном, даже отрепетированном начале выступления. Три биографические подробности должны были дать настрой залу. Первая из них гласила:
"Я родился в Полтаве, в 1895 году".
Как выяснилось впоследствии, Зощенко родился в Петербурге. Но отец его был полтавчанином, паспортов тогда еще не было, и Михаил Михайлович считал своей родиной Полтаву.
Вторая биографическая подробность касалась происхождения:
"Мой отец - художник. Его картины имеются и в Третьяковской галерее, и в Академии художеств, и в музее Революции".
Третья, пожалуй самая неожиданная, должна была прозвучать так:
"Я переменил в жизни не менее двадцати профессий. Был и комендантом почты и телеграфа, и агентом уголовного розыска, и дегустатором, и инструктором по кролиководству... Потом - постовой милиционер, столяр, сапожник... И в конце концов выбрал самую тяжелую профессию - писателя".
- Если вы сделаете такое вступление, все пойдет отлично! Вы - на коне!
Михаил Михайлович никак не реагировал на мои слова. Будто и не слышал. Между тем опоздание нарастало.
- Не забудьте упомянуть, - продолжал я, стараясь не проявлять тревоги, - о том, как вы чинили башмаки одному писателю на Васильевском, а через много лет он узнал в вас своего коллегу. И непременно начните чтение со "Слабой тары". После чего еще два-три рассказа и - перерыв. Ну, ни пуха ни пера!
С этими словами я легонько, по-дружески подтолкнул Михаила Михайловича. Но он ни чуточки не шевельнулся. И тут прозвучали страшные для меня слова:
- Я выступать не буду. Боюсь выйти на сцену. Такое скопление! Это меня приводит в ужас. Спасайте. Скажите, что я заболел. Поймите, что моего лепета никто не услышит.
- Я ручаюсь за вас. Ведь я какой ни есть, но все-таки актер в прошлом. И не буду отлучаться, буду все время здесь, рядом. Идите!
И Зощенко понял: обратного пути нет. И сделал лишь один шаг вперед.
А это только и требовалось: сразу же раздался шквал рукоплесканий! Когда зал стих, Зощенко произнес слова вступления, произнес медленно и четко, так же, впрочем, как он это делал, разговаривая с глазу на глаз. Ни один человек не заметил, наверно, его волнения.
Зал живо реагировал на вступление. При упоминании Полтавы раздались хлопки - быть может, среди зрителей были и полтавчане.