И, после паузы, он прибавил с улыбкой:
- Совсем немножко! И очень осторожно...
* * *
Письмо к Л. Б. Островской
"Люсенька! Извините, что не тотчас отвечаю на Ваше милое письмецо. Был нездоров и в меланхолии.
...Работать с "Крокодилом" трудно на расстоянии. А с "Огоньком" и тем более. Не всякий раз редакции отвечают на письмо, да и чувствуется великое нежелание работать со мной. Поэтому не хочется навязывать свои труды.
Пьесу для Образцова Комитет не разрешил. И по нелепой мотивировке конфликт не типичен и не все комические положения исходят от характеров. Ну и что? Я не обязан был писать типичные комедии. И театр от этого не пострадал бы. Напротив, был бы веселый спектакль для кукольного театра.
Тут сам черт ногу сломит, если возьмется за театральную работу!
...Сейчас работаю над большой книгой. Но, конечно, без уверенности, что напечатают, непостижимо трудно сейчас в литературе! Но, может, я постарел и перестал видеть мир, как это надлежит современному литератору?
Нехорошо долго жить на свете...
М. Зощенко.
13. III. 52".
V
Во многих воспоминаниях он выглядит человеком мрачным, необщительным, неразговорчивым. Когда хотят сказать, что юмористы не обязательно открытые весельчаки, а бывают среди них и мрачные ипохондрики, в качестве примера называют Михаила Зощенко.
Это не так. Точнее, не совсем так. Дело в том, что Михаил Михайлович не выносил развязных, самодовольных и самоуверенных людей, к какому бы рангу и кругу они не принадлежали. И, если в компании оказывался такой экземпляр, прятался в свою раковину отчужденности или незаметно куда-нибудь исчезал. Но в своей, дружеской среде он был живым, остроумным и ярким собеседником, никогда при этом не щеголял застольным остроумием и не претендовал на высокое звание "души общества". Он был из тех, кто готовно улыбается и смеется чужим остротам и шуткам, а сам больше помалкивает, но зато уж если скажет смешное, то уложит слушателей наповал.
* * *
Из письма к Л. Б. Островской
"Люсенька, извините, что не тотчас ответил на Ваши открытки. Эти два месяца зверски работал - для журнала "Октябрь" по их приглашению.
Работа большая - книга новелл, листов на 15. Однако сейчас я заканчиваю только первую часть - она самостоятельна по характеру и поэтому может быть напечатана отдельно от книги.
Как будто бы работа удалась. Недели через две-три посылаю в журнал. После чего (подождав ответа), вероятно, приеду в Москву.
Конечно, полной уверенности нет, что работа моя будет принята (целиком), но драмы и в этом случае не произойдет.
Сам возмущаюсь, что со мной стало - всё отскакивает, как горох от стены. Это бывает к старости!
Однако здоровье мое сносное и даже, пожалуй, лучше чем когда-либо прежде.
Целую Вас, Люсенька! И шлю нежный привет Лёне.
Мих. Зощенко.
31 мая 55 г."
VI
Зощенко писал ежедневно, преодолевая физическую слабость, душевные тяготы, жизненные невзгоды.
В самое трудное для себя время он работал над рассказами о партизанах и солдатах времен Отечественной войны, рассказами, еще как следует не оцененными критикой. В то же время он обдумывал большой роман о русском офицере времен первой мировой войны, участником которой он был.
Когда Зощенко писал и работа у него спорилась - шелуха жизненных бытовых огорчений отлетала от него и он сохранял жизнерадостность в той мере, в какой она была ему отпущена природой.
* * *
Из письма к Л. Б. Островской
"...Сообщаю вам печальную весточку. Редакция журнала "Октябрь" отклонила мои рассказы.
У меня были все данные думать, что это мое сочинение из 10 рассказов написано весьма хорошо, но вот оказалось, что это не так. Одно из двух: либо меня не хотят печатать, либо я и в самом деле ошибся, постарел и потерял способность писать.
Склоняюсь ко второму. Вероятно, я не так, как надо, подхожу к жизни и к литературе. И поэтому так грубо ошибаюсь.
Буду просить Союз, чтобы дали какую-нибудь "низовую" работу. А то, может, и поеду куда-нибудь - в колхоз либо в рыбачью артель. Есть мысли об этом каком-нибудь путешествии к людям. А то, вероятно, я оторвался от жизни и людей и замкнулся в себе. Если все так дружно кричат на меня - стало быть, я не прав.
Однако, как ни странно, у меня нет сейчас растерянности или малодушия. Предстоящие (бытовые) трудности, конечно, страшат, но не настолько, чтоб паниковать. Да и осталось не так-то много жить, чтобы омрачать финальные годы. Как до удивления странно и нелепо складывается моя жизнь.
А главное, не чувствую себя виноватым. Плохой характер у меня - вот основная вина. Недаром говорят, что юморист - это прежде всего плохой характер.
Ваш Лёня в этом случае исключение!..
В общем, Люсенька, не печальтесь за меня. Я справлюсь с огорчениями и буду рассчитывать на удачу.
Целую Вас и Лёню.
Михаил.
27. V. 55".
* * *
Предварительно поговорив в редакции "Крокодила", я написал Зощенко, что он, если хочет, может передать свои рассказы, предназначавшиеся для "Октября", в "Крокодил". Если не все, то хотя бы два-три. Я понимал, как важно было для него снова увидеть свою подпись под своим наконец-то напечатанным рассказом...
В ответ на это предложение Зощенко прислал мне письмо.
"Ленечка, задача оказалась не легкой - дать для "Крокодила" из тех 10 рассказов, которые я писал для "Октября".
Все эти рассказы по размеру не подойдут журналу. Разве что 1 или 2 можно будет урезать. А все остальное пришлось бы сильно ломать и переделывать. Да и эти два, пожалуй, порядочно пострадают от сокращения.
Уж и не знаю, как поступить. Попробую подрезать один рассказ. А насчет остальных посоветуюсь с Вами, когда будете в Питере.