— Ха! — толстое лицо Микчу расплылось в самодовольной Улыбке. — Таме, у углу, иде смерды растят новине бьяраке, новинькие явились. Зеленавы таки, главы треуглавы, глазы — бусины, а за глазами уси тонки и усе бегайут. А первы лапы Длинны, много разов сломаны и усе како пилы с зубами!
Микчу говорил сочно, брызгая слюной, выкатив глаза — где не помогали бедный словарный запас и устрашающая интонация, пробел восполняли живописная мимика и жестикуляция.
— Ага, — умно кивая головой, подтвердил Кирилл. — А заглястцы жигурить димножил?
Микчу осекся, недоуменно захлопал жидкими ресницами.
— Чего?
— Жигурить, спрашиваю, димножил?
— Перестань, — осадил Кирилла Энтони. — Шуточки твои сейчас совсем ни к месту…
Было непонятно, почему Энтони вдруг разволновался, даже лицо посерело. Он приподнялся, повертел головой, увидел пеструю куртку Льоша и громко позвал. Льош попрежнему сидел на корточках среди пинов и оживленно пересвистывался с ними. Махнув Энтони рукой, чтобы немного подождал, Льош еще минуты две попересвистывался с пинами и только затем встал. Пины что-то дружно просвистели ему на прощание, он коротко кивнул и направился к Энтони.
— Здравствуй, Энтони, — поздоровался он, подходя. — Здравствуйте, Кирилл, Микчу…
— Уже виделись… — буркнул Кирилл, но руку подал. Льош поздоровался со всеми, и руку Микчу чуть задержал в своей.
— Послушай, Микчу, — проговорил он, — я, конечно, понимаю, что условия в лагере, мягко говоря, не способствуют образцовому поддержанию гигиены. Но я тебе уже говорил, и мне хотелось бы, чтобы ты понял: чем меньше ты обращаешь на себя внимания, тем больше ты забываешь, что ты человек, а чем больше ты это забываешь, тем ближе твой конец.
Микчу насупился и, выдернув руку из ладони Льоша, отвернулся к стене барака.
— Какой ты сердобольный, — фыркнул Кирилл. — Мне хотелось бы довести коекакие факты до некоторых рьяных поборников гигиены, — насмешливо заметил он. — Так вот, в средние века среди христиан, а в особенности монахов, довольно распространенным явлением был обычай давать различные обеты, как то: ношение власяницы, пудовых гирь, прикованных как к рукам, так и к ногам, бичевание… А также, в частности, и строгое несоблюдение личной гигиены. Вы не находите, Льош, что чужие убеждения нужно уважать? Льош пристально посмотрел в глаза Кириллу.
— До чего же ты меня невзлюбил, Кирилл, — сказал он. Обращения на «вы» он просто не принял. — Только я вот никак не могу понять, за что?
— За гигиену, — желчно ответил Кирилл.
Льош только пожал плечами и повернулся лицом к Энтони.
— Что ты хотел?
Энтони посмотрел на одного, на другого и покачал головой.
— Именно ссоры нам сейчас и не хватало, — вздохнул он. И, уже обращаясь непосредственно кЛьошу, сказал: — Смержи в лагерь новеньких привезли. Микчу видел.
Микчу снова пододвинулся к ним.
— Ага, — горячо выдохнул он. — Зеленавы таки, главы треуглавы…
— Я их тоже видел, — кивнул Льош. — Теперь, если верить пинам, нам предоставляется целый день отдыха. Ты меня для этого звал?
— Ну? — оживился Кирилл. — Так нас сегодня в Головомойку не повезут?
— По идее… — выдохнул Энтони и принялся нервно растирать руки, словно они у него замерзли.
— Так ты все знаешь? — спросил он Льоша. Льош кивнул головой.
— Ну и?..
Льош хмыкнул и пожал плечами.
— Вот именно, что сейчас все дело в «ну и…».
Он приподнялся и, повернувшись к пинам, позвал:
— Василек!
… Крайний из пинов повернул голову.
— Иди сюда, Василек.
Пин привскочил на лапках и быстро засеменил к ним, переваливаясь с боку на бок, совсем как настоящий антарктический пингвин, только рыжий и непомерно волосатый.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался пин патефонным голоском и плюхнулся на землю рядом с ними. Словно ноги его не держали.
— Послушай, Василек, — начал Льош, — ты мне говорил, что когда в лагерь прибыла первая партия людей, то пинов не возили в Головомойку. Так?
Длинные губы пина, свернутые в трубочку, казалось, вытянулись еще больше.
— Да.
— И что вы делали весь день?
— Мы? — Василек растерянно зашевелил ушами. — Ну… дили… подсматривали, что смержи делают с людьми…
— То есть были предоставлены сами себе?
— Как это?
— Вас не заставляли ничего делать?
Пин отрицательно замотал головой.
— Хорошо… Это хорошо. Спасибо, Василек, — кивнул Льош.
— Хорошо? Да это просто здорово, черт побери! — заорал Портиш и захлопал себя по ляжкам. Он дернул себя за бороду, привычно охнул и, вскочив на ноги, принялся отплясывать среди груды лежащих и сидящих тел какую-то немыслимую джигу.
— Нас сегодня не повезут в Головомойку! — орал он. Из-под ног у него вспугнутым зайцем выскочил Пыхчик и стремглав скрылся между бараками. Все встревоженно зашумели, испуганно подтягивали ноги, вскакивали — боясь, что Портиш отплясывает «пляску святого Витта».
Льош спокойно проводил его взглядом, затем спросил:
— Кто-нибудь умеет водить драйгер?
Кирилл оторвался от зрелища — Портиш произвел почти полное опустошение между бараками — и хмыкнул.