— «Городской курьер»?
— Да.
— Бесплатные объявления принимаете?
— Диктуйте.
— Пишите:
«Согласен на работу стерхайсером на Минейре. Телефон: 58-02-87. Ларионов»
— Записали?
— Да. Это все?
— Все.
— Будет в вечернем номере, — сообщила приемщица и отключилась. Сева налил в пластиковые стаканчики водку.
— За удачу? — предложил он. В его больных глазах читалось, что удачи он желал прежде всего себе.
— За удачу!
Я поднял стаканчик и мысленно добавил: «Мою удачу!»
Напились мы до чертиков, я не помню, как попал домой. Но, как ни мучило ночью похмелье, проснулся ровно в семь, принял контрастный душ, оделся и сел на кухне пить кофе.
Снова на кухне появилась растрепанная Машка и повторила ставшую дежурной сцену с выцыганиванием денег. Я дал — отец, куда денешься? — но «спасибо», как всегда, не дождался.
Машка ушла к себе, из открытой форточки доносился зычный голос дворничихи бабы Веры, как всегда недовольной поведением жильцов, а я сидел, прихлебывал кофе, и мои мысли привычно крутились вокруг суицида. «Да здравствует мыло душистое и веревка пушистая…»
И в это время зазвонил мобильный телефон. Все еще находясь в минорном состоянии полной отрешенности от земной жизни, я достал телефон, поднес к уху.
— Ларионов, — сказал в трубку.
— Ттопрое утро, — поздоровались со мной. — Этто фы тавали опъявление, што сохласны на раппоту стерхайсера на Минейре?
У меня перехватило горло, в голове все смешалось.
— Т-та… — с трудом выдавил я, невольно подражая акценту «Гурвинека».
— К сошалению, факансий стерхайсера в настоясший момент нет. Мошем прет-лошить только раппоту сайнесером на Фасанхе…
— Согласен! — не дослушав, проорал я. — Согласе-е-ен!!!
Боже, услышь глас мой… (лат.).
Вечный покой… Воздай им, господи… (лат.).
Да будет земля тебе пухом… (лат.).
«Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…» (итал.) Данте Адигьери. (Перевод М. Лозинского.).