"Таким образом, — вещал обозреватель, — нет никаких сомнений, что террористическое движение сепаратистов не способно к диалогу. Затопленный океанский грузовик "Хьюстон" с тридцатью двумя матросами на борту тому подтверждение. Мы высказываем глубочайшие соболезнования семьям погибших и правительству Соединенных Штатов".
Я вырубил трансляцию. Стало совсем хреново, и дело вовсе не в побаливающей груди. Хотя хреново стало именно там, где-то под раскуроченными ребрами.
— Даже интересно, — заметила Тьянь со своего места, — кто их накрыл? Сами амеры или все-таки Морской союз? И, главное, зачем?
Только теперь я заметил, что девушка смотрит тот же канал. Я пожал плечами. Зачем и кто утопил в океане отряд чернокожего лейтенанта и рыжего капрала О'Нейла — гадать не хотелось. И так понятно, кто виноват в гибели тридцати двух морпехов. Два пассажира баллистического челнока, прежде всего.
В салоне объявили о готовности к старту, Тьянь отцепила наушник и убрала в отсек под экраном.
— Странные люди, — добавила девушка.
Я лишь сжал зубы. Да, мы, люди, вообще очень странные. Но через пару минут будет не до размышлений на тему этой странности. Предстоял тяжелый старт, потом выматывающая невесомость, и не менее изнуряющее снижение.
Впрочем, понятие "тяжелый" относительное. Среднестатистический человек без проблем выдержит перегрузку в четыре-пять "же", что уж говорить о профессиональных летчиках типа меня. Конечно, я не водил гиперзвуковые самолеты и не садился в них, будучи упакованным в противоперегрузочный костюм, позволяющий выдерживать сумасшедшие десять-двенадцать "же". Но все же терпимость к динамичным маневрам у меня, что называется, в крови.
Но это, когда все в порядке с организмом, когда половина грудной клетки не раздроблена кулаком подозрительно сильного китайца. У меня же все было именно так — в смысле, плохо. Совсем поплохело уже на предварительном разгоне в тропосфере, а когда челнок сбросил стартовые бустеры и включил маршевый движок, стало совсем нехорошо. Тьянь то и дело посматривала в мою сторону, но мне было не до знаков внимания. Боль навалилась на грудь, выколачивая оттуда воздух. А учитывая, что половина легких не работала (спасибо подруге), то минут через пять стало нечем дышать. Автоматика кресла уловила повышенную ритмику дыхания и принудительно напялила на меня намордник кислородной маски. Стало чуть легче.
А разгон продолжался, и мои мучения тоже. Наконец, гул движка смолк, и кресло подо мной провалилось в пустоту. Увы, это невозможно описать словами, ощущение невесомости нужно однажды пережить, чтобы понять всю извращенную прелесть этого явления. В общем, неприятная штука, но по сравнению с отрицательной перегрузкой — еще ничего, можно притерпеться. А уж я-то сейчас и вовсе блаженствовал. При невесомости на тебя ничего не давит, даже твой собственный вес.
— А теперь позволь, — попросила Тьянь, — мне нужно выйти.
— Здесь нет остановок по требованию, — кисло пошутил я.
Китаянка улыбнулась.
— Тем не менее, мне нужно к водителю. Подожми ноги, пожалуйста.
Я повиновался, думая, что Тьянь шутит. На протяжении полета пассажирам баллистического челнока запрещено не только покидать своих мест, но и расстегивать ремни. Но Проблема разобралась с хитрым креплением и взмыла над креслом. Где-то в кабине экипажа, я знал, загорелся предупредительный сигнал.
И точно, спустя несколько секунд в почти безлюдный пассажирский отсек вплыла стюардесса. Тьянь встретила ее посередине прохода, и не дав закончить протестующую фразу, касанием пальца заставила девушку умолкнуть. Тело бортпроводницы безжизненно обмякло, приподнявшись в воздух и нелепо застыло над рядом пассажирских сидений. Тьянь проследовала в кабину экипажа, потом опомнилась, вернулась к стюардессе и усадила ту в кресло, не забыв пристегнуть.
— Кирилл, мне придется побыть с экипажем, — сообщила китаянка. — Так что, увидимся после посадки.
— Ты куда? — крикнул я, срывая кислородную маску и понимая, что говорю глупость. Она же только что сказала — к экипажу.
— Не волнуйся, — улыбнулась Тьянь. — Просто хочу проконтролировать правильность места посадки. Мало ли что…
— Э-э…
Честно говоря, я не знал что можно еще сказать. Или сделать.
Бежать за Тьянь? Уверен, что ей это не понравится, а еще больше я уверен, что это бесполезно. Если девчонка что-то хочет сделать — она это сделает, и никто ее не остановит, даже я. И потом, до начала прорыва через атмосферу остается совсем немного времени. Еще не хватало встретить торможение, летая по салону как мячик.
— Пристегнись там! — крикнул я вдогонку.
Тьянь лишь помахала ступней, вплывая в люк, что отделял пассажирский отсек от рубки.
Минуты через две началось торможение. Ряды кресел одновременно развернулись спинками по ходу движения — так терпеть тормозную перегрузку намного легче. Из боковин выползли надувные амортизаторы, ограничивающие горизонтальную болтанку. Непогашенной оставалась лишь вертикальная, и вот она-то и способна даже профессионального спортсмена мигом отправить в разряд слабаков, зеленеющих лицом. Я жадно присосался к кислороду. Сами перегрузки меня волновали не сильно, но при адреналиновом всплеске потребление кислорода увеличивается, а у меня и так лишь половина легких.
Постепенно перегрузка увеличивалась — корабль вонзался в плотные слои атмосферы. Я представил каково сейчас повисшему на ремнях экипажу, которому запрещено поворачиваться спиной к приборам. А разместить элементы управления вместе с креслами на подвижном полу позволяли себе только арабы и китайцы. Отечественные челноки удобств для экипажа не предусматривали. Извечная тяга к экономии и вера в героизм наших летчиков.
Наконец, затрясло уж совсем основательно — корабль выпустил тормозные щитки. Еще десяток-другой секунд торможения, затем из-под брюха челнока развернутся надувные консоли из особого авиационного морфопласта. Секунда, и крылья обретут необходимую жесткость. Дальше посадка в режиме планера. Наконец, перед самым касанием воды жесткие крылья снова превратятся в податливые баллоны, служа воздушными мешками-амортизаторами и не допуская слишком сильного заглубления челнока.
Салон тряхнуло. Довольно сильно по гражданским меркам, но для подготовленных людей терпимо. Перед посадкой стюардесса обязана объяснить, что удар в конце — это не крушение, а часть запланированного полета. Иначе те из пассажиров, кто послабее сердцем, могут получить инфаркт. Впрочем, слабых сердцем отсеивают еще на стресс-тесте.
Машину еще немного поколбасило, но вскоре челнок успокоился и закачался на волнах. Потрескивала перегретая обшивка, внезапно окунутая в воду. Двадцать посадок — и ее должны менять. Этого правила придерживаются даже отечественные раздолбаи, уж больно велика цена разгильдяйства. Особенно если учесть, что простые обыватели на баллистиках не летают — сплошь богатеи или чиновники.
Я отстегнулся, хотя до прибытия пассажирского катера этого делать не надо. В проеме люка показалась Тьянь — побледневшая, но вполне бодрая, если не сказать веселая.
— Слушай, это так… Так необычно! — поделилась восторгом девушка. — Я уж подумала, что все, абзац нам, когда командир озвучил требования к водоему!
— Не понял, — сказал я, поднимаясь с кресла.
— Ну, он говорил, что для безопасной посадки нужна глубина не меньше двенадцати метров и еще какая-то там минимальная площадь поверхности.
— Ну и что?
Я в самом деле не понимал. И в Шереметьево, и в Домодедово, куда мы приводнились, и в других аэропортах, принимающих баллистические челноки, посадочные водоемы сертифицированы Федерацией баллистической авиации. Есть там и нужная глубина, и площадь.
— Ну так я ж понятия не имела, что все так строго! — хихикнула Тьянь. — И уж подавно не измеряла это дурацкое Школьное озеро. А представь, там еще пирсы прокатно-лодочной станции оказались, а на карте их не было! Но в общем, капитан молоток. Посадил нас точнехонько-точнехонько! До берега метров сорок, можно даже вплавь… хотя ведь должны быть спасательные плотики, а?
— А, ну да, пилоты у нас действительно неплохие… Погоди, какое еще Школьное озеро? Какие к черту плотики?
Я похолодел, и казалось, перестал дышать даже половиной груди. Тьянь объяснила:
— Ну а нафига нам садиться в какое-то там Домодедово, если нужно на северо-западную окраину? Если б еще в Шереметьево, я бы не против. Но Домодедово — это ж на другом конце города!
Я снова уселся в кресло, стараясь унять дрожь в руках.
Все-таки это белобрысое чудо никогда не изменится, и никогда не перестанет удивлять. И черт побери, этой китаянке постоянно везет так, как вообще везти не может! Ну не объяснять же ей, что посадка в любой (!) не сертифицированный водоем невозможна, поскольку пилоту приходится рассчитывать только на собственные глаза, управляя весьма фигово летающим снарядом челнока с этими купированными надувными крылышками. Только на сертифицированных аэродромах есть автоматическая система завода на посадку. И только автоматика способна посадить машину без касания о дно или неуправляемого рикошета от воды.
Да, пилоты у нас действительно высококлассные. Но боюсь, что после пережитого, конкретно этот пилот пойдет прямиком в отставку. Высокооплачиваемую. Потому как звезду Героя России он этой посадкой точно заработал.
Плотики, конечно же, были. Вернее, был — числом одна штука. Оставили в комплектации не для того, чтобы облегчить выгрузку пассажиров, поскольку всех их снимают с корабля катером. А просто для того, чтобы эвакуировать из челнока, если тому вдруг вздумается сломаться и приводниться где-нибудь посреди Тихого океана. Наверняка и запас еды-питья предусмотрен, ну да я искать не стал. Мы же не в океан сели.
Оставив "зомбированный" китаянкой экипаж, мы сбросили желтое одеяло на воду. Плотик почувствовал родную стихию и тут же надулся во всю свою ширину. Действительно, судя по размерам, туда можно было поместить весь десяток пассажиров с экипажем в придачу.
Я спрыгнул в плот, помог спуститься Тьянь, оттолкнул нас от парящего борта челнока и включил двигатель. Простенький моторчик не предназначен для длительных заплывов, но отделявшие нас от берега полсотни метров преодолел весьма шустро. Аборигены из числа отдыхающих на городском пляже, осоловелыми глазами смотрели на наш вояж, все как один собравшись у береговой линии.
Только тут я подумал, что своей посадкой мы вполне могли угробить купальщиков. Испуг прошел, когда Тьянь, угадавшая мои мысли, кивнула в сторону здоровенного подсвеченного плаката с надписью "Купание категорически запрещено: состав воды опасен для кожи!". Снизу шла приписка, что вредные вещества, растворенные в воде, не летучи и позволяют отдыхать на пляже.
— Слушай, — спросила Тьянь, когда мы подплыли к берегу, — а как баллистики садятся зимой, когда вода замерзает?
— В посадочных водоемах вода не замерзает, — ответил я и покосился на предупредительную вывеску. — Да и в этом, пожалуй, тоже.
Наконец, плотик ткнулся носом в песчаный пляж. Двое мужиков вытащили надувную лодку на песок и мы с Тьянь соскочили на твердую землю.