- Так, - сказал Мак-Манус и нацедил себе очередную чашку чая. - Это была преамбула, как я понимаю. Затем взялся за дело ты. И что же?
- Если бы я мог ответить тебе однозначно, мы не сидели бы сейчас здесь, Магнус. А Дорис Пайк не сидела бы в камере смертников Сан-Дорварда.
- Ну, тогда давай по порядку. Я слушаю.
И Олаф начал рассказывать по порядку. Это было непросто- чуть ли не в нескольких словах, в считанные минуты во всяком случае, уложить три недели работы, и работы не из самых легких. Но в таких делах он поднаторел давно-недаром за ним прочно установилась репутация одного из наиболее толковых частных детективов не только штата, но и всего побережья. Он не пытался даже излагать весь ход расследования в деталях, нет. Магнусу это и не нужно было. В этом Олаф был профессионалом и чувствовал, что ни одной осечки не допустил. Магнусова голова нужна ему была лишь для обобщения, осмысления, поисков выхода из положения, которое самому Олафу казалось едва ли не впервые за полтора десятка лет-безысходным. И уж если Магнус, умница Магнус, не сможет ничего придумать - значит, Дорис Пайк обречена.
Прежде всего, если убийца организовывает пожар, чтобы скрыть следы преступления, он не оставляет чуть ли не на самом видном месте пистолет, зарегистрированный на его имя. Нелогично, не так ли? Не рассчитывает же он, что пистолет сгорит или расплавится? К тому же женщины, как правило, если уж совершают преступления, то делают это более обдуманно и утонченно, чем мужчины...
Во-вторых, эта странная история с керстограммами- спектрографическими записями голосов, - заложенными в память мажордома. Ни Дорис Пайк, ни кто бы то ни было другой не мог этого сделать, ибо только хозяин волен ввести керстограмму в память или вычеркнуть ее. Всем остальным, с чьими голосами он знаком, мажордом повинуется, но лишь как гостям, не имеющим права распоряжаться списком.
В-третьих, пальцы. По всей квартире полно отпечатков - старых и новых, принадлежащих мисс Дорис Пайк.
Ее пальчики - всюду. И ни одного отпечатка пальцев самой хозяйки. Нигде.
Наконец, еще одно. В квартире царил культ Дорис Пайк. Афиши. Фотографии. Кристаллы записей. Кассеты фильмов... И - ни одной фотографии хозяйки дома. Ни одного семейного альбома. Ничего.
- Как тебе все это нравится, Магнус? - Олаф залпом
ИЗ выпил чашку чая, поморщился. - Слушай, а кофе здесь подают?
- Почему же нет? Сейчас... - Мак-Манус нажал кнопку вызова. Заведение, конечно, несовременное, никакой тебе автоматики, всех этих кибербаров и официантов на колесах, все по старинке, но кухня, согласись, отменная и кофе тоже...
Через несколько минут Олаф от души согласился с такой оценкой. Пожалуй, стоит сюда заглядывать почаще - если счет оплатит клиент, естественно... Кстати, а не оплатит ли сегодняшний счет милейший мистер Лаверкрист?
А что, пожалуй, это идея. Обед с доктором Магнусом МакМанусом, экспертом-психологом... Или что-нибудь в этом роде. Пустячок, но приятно!
Воспользовавшись паузой, в продолжение которой Олаф с видимым наслаждением потягивал кофе, Магнус, до сих пор слушавший не перебивая, позволил себе поинтересоваться:
- А что, кстати, связывало этих двух женщин? Нелюдимая полупарализованная Фанни Флакс - и звезда, кумир Дорис Пайк. Странная пара, Олаф, верно?
- Да нет, не такая уж странная,- ответил Олаф, отставляя чашку.- Об этом говорилось и на суде, и я сам проверял. Видишь ли, лет десять тому назад Дорис Пайк получила тяжелую травму позвоночника - я говорил уже, она не признавала дублеров-каскадеров... Лечилась. Долго. И вроде бы успешно. Но потом оказалось, что вследствие травмы начала развиваться опухоль в районе четвертого-пятого поясничных позвонков. Операция - и в результате паралич обеих ног. И - по мнению врачей - необратимый. А это значит - всю оставшуюся жизнь провести в кресле-каталке...
- Как Фанни Флакс? Любопытно!
- Именно так. И вот здесь впервые появляется на сцене некая лечебница в Санта-Нинье.
- Где?
- В Санта-Нинье. А что?
- Да нет, ничего... А как она называется?
- Больница? Госпиталь Добрых Самаритян. Это частная клиника. Небольшая. Сказать, что дорогая, - значит ничего не сказать. Однако... Словом, Дорис Пайк могла себе это позволить. И через полгода она снова на ногах. Там она и познакомилась с Фанни Флакс. Две женщины, почти сверстницы, поступившие в клинику с одинаковым диагнозом. Только в случае Фанни Флакс медицина оказалась бессильной. Обе одновременно покинули клинику, и с тех пор Дорис Пайк все время опекала миссис Флакс. Не то подруга, не то добрая самаритянка...
- Ясно.
- Хотел бы я сказать то же самое... Потому что неясного здесь гораздо больше, чем может показаться. Видишь ли, меня очень сильно смущало полное отсутствие хоть каких-нибудь следов личности хозяйки в квартире Фанни Флакс. И я связался с Федеральным Демографическим Центром. Так вот-Фанни Флакс, уроженки Сиэттла, девяносто пятого года рождения, по их сведениям, никогда не было...
- Что? - Мак-Манус подался вперед, а в глазах его мелькнуло то выражение, которого и добивался Олаф. Если до сих пор он слушал скорее из любезности, из дружеского расположения, то есть в любом случае ради Олафа, то с этой секунды начал слушать для себя.
- Именно. Единственная Фанни Флакс родилась в Сиэттле в пятьдесят -первом. И к тому же приходится родной бабкой Дорис Пайк. По матери. А теперь вопрос: кто же был убит пятого июля в Добни-Хаусе? Фанни Флакс, погребенная в Сан-Франциско в девяносто пятом, на могиле которой я побывал? Или некая неизвестная особа, жившая под ее именем?
- Если ты хотел удивить меня...
- То я это еще сделаю. Потому что главное впереди.
III
Недели две спустя после первого визита Лаверкрист занес Олафу письмо, хотя это скорее была коротенькая записка, напечатанная на машинке. Некто предлагал мистеру Лаверкристу, принимающему столь деятельное участие в судьбе Дорис Пайк, доказательство ее невиновности. Предлагал отнюдь не безвозмездно, естественно.
И вообще, попахивало от этой бумажки чем-то нехорошим-то ли мошенничеством, то ли шантажом...
Как чаще всего случается, на деле все оказалось проще- ни шантажа, ни мошенничества. Маленькому, сломанному и за ненадобностью выброшенному за борт человеку погрезился шанс уцепиться за бревно, обломок, соломинку, черт знает что, словом, - но ухватиться, удержаться, выплыть. Но в то же время за горячечными, насквозь пропитанными ненавистью словами этого человека вставало нечто мрачное, грозное и непонятное - оното и вынудило Олафа обратиться к Мак-Манусу за помощью, ибо сам Олаф ощутил вдруг мучительное бессилие паралитика, глядящего на утопающего.
Незнакомец просил Лаверкриста прийти в маленькое кафе на пляже Саут-Сендз-Бей- уголке, даже во время уик-энда не слишком людном, и только знание некой фамильной тайны, очевидно, позволяло хозяевам заведения не прогореть окончательно. Тоже мне, горе-конспиратор, подумал Олаф, улыбаясь про себя, нужно начитаться самых дрянных детективов, чтобы выбрать такое место, где можно рассовать добрый десяток агентов, которые запишут любой разговор, заснимут любую передачу из рук в руки, задержат кого угодно... Можно подумать, уединенность- синоним безопасности!
Вместо Лаверкриста на свидание отправился Олаф. За стойкой бара томился хозяин, запыленный, как и бутылки за его спиной; за столиком в углу подремывал над полупустым стаканом пива один из завсегдатаев - судя по всему, рыбак из поселка, у которого в очередной раз сдох дизель на боте, и теперь, потягивая пиво, он оплакивал убытки.
Олаф явился раньше назначенного времени - не намеренно, а просто потому, что не слишком точно рассчитал.
Деваться было некуда, и он успел выпить пару бокалов пива, пока наконец не возник на пороге человек, больше всего напоминавший карикатурного ирландца - этакий Пэдди-пенсионер, настолько ирландский, что просто-напросто не мог оказаться ирландцем. Олаф не был уверен, что дожидается именно его, но на всякий случай демонстративно извлек из кармана номер "Аргуса" с фотографией Дорис Пайк на скамье подсудимых -опознавательный знак, предложенный автором письма. Ирландец направился прямо к нему.
- Мистер Лаверкрист?
Вот тебе раз! Он даже не знает в лицо того, кому пишет! Ну и болван!
- Нет, - коротко ответил Олаф и представился.
- Разговора не будет, - заявил ирландец и совсем было уже собрался повернуться и уйти, но Олаф удержал его.
- Не советую вам уходить, мистер...
- Пэдди О'Мур. Он ко всему еще и Пэдди! С ума сойти можно...
- ...мистер О'Мур. Я представляю здесь мистера Лаверкриста и ни в коей мере не представляю полицию.Олаф вытащил из кармана и показал О'Муру запаянную в пластик ксерокопию лицензии. - Как видите, я частный детектив, а значит все, что будет сказано, останется между нами. И если вы действительно можете...
- Могу, - коротко кивнул О'Мур. - Еще как могу. Но - пойдемте, - и он увлек Олафа от стойки на открытую террасу перед кафе.
Все, что делал О'Мур, отличалось какой-то чудовищной поспешностью. Он не шел, а почти бежал, мелко семеня ногами; не ел, а пожирал - так, что Олафу все время хотелось то ли отвернуться, то ли успокоить его, пообещав вторую, третью, четвертую и любую по счету порцию; пил - залпом, забрасывая в себя виски, как таблетку аспирина; и все время говорил, говорил, говорил - Олафу практически не приходилось задавать вопросов.
Его смущало одно: а не придумано ли все это для того лишь, чтоб выманить завтрак? Впрочем, вряд ли человечишка этот при всей своей конченности играет настолько мелко. И - главное - то, что рассказывает он, слишком фантастично, чтобы не содержать правды. Хоть частицы правды. Вопрос лишь - какова эта частица? Ибо если правдиво все - то ситуация хуже, много сложнее и хуже, чем можно было себе представить...
Но, признаться, Олафу все же с трудом верилось, что может на самом деле существовать подобное. Мафия - да, это дело знакомое и понятное; подпольные синдикаты - что ж, никого ими в наши дни не удивишь, уже второй век стали они чем-то до обыденности привычным; наконец, всяческие секретные и полусекретные государственные проекты, где творится черт знает что, и носа туда лучше не совать, как говорится, во избежание... Но здесь все было иначе. Самые обычные учреждения - открытые, благонамеренные, гуманные. Цепочка, скорее даже сеть, многие узлы которой оставались неведомыми не только Олафу, но и О'Муру, хотя тот и имел ко всему этому самое непосредственное отношение. Да что там - мелок он был, этот несчастный ирландец, крохотный винтик гигантской машины, не способный осознать подлинные ее масштабы и цели. Он знал понаслышке, что где-то на севере, в Висконсине, есть Центр экспериментальной медицины и в числе прочих ведутся там разработки, как-то связанные с происходящим здесь, в Госпитале Добрых Самаритян, где он заведует архивом. Слышал от кого-то, будто тут же, в Санта-Нинье, есть еще одно заведение, Интернат имени Флоранс Найтингейл, другой узелок невидимой сети, раскинувшейся над страной. Поговаривали, что в интернате воспитывались "рожденные в колбе" - дети без родителей, появившиеся на свет в результате селекции генетического материала, хранящегося в омываемых жидким гелием гипотермических камерах генотеки, упрятанной где-то в Голубых горах (вот и еще один узелок!). Селекция, генокомбинаторика - и на свет появляются существа с запрограммированными способностями, овеществление мечты евгенистов трех веков... А рядом с ними растут клоны - из единой родительской клетки выращенные копии исходного организма. Это ближе, понятнее, человечнее, наконец. В самом деле: вы бездетны, холосты или бесплодны - неважно, но хотите иметь наследника, и. не просто наследника, такого можно взять хоть из сиротского дома, а свою кровь, свое полное подобие.
Пожалуйста! Оно вырастет, подобие это, из единственной вашей клетки, вырастет где-то там, в Висконсине, где находится загадочный комплекс "Биоклон", затем ребенок попадет в Интернат имени Флоранс Найтингейл, потом вы его усыновите... Все законно, хотя и дорого, чертовски дорого, но ведь не каждому это и предлагают, а тем лишь, кто в состоянии платить... И, наконец, главное. То, что видел О'Мур своими глазами, что происходило перед ним - на бумаге, правда, на магнитной ленте, в кассетах кристаллопамяти, потому что перед ним, скрытым в недрах архива, никогда не являлись живые люди, а лишь информационные склепки их судеб. Это последнее - репликаты.