— Канары совершенно глухие, — говорит он.
Профессор молчит. Филиппс добавляет к сказанной фразе:
— Поэтому они подпускают к себе на близкое расстояние.
Миновали холм. Впереди показались помощники Филиппса с искателями — продолжали шарить прутьями над землей.
— Где же насыпи? — оглядывается Чейз.
— Дальше, — отвечает Филиппс. — Вот ясный след, — останавливается он.
Чейз видит на земле две-три царапины.
— Старик иногда обходит колонию, как хозяин, — говорит Филиппс. — Старый, очень опытный зверь. Мы его так и зовем Старик.
Опять они идут молча. Другой холм скрывает помощников.
— С этого холма можно увидеть насыпи. Хотите? — спрашивает Филиппс.
Чейз и Филиппс карабкаются на крутизну.
Стоило труда подняться на холм. Зато часть долины была теперь вся перед ними.
Странная картина предстала глазам профессора. Низкий горизонт упирался в фиолетовое, почти черное небо. Солнце висело справа, бросало косые лучи. В красном свете почва казалась бурой, холмики — черными, тени от них — желтоватыми. Но не это привлекло внимание Чейза. Холмики соединялись насыпями — тоже черными, словно прочерченными карандашом. Сколько Чейз ни размышлял над снимками долины, он никогда бы не соединил холмики так, как они соединены теперь. Определенно угадывались ряды: первый ряд, второй. А может быть, строки!.. Это даже вернее, пришел к выводу Чейз. Строки, как в книге, но только на ширину всей долины!.. Кроме того — постой, постой! — рассматривал Чейз: в строчках повторялись одинаковые изображения. В первой строке одни, во второй другие. Что-то странно знакомое угадывалось в символах. Очень знакомое, примелькавшееся, вглядывался профессор, только записанное по-другому, непривычными знаками. Стоит секунду подумать, минуту подумать…
Вдруг профессора обожгло. Он бросил ружье, медленно стал поднимать руки — потянулся к вискам.
— Постойте, постойте… — бормотал он.
Филиппс поднял ружье, протянул Чейзу.
— Постойте! — твердил Чейз. — Что я вижу? Не может быть!..
Филиппс вкладывал ружье в руки Чейзу, но тот машинально отталкивал ружье прочь.
— Не может быть! — крикнул он вдруг в полный голос.
Филиппс отшатнулся от неожиданности. Ружье упало на землю.
— Это же формула Эйнштейна! — Чейз указывал вниз, на линии, соединявшие холмики. — Энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света!..
Он повернулся к Филиппсу, и тот увидел его возбужденное, перекошенное лицо.
— Энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света! — кричал он. — Филиппс, они знают, что энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света!..
Филиппс подумал, что професор сходит с ума.
— Нет! — Профессор вцепился в рукав Филиппса. — Подставьте наши обозначения! Весь этот ряд, видите, состоит из одинаковых знаков! Подставьте наши обозначения и получите формулу — энергия равна массе, умноженной на квадрат скорости света! Филиппс, вы видите? — Профессор с силой тряс инженера.
— А там… — указывал он дальше. — Вы же не слепой, Филиппс! Как вы не видите закона всемирного тяготения? Ну подставьте же!.. — Профессор вытянул руку. — Вы грамотный человек, Филиппс! Видите F, и чуть ниже F, и над ним знак индекс квадрата?.. Вообразите же, черт возьми, Филиппс! Вся вторая строка поперек долины — закон всемирного тяготения. А дальше…
Профессор всматривался в следующие строки.
— Надо разобраться, Филиппс, — говорил он. — Это формулы. Больше, Филиппс, — это контакт! Канары — разумные существа! «Они хотят войти в диалог с нами! Вошли, Филиппс! Что же вы стоите, как столб?..
Чейз продолжал всматриваться в строки, пересекающие долину.
Не может быть! — пытался он охладить свой взбудораженный мозг. Немыслимо. Но были строки, символы. Символы повторялись, четкие, одинаковые, несомненно, осмысленные, бросались в глаза, наталкивали на объяснение. Формулы! Если поставить привычное Е — оно же напрашивается! — то в каждой формуле знак, который наверняка обозначает знак равенства. После него нельзя не поставить те и еще сверху значок, несомненно, знак квадрата. Это же встречается во второй строке, в формуле, обозначающей закон всемирного тяготения. Иначе не может быть. Иначе ничего не придумаешь!
Чейз удивляется сам себе: как все просто! А может, не просто? Сколько ночей он ломал голову над снимками долины, над расположением холмиков. Что в них угадывалось? Без этих бессонных ночей, без размышлений Чейз не разгадал бы тайну канаров. Не разгадал же Иллтон! И Филиппс не разгадал, хотя и видел эти насыпи, строки. Интуиция? Душевный настрой? размышлял Чейз. Или вечная вера в возможность контакта? И вот он — контакт!
— Филиппс! — обращается к инженеру Чейз.
В это время один за другим раздаются два выстрела. Через секунду — третий.
— Что это? — спросил профессор.
В ответ — еще один выстрел.
— Филиппс, — крикнул профессор. — Что это значит?..
«Это значит, что помощники ухлопали Старика», — подумал Филиппс, но ничего не сказал Чейзу, руки его шарили по стеклу гермошлема — где же сигарета?..
— Филиппс! — Чейз повернулся к главному инженеру. Даже в неярком свете красного солнца Филиппс заметил, как лоб и щеки профессора заливает бледностью.
— Убили? — спросил он. — Последнего?..
Филиппс молчал.
— Отвечайте!
— Убили, канальи, — признался тот. Вдруг заорал: — Я же им приказывал не стрелять!
Профессор ринулся вниз с холма. Филиппс за ним. Чейз мчался, не разбирая дороги. Неужели убили?.. Последнего? Как же мы проморгали? Мороз ходил у профессора по спине. Самым бездарным образом проморгали!.. Что представляет собой колония? Профессор не хотел говорить — представляла: вдруг они промахнулись?.. Остаток ли это древней угасшей цивилизации? Профессор видел перед собой холмики, насыпи. Или, может, канары — пришельцы? Когда-то опустились на планету, потерпели аварию и остались здесь, не сумев вернуться домой?
«Господи, — твердил профессор задыхался от бега. он, как же мы проглядели?..»
Из-за скалы навстречу показались помощники Филиппса.
— Вы!.. — кричал Филиппс, едва поспевавший за Чейзом. Убили?..
Помощники волокли по земле что-то тяжелое.
— Убили!.. — завопил Чейз, налетая на них, размахивая руками.
Инженеры остановились. Добыча лежала у их ног.