Теннисону снился математический мир. На этот раз одно из уравнений показалось ему знакомым. Да нет, не одно, а больше…
Первое, как ему почудилось, было Экайером. График и внешне неуловимо напоминал Экайера, и уравнение, которое он изображал, несло в себе что-то экайеровское, но что именно – он понять не мог. Может быть, дело в цвете – в графике преобладали серый и розовый цвета, а именно они почему-то ассоциировались с Экайером.
«Нет, цвета тут ни при чем, – думал Теннисон во сне. – Скорее всего, дело именно в тех компонентах, в тех символах, которые слагают уравнения, в зримых очертаниях графиков».
Теннисон мучился, тяжело дышал, покрывался потом, напрягался изо всех сил, пытаясь решить уравнения, но это оказалось не под силу, – ведь он не знал ни условий, ни значения знаков и символов.
Он неохотно, с трудом отошел от того уравнения, что показалось ему Экайером. «Нужно посмотреть с другого места, – решил он. – Отвести взгляд и посмотреть снова – вдруг тогда все станет ясно?»
Ему обязательно, во что бы то ни стало надо узнать, Экайер ли это.
Окружающее виделось Теннисону в дымке, очертания графиков расплывались, воздух – если это был воздух – колебался, дрожал.
«Если хоть что-нибудь тут стояло на месте, я бы смог все как следует разглядеть», – страдал Теннисон. Вся беда была в том, что вроде бы и не менялось ничего, но во всем ощущалась такая зыбкость, такая изменчивость – того гляди, все растает.
Он исполнил свое намерение – отвел взгляд в сторону и снова взглянул на то же самое место, в надежде, что застанет график врасплох.
«Экайер» исчез! Пропали серый и розовый цвета. Теперь на этом месте возникли совершенно другой график и другая цепочка уравнений. Они горели ярко-лиловым и золотым цветами.
Глядя на этот график, Теннисон окаменел. Мурашки побежали по спине. В ужасе он закричал:
– Мэри! Мэри! Мэри!
Пытаясь стряхнуть оцепенение, мучительно, напрягая последние силы, он попытался вырваться оттуда, где находился. Но бежать было некуда, и какая-то неведомая, невидимая сила держала его, не давая уйти.
– Нет! Нет! Нет! – кричал он, а кто-то шептал ему:
– Ну-ну-ну… – и ласковые руки гладили его…
Открыв глаза, он обнаружил, что кругом темно, – и это было странно, ведь глаза его были открыты.
Знакомый голос произнес:
– Нет-нет, Губерт, все в порядке. Просто ему снился страшный сон.
– Джилл… – слабым голосом выговорил Теннисон.
– Да, милый. Все хорошо. Я с тобой. Ты вернулся…
Он лежал на кровати. Над ним склонилась Джилл, а в дверном проеме застыл Губерт.
– Я сегодня задержалась допоздна, – объяснила Джилл. – Думала, ты уже спишь, но на всякий случай постучала, и Губерт впустил меня. Я хотела повидаться с тобой. Мне так много нужно сказать тебе, Джейсон.
– Я был в математическом мире, – сказал Теннисон. – Опять он мне приснился. Джилл, я видел Экайера – он был серо-розовый, а когда я на секунду отвел взгляд…
– Ты кричал что-то про Мэри. Там была Мэри? Райская Мэри?
Он кивнул и попытался сесть, все еще не в силах окончательно прогнать кошмарное видение.
– Мэри была лиловая и золотая, – сказал Джейсон. – И это было ужасно!