Два микрона влево. Теперь четыре вниз. Так… Адепт третьего класса Паллант Равашоль подрегулировал высокоточный кронциркуль, выдвинутый из кончика его пальца, самодовольно наблюдая, как прошитая доктринальная плата гладко скользит сквозь кору мозга сервитора, или, по крайней мере, сквозь то, что осталось от его мозга после лоботомирования, в продолговатый мозг.
— Никто не знает сервиторов так, как я, — сказал он, когда волокнистые усики проникли из платы в серое вещество мозга. Когда новая доктринальная плата хорошенько вросла, он повернул черепную крышку из блестящего сплава назад и поднял переносной резак, чтобы обжать лок-болты на участке, защищающем мозг сервитора от повреждений. Равашоль поместил повреждённую плату в мешочек, свисающий с его пояса для инструментов, заботливо убедившись, что она не смешалась с рабочими платами. Он вздрогнул, представив последствия установки повреждённой платы в мозг боевого робота, или прошивки боевой схемы в разум погрузочного сервитора.
— Вот так, — произнёс он, вставив на место последний болт, и сервитор встал с операционного кресла. Наполовину человек, наполовину машина, его серая плоть была мертвенно-бледной и нездоровой, руки сервитора были заменены пневматическими подъёмниками, а то немногое, что осталось от его головы, было дополнено установкой визуальных датчиков массы. — Всё, свободен. Возвращайся обратно в погрузочные команды адепта Зета. Тридцать Шестой экспедиции понадобится оружие и боеприпасы, если Магистр Войны займётся умиротворением Исствана.
Конечно же, сервитор не ответил, он просто развернулся на месте и механическим шагом вышел из комнаты, в которой ещё полдюжины повреждённых сервиторов ожидали, пока Равашоль окажет им помощь, или же удалит любые механические части, достойные извлечения из приютившей их плоти.
Такая работа была ниже мастерства Равашоля, но он знал, что может винить в этом лишь себя, и в любом случае, именно эта работа привлекла к нему внимание его нового начальника, мастера-адепта Марсианских кузниц Лукаса Хрома.
Заметив, что сервиторы, возвращающиеся из мастерских Равашоля, работают с большей скоростью, точностью и эффективностью, Хром навёл о нём справки. И уже через неделю Равашолю пришлось упаковать скромные пожитки, оформить увольнение у бывшего начальника, адепта Уртзи Недоброго, и направиться в марсианский город-кузницу Мондус Гамма за немедленным назначением.
Большинство адептов Марса уделяли мало внимания созданию мозга сервиторов, что напрямую касалось функционирования последних, но Равашолю нравилась эта работа. В конце концов, только познав механику человеческого мозга вдоль и поперёк, можно надеяться понять механику мозга робота.
Такие размышления неизбежно приводили его мысли, наполненные чувством вины, к проекту Каба…
Он отталкивал эти мысли и пытался сосредоточиться на выполняемой работе, боевом сервиторе-преторианце, чьё оружие на полигоне дало сбой и взорвалось. Оружие не подлежало восстановлению, но аугметика, имплантированная в его грудь, и устройства наведения, занимающие большую часть его черепа, несомненно, не были потеряны.
Разглядывая обожжённый металл черепа сервитора, он лениво почёсывал свою кожу плавно извивающимися механодендритами своей руки. Хотя это было необычно для адепта Марса, Равашоль в основном состоял из плоти и крови, за исключением левой руки, которая была заменена бионической, когда ему было шестнадцать.
Его мысли продолжали возвращаться к машине Каба, и отвернувшись с чувством вины от повреждённого преторианца, он ушёл из мастерской в стальные коридоры храма-кузницы. Он знал, что ему придется отработать двойную смену, чтобы привести сервитора в рабочий режим, но решил, что это стоит того, чтобы провести время рядом с машиной Каба.
Равашоль знал, что у него врождённая склонность к конструированию и программированию роботов, но кто бы ни составлял код доктринальных плат, установленных в системах машины Каба, он был на порядок лучше. Он сомневался, что это был Адепт Хром, который, не смотря на блестящие достижения в других вопросах, кажется, не выказывал почти никакого интереса в области интегрированных боевых нейронных систем.
Коридоры храма-кузницы были тускло освещены, светящиеся шары, плавающие над ним, держались на таком уровне, чтобы течение времени было размыто, и что бы ваше тело не говорило о том, где вы находитесь и какое сейчас время суток, у вас не было никаких внешних ориентиров. Но с подъёмом адепта по иерархии Механикума такие вопросы, как время дня и ночи, становились весьма несущественными.
Шипящие втулки и толстые связки труб и кабелей опутывали коридоры, заполненные суетливым потоком снующих туда и сюда сервиторов и посыльных роботов на колёсах, гусеницах, и длинных тонких ногах. Он кивал одетым в мантии адептам, которые проходили мимо, игнорируя полные жалости или отвращения взгляды, бросаемые ими на плоть его лица и ладони. Некоторые из этих адептов жили столетиями, их жизни продлевались кибернетикой, имплантированной в их тела во славу Благословенного Омниссии — Бога-Машины марсианского духовенства. Проходя мимо каждого адепта, он отмечал, как они были благословлены, и давал себе обещание, что однажды он точно также будет отмечен Богом-Машиной, не смотря на общеизвестную неприязнь Императора к таким вещам.
Он прошёл Храм Безфрикционного Поршня, где адепт Геристо работал над технологиями, захваченными у Ындонезийского Блока столетие назад, в те времена, когда Марс воевал с Террой.
Жужжание, механические молитвы лились из Усыпальницы Велрерска, где ряд за рядом адепты в красных рясах преклоняли колени, в безупречном унисоне склоняясь перед статуей из полированного хрома, изображающей давно покойного изобретателя СШК керамитового пресса.
Равашоль с уважением кивнул головой в направлении часовни прежде чем углубиться в более охраняемую зону храма-кузницы. На страже храмов, в которых совершались более секретные работы, стояли среброкожие скитарии в красных плащах, их блестящие доспехи были связаны с плотью бионическими усовершенствованиями, повышающими их силу и выносливость.
— Я собираюсь поработать над машиной Каба, — сказал он, остановившись перед чудовищными стальными дверями, которые охраняли множество солдат-скитариев и пара установок с тяжёлыми орудиями. Вначале Равашоль был поражён огромным количеством воинов, охраняющих эту часть храма, но теперь, зная, что находится внутри, он понимал, почему тут стоит так много стражей.
— Геномеханический ключ, — сказал солдат, протягивая левую руку.
— Да, да, — сказал Равашоль, беря руку солдата. — Как будто вы не видели меня почти каждый день последние шесть месяцев.
Скитарий не сказал ничего, но они почти никогда не говорили, и Равашоль подумал, не было ли его чувство юмора удалено вместе с его чувством страха. Он почувствовал легкий дискомфорт, когда механодендриты кисти солдата проскользнули в его собственную кисть и выше, в костный мозг руки. Янтарный свет мигнул в глазах скитария, когда поисковые усики считали машинные коды руки Равашоля и взяли образцы его генетического материала.
— Личность подтверждена, — сказал солдат и махнул рукой воинам позади. Красный свет, по мнению Равашоля — слишком театральный, вспыхнул над дверью, и он отступил назад, пока массивная дверь медленно отворялась на колоссальных подшипниках из смазанной стали. Дверь была три метра толщиной и могла противостоять чему угодно, кроме орбитальной бомбардировки, тем не менее Равашоль только сейчас начал понимать, почему машине Каба обеспечивали такие меры предосторожности.
Он прошёл в храм и оказался в широком коридоре со сходящимися кверху стенами, ведущем в залу с потолком в виде купола, из которой расходились несколько ярко освещённых и стерильных проходов с округлыми стенами. Комнату заполняли множество техноматов, калькулус логи и адептов в рясах, каждый из них работал за серебристым стендом над одной из частей машины Каба.
Проходя через комнату, Равашоль улыбался. Он выбрал тоннель прямо напротив, снова прошёл через несколько генозапертых дверей, и наконец, вошёл в храм машины.
В отличие от вестибюля, в храме не было техников, только у нескольких избранных был доступ в эту часть здания. Четвёрка боевых сервиторов развернулась к нему, их ужасные разрушительные орудия загудели, беря его на прицел. Четырёхствольные роторные пушки, конверсионные излучатели и энергетические когти активировались со смертоносной скоростью.
— Назовитесь! — потребовал ближайший сервитор человеческим, но лишённым эмоций и жизни голосом.
— Адепт третьего класса Паллант Равашоль, — сказал он, в то время как визуальные и слуховые протоколы сканирования обрабатывали данные о его голосе, массе, особенностях и биометрических показателях, прежде чем было решено, что его присутствие санкционировано, и оружие развернулось в режим ожидания.
Он знал, что у него не было причин бояться этих боевых сервиторов, так как он лично разрабатывал их автономные защитные процедуры, но, стоя под стволами их оружия, ему приходилось сдерживать дрожь.
Если бы хоть один протокол дал сбой, он бы превратился в кучку измельчённого мяса, костей и крови.
Равашоль прошёл мимо боевых сервиторов, похлопав мягко провернувшийся ствол роторной пушки, и направился к машине Каба, ощущая привычную смесь недозволенного возбуждения и дрожи по мере приближения.
Она неподвижно стояла в дальнем конце комнаты, гусеничный движитель ещё не был полностью смонтирован на её бронированном сферическом теле. Машина была шести метров в ширину и десяти в высоту, а высоко расположенные наплечники, прикрывающие уязвимые плечевые сочленения, добавляли ещё метр. Одна из покоящихся рук оканчивалась набором огнестрельного оружия, другая несла зловещие энергетические когти и комбинацию из энергоклешни и пилы, которые могли прорезать бронированную переборку звёздного корабля.
Паутина лесов окружала её, и он видел, что оружейные команды Адепта Лаану работали последние несколько дней, устанавливая множество смертоносно выглядящих плазменных и лазерных орудий на гибкие металлические щупальца. Сенсорная аппаратура машины находилась в трёх выпуклых блистерах спереди, слабое оранжевое свечение показывало, что машина находится в спящем режиме.
Она спит, подумал Равашоль, не уверенный, был ли он обрадован или обеспокоен этой мыслью.
И как только он отогнал эту мысль с чувством вины, тусклое свечение сенсорных блистеров загорелось ярче, и машина сказала: — Привет, Паллант. Рада видеть тебя снова.
— Я тоже, Каба, — сказал Равашоль. — Как ты себя чувствуешь?
Как ты себя чувствуешь?
Меньше месяца назад он постыдился бы задать такой вопрос. Такие вещи были столь же чужими на Марсе, как и сами чужие, но общение с машиной Каба на протяжении последних четырёх недель было, мягко говоря, необычным, и перевернуло в его голове всё, что, по его мнению, он знал о природе машин.
Это была обычная дневная смена, и он занимался обновлением интегрированных боевых нейронных систем управления боевых сервиторов, охранявших машину Каба, когда она впервые заговорила с ним.
Вначале он был очарован манерой речи машины, восхищаясь доскональностью адепта, который конфигурировал отвечающее устройство. Но с течением времени Равашоль начал понимать, что машина Каба не просто выбирала свои фразы из предварительно составленного списка заданных ответов, но отвечала конкретно на его вопросы. Он придумывал всё более сложные вопросы и темы для разговора чтобы убедиться, что он не просто инициирует заранее подготовленные фразы и ответы, но по мере того, как дни превращались в недели, Равашолю становилось понятно, что он общается с разумной машиной… искусственным интеллектом.
Идея о мыслящем рукотворном устройстве была одновременно очаровательной и ужасной, поскольку запрет на проведение таких исследований был частью пакта, заключённого между Механикумами Марса и Императором.
По мере общения с машиной он всё более убеждался в том, что видит нечто уникальное в истории Механикума, но было ли это продуктом человеческого труда или каким-то неизвестным взаимодействием схем и электронов в рукотворном мозгу машины, он сказать не мог.
Хотя общение с машиной Каба его весьма радовало, он не был настолько наивен, чтобы поверить, будто сможет оставить такое важное открытие при себе, и он решил пойти с этими сведениями к своему начальнику, адепту Лукасу Хрому.
Равашоль оставил просьбу об аудиенции и вернулся к своей обычной работе, ожидая, что ходатайство будет рассматриваться несколько месяцев, но через неделю, к своему изумлению, он обнаружил, что прошение удовлетворено.
Он вспомнил ощущение трепета и страха, охватившее его, когда он подходил к рабочим покоям храма, принадлежащего адепту Хрому, по одной из герметично запечатанных магистралей, которые перекрещиваясь, пересекали поверхность Марса, соединяя между собой колоссальные города-кузницы.
Эти монолитные сооружения, покрывающие практически всю выветренную красную поверхность Марса, представляли собой мрачные железные храмы, окутанные дымом и пламенем, громыхающие в несмолкаемом производственном ритме. Храм-кузница адепта Хрома не был исключением; его могучие бастионы были покрыты полированным железом и окружены сотнями охладительных башен, изрыгающих клубы вредоносных испарений в грязно-жёлтые небеса сквозь покрытие куполов.
Изнутри доносился постоянный грохот машин сотен кузниц, и пока Равашоль шёл по величественному пути, ведущему ко входу наверху Тысячи Ступеней Совершенства, стальные статуи древних адептов и их созданий пристально взирали на него сверху.
Адепт Ультеримус безотрывно смотрел с Полых Гор на свой Сигма-Фи расщепляющий двигатель, стоящий на другой стороне покрытой сталью дороги. Тысячи пилигримов, адептов, сервиторов и чиновников заполняли дорогу, каждый из них выполнял какое-либо поручение своего хозяина, и Равашоль ощутил гордость от того, что он был частью такой могущественной организации, как Механикум.
Обутые в сандалии ноги быстро несли его по дороге, обходя тяжеловесных шагоходов, грохочущих преторианцев и длинные танкеры, перевозящие выращенную в баках протеиновую пасту, предназначенную для закачки в бесчисленные распределители питания, кормящие население Марса.
После утомительного восхождения по Тысяче Шагов, его быстро повели от чиновника к чиновнику через множество дверей, украшенных черепом и шестерёнкой, по сбивающему с толку переплетению коридоров, где все виды причудливых и непонятных машин пульсировали механической жизнью.