— Батя привёз из Венгрии, до нас пока что не дошли. Новый вкус — похвастался Лёша. И вправду, дым был настолько вкусным, что я даже пожалел, о том, что полгода назад бросил курить.
— Слушай, а я ведь давно не курю? — решился спросить я.
— Ты и этого не помнишь? Сам же хвастался, мол с четвёртого августа ни сантиметра в рот…
Итак, миры совпадали. ТАМ я тоже бросил курить именно четвёртого августа. Всё страньше и страньше, как говорила Алиса…
— Лё-о-ошь! А скажи-ка мне, где я живу, и где работаю?
— Ну ты даёшь! Ладно. Твой домашний адрес, где ты снимаешь квартиру — Маршала Конева, 23/4, квартира 15. телефон, если ты не помнишь — такой-то. Вы купили квартиру в Московском районе на Титова, 36, в новостройке. Скоро вам её сдадут. Если ты мне не врал, вы выплачиваете госкредит по льготной программе для молодожёнов по ставке 5,45 % годовых, и это 315 рублей в месяц. Сроком на двадцать лет. Работаешь ты в какой-то жутко секретной конторе, занимаетесь экспериментальными термоядерными реакторами. Я даже названия не знаю, ты всегда напускал туману и надувался как индюк. Вы ж товарищи важные, на оборонку работаете… не то, что мы, в люминевой промышленности подвизаемся… Наташа твоя — бухгалтер в совместной канадо-советской фирме, вроде бы шины для спецтехники производят. Гуля работает в смежной отрасли, говорит, пару раз пересекались. Что ещё не помнишь?
— Слушай… а мы с Наташей давно вместе?
— Ты ва-а-аще… вот уже почти семь лет как…
Тут я его перебил.
— А мы познакомились 22 мая 2003, в 16–44, верно?
— Ну вот видишь, всё ты помнишь, и даже время! — успокоился Лёха. Вот тут я играл очень опасно. Но, похоже, я и в этом мире был такой же дурак, помнящий даже точное время знакомства. И это меня спасло. Но какова судьба! В совершенно разных мирах — одни и те же люди знакомятся в одно и то же время. Вот это уже меня начало настораживать.
— А где мы познакомились? В университете?
— Ты шутишь? В каком, к чёрту, университете? Никто из нас в ЛГУ не учился. Она в Финансовом Институте, мы в ЛИЭ. Вы в ЦПКиО познакомились, и я рядом был. Оставалась последняя лодка, а она с подружкой тоже хотела покататься. Ты и предложил вместе. А мне места не досталось, и ты меня с Гулей оставил. Не помнишь? Мы тогда и с Гулькой встречаться начали.
Меня немного отпустило. Просто совпадения — чудовищные, но совпадения. В бесконечном Универсуме Эверетта и не такое может иметь место. Тем временем пробка рассосалась, и тяжёлый внедорожник набрал вполне приличную скорость, глотая асфальт Пискарёвского проспекта, как удав кролика. Справа промелькнула "шайба" станции метро — видать, тут всё-таки создали линию, которая охватывала Ржевку и прилегающие районы. В моём-то мире это всё были лишь далеко идущие планы, которые, скорее всего был не осуществились — слишком уж были непомерны аппетиты городских чинуш.
— Слушай, а куда мы едем?
— Куда, куда. В больницу, вот куда. Скорая тебе перевязку сделала, теперь надо швы накладывать. Чёрт, ты ж страховку тоже потерял?
— Ну да… — значит, тут медицина была не бесплатной. Что ж, вполне нормально для рыночной страны…
— Ладно, поедем в бесплатную. Разницы-то никакой, разве что тебе кофе не нальют, да шикарной палаты не предоставят. Заштопают, и хватит с тебя.
Нет, медицина была таки бесплатной. Но отличалась сервисом от платной. Что ж, тут граждане Страны Советов жили в самой настоящей сказке. По крайней мере, эта жизнь была сказкой для нас, "детей 90-х и шоковой терапии".
Джип плавно свернул вправо и притормозил. Лёша ткнул какую-то кнопку на приборной панели, и джип тут же противно заверещал. Затем он дёрнулся, и начал самостоятельно парковаться. Верещали, похоже, датчики парктроника. Дождавшись окончания манёвра, он смахнул пот со лба, и распахнул дверь.
— Всё, приехали. Никак не могу привыкнуть, что он лучше меня паркуется. Ладно, вылазь. И, кстати, позвони Валерий Палычу, он через Гулю интересовался, когда же ты соизволишь прийти на заседание кафедры, и пройти последнюю предзащиту? — час от часу не легче. Я и тут дописываю диссертацию вот знать бы ещё, на какую тему. Сильно сомневаюсь, что и в этом мире я пишу диссертацию по венчурному инвестированию. Хотя, чем чёрт не шутит?
— Лёш, а ты мне и тему не подскажешь мою?
— Ты… ладно, чёрт с тобой. "Формирование механизма управления кластерными конгломератами горно-химических комбинатов". Намибийские рудники — чего-нибудь тебе говорит? — раздражённо дёрнул плечами Лёша, и сплюнул на сугроб.
Я растерянно молчал. Вот это я попал… По всей видимости, речь идёт о повышении прибыльности урановых рудников и обогатительных комбинатов. Нет, я был в теме, конечно, но ведь я нихрена не понимаю в финансовой стороне этого дела… Ну да чёрт с ним, неужто я не разберусь? Тут уран и финансы. А это моя тема, чёрт побери! Эх, как же мне повезло!
Сумку я забрал уже вечером — сказав Лёше, что всё в порядке, я отправил его домой, предварительно одолжив у него сто рублей, а сам поехал в Дом Книги. Еле успел к закрытию, что ввергло меня в панику — трудно даже представить себе, какой фурор произвели бы мои документы. Выемка производилась после закрытия. Я прижал драгоценный чемодан к груди, и прыгнул в дожидавшееся меня такси. Что с ними делать — решу позже. Пока что надо их спрятать, и камера хранения на Московском Вокзале, со сроком не более полугода будет вполне приемлемым местом.
Я с дрожью поднимался по лестнице. Неужели… неужели я увижу Её? И смогу обнять? А может, это дурацкий сон? Преодолевая один пролёт за другим, мне становилось идти всё тяжелее и тяжелее. Мне было откровенно страшно. Совсем как тогда, в ЦПКиО, когда я шёл за Ней следом, вдыхая чуть сладковатый, ласковый майский воздух, и отчаянно пытался найти верные слова. Те слова, которые позволили бы мне взять Её за руку, и перед всем миром объявить Её своей. Но тогда я не нашёл верных слов.
А тут мой двойник, по всей видимости, нашёл. И когда я увижу его, первым, что я спрошу, будет вопрос о том, как же ему удалось добиться Наташи. Я позвонил в дверь, и она почти сразу распахнулась — там стояла Она. Наташа смотрела на меня своими огромными, зелёными, как трава весеннего Павловска, глазами, и молчала. Глаза её понемногу заполнялись слезами, и наконец, влага пробила себе дорожки вниз по щекам.
— Ну и где ты пропадал?! Я же волнуюсь, идиот ты такой! — прижалась она к мне, и спрятала лицо на моей груди.
— Ну не надо в дверях-то, я ж живой. Как будто ты меня сто лет не видела…
— А мне кажется, что сотню лет и не видела. Как же я соскучилась по твоему такому тону. Заходи, раздевайся. Я твою любимую курицу с картошкой потушила, как тётя Света учила. Мой руки, балбес, кушать будем…
Господи, это она. И она — моя! Наташа — моя невеста! Почти семь лет… Семь треклятых лет я мечтал об этом моменте. И он осуществился. Пусть оно всё летит ко всем чертям, если Натали со мной!
Это был великолепный мир. Потрясающий. Это действительно было ожившей сказкой. Я валялся в громадной двухметровой ванной, и пускал пузыри в горячей воде. Наташа (а это оказалась именно она!) навела шороху, испуганная моей страшной травмой и частичной амнезией, договорилась и с моим начальством, и с кафедрой, выговорив мне месячный отпуск с половинным содержанием и пообещав за меня в институте, что вот уж к марту мы точно разошлём автореферат.
За последнюю неделю я очень многое узнал об этом мире. Стремительный рост советской экономики никак не отразился на Западе. То есть он мог бы отразиться, закрой Романов советские рынки. А так — могучая промышленность Запада работала на насыщение громадного социалистического рынка потребления, и западные концерны зарабатывали те миллиарды, которые в моей истории были откровенно похищены и украдены у СССР. Пока западные фирмы работали у нас, наша промышленность стремительно модернизировалась, и вот уже к 2000 году мы стали выпускать электронику, не уступавшую западным аналогам ни по качеству, ни по дизайну. Например, у меня дома стоял компьютер с процессором Интел-Итаниум-2 (частота 5,4 Ггц), а ноутбуки (точнее — миниПЭВМ, или "миники", именно такое название прижилось), и мой, и Наташин, были отечественного производства — "Рубин-3400" и "Кристалл-500". Мой, "Рубин", производился Министерством Точной Электроники и выдавался исключительно сотрудникам государственных предприятий, обладавшим минимум второй группой допуска, а Наташкин ноут был родом из Энгельса, где пять лет назад развернули крупнейшую в мире линию по сборке процессоров, и заодно уж — ноутбуков. К сожалению, из-за масштабов производства имели место ошибки в техпроцессе, и всесоюзный канал "Деловые новости" докладывал, что процент брака повысился до критических величин — целых 87 % процессоров были негодными. Собственно, проблемы на производстве, имевшие место и в "моём" СССР, никуда не делись и тут. Но, это всё было настолько неважным по сравнению с потрясавшим воображение техническим прогрессом, который семимильными шагами тащил человечество к звёздам.
На Марсе наши были первыми. Лётчик-испытатель, дважды Герой Советского Союза, Валентин Мережко первым ступил на красный песок Марса 20 мая 1996 года. Полёт продолжался год и десять недель. Мережко и его команда провели на Марсе чуть больше суток, и вернулись на Землю спустя ещё один год. Возвращение было воистину триумфальным — и было омрачено лишь тяжелейшей травмой самого Мережко — при спуске он безнадёжно повредил позвоночник, и оказался навсегда прикованным к инвалидному креслу. Обаятельный, скромный в быту, Мережко стал "Гагариным ХХ1 столетия", как его назвали все мировые СМИ, несмотря на то, что хронологически его полёт принадлежал всё тому же многострадальному ХХ столетию. На самом деле. ХХ век кончился в 1995 году, когда СССР окончательно стал открытой и более-менее рыночной страной. Вспомните, ведь восемнадцатый век закончился только с Венским Конгрессом, а девянадцатый — в 1914 году, когда началась Первая Мировая. Окончание столетия как эпохи редко совпадает с хронологическими датами. Так и тут, с 1995 года мир фактически жил в ХХ1 столетии. А Мережко стал мировой знаменитостью, затмив на целый год и Майкла Джексона, и Пита Сампраса, и даже самого Шалимова, форварда мадридского "Реала". У него брали интервью, интересовались, какими соками он предпочитает завтракать, какой фирмы у него нижнее бельё, и каких женщин предпочитает первый человек на Марсе. Когда Мережко раздражённо ответил, что женщин теперь, он, увы, может любить исключительно платонически, пять ведущих мировых клиник по проблемам мужского бессилия торжественно обязались поставить… хм… мужское достоинство великого героя в долженствующее ему положение. И, что самое примечательное, справились, чему Мережко был весьма благодарен.
А к концу 1997 года советские учёные закончили испытания ядерного реактивного двигателя, и уже начинали его сборку на орбите. Отныне путешествие на Марс занимало не более двух месяцев, и уже к концу ХХ столетия (а точнее, в декабре 1999) на Марсе, на его северном полюсе обосновалась небольшая советская база. В следующие пять лет она превратится в большую колонию с постоянным населением в три сотни человек.
Американцы решили не отставать, но не имея надёжной технологии ЯРД, начали с базы на Луне. А тем временем, начал давать результаты проект термоядерных реакторов. И тут американцы не прогадали — объявив самый богатый гелием-3 регион своим первым внеземным штатом. И создали прецедент. К 2004 году в Штатах работало два термоядерных реактора, и они были величайшим из секретов Америки, и поводом для беспредельной гордости. Гелий-3 доставлялся с Луны, а наши кусали локти, но добиться стабильной реакции не могли. Это был ответ Америки на русский Марс. Тем временем штатовская база на Луне к 2006 году превратилась в Луна-Сити с населением в шесть тысяч. Под лунной поверхностью работали заводы и фабрики, имелся мощный термоядерный реактор в 23 ГВт, и даже был свой хоккейный чемпионат из шести команд. Советская база, Ново-Ленинград, была скромнее — около полутора тысяч, зато советские лунные хоккеисты были не в пример сильнее.
Объединённая Европа решила не отставать, поднапряглась, и родила свой собственный носитель — "Марсель-6", на 105 тонн забрасываемого груза. И на полпути между русским и американским лунными городками в лунный реголит зарылся европейский Карлсбург. Точнее, больше немецкий, чем европейский. Французы отвечали за энергетику, немцы — за снабжение, англичане за еду, а итальянцы за чудовищный бардак, царивший в их секторе Карлсбурга. Однако, мультинациональный городок процветал, и даже первым вышел на самоокупаемость, во что упорно не желали верить ни в СовКосмосе, ни в НАСА. Для них-то космос был полигоном для удовлетворения собственных имперских амбиций, да для прикладной фаллометрии. И только прагматичные европейцы развернули не какие-то там фундаментальные изыскания в области высокой физики, как наши, и не биоизыскания, как американцы. Нет, европейцы запустили заводы сверхточного и сверхчистого литья, и поплёвывали со своей нормой прибыли на НАСА и на СовКосмос…
Я медленно поднялся из воды, и потянулся за полотенцем. Из огромного, во всю дверь, зеркала, на меня взглянул молодой, подтянутый, кое-где даже накачанный парень, с шикарной, хоть и мокрой шевелюрой. Героический облик портила интеллигентная близорукость и безукоризненная форма носа. У настоящего мачо нос должен быть сломан минимум в двух местах. Кое-как вытеревшись, я натянул на мокрое тело халат, и вышел в коридор. Он меня встретил пронизывающим ветром — Наташа проветривала кухню после моей телятины под сыром.
— Вышел? А какого чёрта опять мокрый, как мышь? Тебе вытереться сложно, что ли?
— Ну блин, заяц, мне лень…
— И прекрати меня так называть, ты знаешь, меня это бесит! Иди, вытирайся. Мокрым за стол не сядешь, и вообще, тебе нельзя жареное, мне врач сказал. Будешь салат кушать. Ну чего встал на сквозняке, иди в комнату!
Я мысленно застонал. Моя невеста ТАМ вела себя точно также. Более того, также вела себя и моя мать. И моя сестра, по всей видимости. Я с Гулей не успел ещё толком познакомиться, но она очень сильно напоминала мне моего младшего брата. Собственно, она и была его женским вариантом — таким же вредным и склочным по отношению ко мне. Так что по крайней мере в личной жизни у меня особых изменений не намечалось. За исключением того, что я наконец-то жил с Нею. В первые дни Наташа была удивлена моими чувствами — мы не вылезали из постели дня три. Насколько я понял, мой двойник не уделял ей должного внимания, будучи больше занятым своей работой и попойками с друзьями.
А ещё меня интересовала судьба моего двойника. Он, насколько я понимаю, попал ко мне. Интересно, как он там, рафинированное дитя благополучного советского общества — в диком капитализме постперестроечной России. Вот бы можно было ему помочь… Хотя, он был блистательным специалистом (суть его исследований и работы я ухватил только спустя несколько дней), и, если выживет в первые дни, то не пропадёт. ТАМ специалисты по термоядерным реакторам очень и очень пригодятся.
А что касательно советского термояда — буквально три месяца тому назад наша компания (фактически — "дочка" МинСредМаша) добилась устойчивой реакции синтеза, и теперь дело оставалось лишь за коммерциализацией разработки. А вот это я умел едва ли не лучше всех — как-никак тема диссертации. Той, СТАРОЙ диссертации. Все причастные получили Ленинские Премии (в обстановке строжайшей секретности) и теперь ожидали госдач и личных автомобилей. Свою Ленинскую Премию мой двойник талантливо заныкал от невесты в сберкассе, и теперь на неё капали неплохие проценты.
Когда я подошёл к компьютеру, я запаниковал. А какой тут пароль? Наверняка ведь запаролен! Если верно то, что Лёша мне говорил, то я должен скрывать свою работу даже от своей подушки. Однако, пришлось сесть за стул. Интерфейс был более-менее понятен, по крайней мере, окошко с требованием "Введите пароль", было понятно. А какой пароль я мог ставить на свой компьютер? ТАМ у меня было несколько паролей, которые я периодически менял — в основном это были старые телефоны мои, и моих знакомых, о которых они и сами не помнили. А тут какие у кого телефоны? В отчаянии я набрал наш старый домашний телефон. Нет, "Доступ закрыт, у вас осталось две попытки". Вот это уже пиз. ец. Вряд ли я оставляю пароли на работе, они все у меня на телефоне записаны обычно. И тут меня осенило — я часто добавлял букву "А" латинского алфавита в конце пароля, длч его усложенения. А ну как тут также? Судьба оказалась благосклонна ко мне, и машина, моргнув экраном, впустила меня в святая святых — папку "Моя Работа". Там и находилась вся информация, которая могла мне хоть как-то помочь. Оказалось, что Ленинская Премия была не такой уж и большой — чуть меньше двадцати тысяч рублей. Хотя, учитывая среднюю зарплату по Ленинграду (как сказал Лёша, она была около двухсот восьмидесяти рублей), это были очень неплохие деньги. Больше пользы было от статуса — Ленинская Премия автоматически означала 30 % прибавку к окладу, научную степень профессора, и дачу в Ольгино от государства.
Тут раздалась немелодичная трель телефона. Наташа взяла трубку
— Да, квартира Мухлисовых. Да, я. Да, дома. Сейчас… Дорогой! Тебя Исаак Арнольдович!
Ругнувшись (Исаак Арнольдович Фейзман был моим большим начальником, и Нобелевским лауреатом по физике), я сунул ноги в тапочки и пошёл на кухню. На этой квартире, которую мы снимали оказывается, уже четыре года, до сих пор не было радиотелефона. Мне было лень его покупать, оказывается… Я взял трубку, и твёрдо произнёс:
— Добрый день, Исаак Арнольдович…