- ...так мы сюда и ездим!
- Ждем!
- Надеемся! Как "зачем вам это надо?" Странный вопрос... Бедным помогать!
- Ну да...
- Слабых защищать!!
- Точно...
- Родине служить с максимальной пользой!!!
- Само собой...
- Ну и врагов своих личных крошить в капусту... Верно, гости дорогие?
- Верна-а-а-а-а-ааааааааааааа!!!!
- Слыхал? Убедился? Вот поэтому мы то и дело и посматриваем на входную дверь. А вдруг Илья Иванович все же приедет, как обещал? Вдруг шепнет словцо заветное, по которому секрет Святогоров мы враз и разгадаем? Кто посмекалистей, конечно...
- Да, возможно, в этой гридне дураки и есть, но только с высшим образованием!
- А некоторые и с двумя! Так что поймем, не сомневайся, лишь бы Ильюшенька оставил на недельку дела важные и появился перед нами, его верными почитателями, во всей своей молодости и красе!
- Это ты, Яков, сказал не подумавши. Стар уже Илья Иванович, ох, как стар! Вот завсегдатай наш, Заолешанин Никита, древнее всех здесь, а Илье он в сыновья годится, а то и во внуки...
- Ах, господа, какие же мы все-таки эгоистичные люди! Ссоримся, ругаемся... даже сетовать стали, отчего, мол, он не едет да когда будет... А может, у Ивановича-то нашего душа все никак не переболит, не перестрадается после кончины брата его старшего, названного! И день белый ему не в работу, и ночка темная не в отдых...
- Да, жуткое дело: своими руками, можно сказать, похоронил он Святогора-богатыря, а ведь и сам мог такой конец принять!
- Вот в это я не верю. Гроб был не безразмерный, а надпись на крышке гласила: "На кого состроен сей приют скорбный, тому и понадобится".
- Колдовство! Опять клятое колдовство! Все козни завистливого Микулы, недостоин он, худородный, по отчеству величаться! Добился-таки он гибели красы и гордости земли Кийской! Теперь счастлив без меры, что он сам и прочие голи кабацкие могут свой хлеб, ни с кем не делясь, в три горла трескать...
- А с какой стати, козел подколенный, им с дармоедами делиться? И работать не работают, и защищать не защищают! Вот Илье-то никогда не отказывали и куском не попрекали!
- Хлопы вы. Хамье. Якобинцы и вольтерьянцы...
- Довольно лаяться! И толкований да легенд тоже довольно! Есть немногочисленные факты, а они таковы: действительно, Святогор с Ильей нашли огромный гроб, весь в золоте и жемчугах. О надписи сейчас не будем, этот вопрос настолько спорный... И лег в него богатырь-великан, и накрыл себя крышкою, а когда захотел ее снять, то не смог. И помощь со стороны не спасла - так и остался несчастный Святогор погребенным заживо. Вот и все, и нечего больше придумывать.
- А-а-а... Ну, теперь все понятно! И непонятно ничего...
- Уважаемый Никитушка, ну что ты все время молчишь? Молви хоть словечко! А мы тебя, убеленного сединой, послушали бы!
- Нет, не хочет говорить. Отвернулся...
- Да не, это он киселя обожрался и теперь рыгает тайком...
- Да как же тебе не совестно! К чему это ты?
- А к тому, что мне киселя и не досталось.
- Что? Нет, спасибо, киселек во мне уже не поместится. И кулебяка славно пошла, и угри, и котлеты, и шашлычки... Знатно кормите, ох, знатно!
- Ну вот, а убивался, что и за день не съест!
- За неделю...
- Здоров же этот служивый наворачивать! А теперь, слышали, еще и киселя просит! Это-то опосля двух полных и одной неполной чарки смородиновой настойки да полуведра пива! Не-е, полведра вылакал, не меньше, я за ним все время наблюдал...
- А для чего?
- Завидно мне. Я могу столько скушать, лишь трижды приняв рвотное (что делать и приходится), а он способен и так. Сразу видно жандармского захребетника на народной шее...
- А вот я вам, драгоценные мои, такое скажу: не было здесь ни лиходейства умышленного, ни случая несчастного. Просто почуял Святогор-богатырь, что помирать ему пора приходит, и решил не тянуть с этим делом скорбным. Что ни говорите, а был он воин по духу своему, и ничего не боялся. Сам гроб для себя тайно смастерил, сам же все так и устроил, чтобы память о нем осталась, ибо подзабывать начал Святогора люд Кийский, пока тот долгие годы странствовал по Старым Горам. И о брате своем названном он тоже заботился - вот и придумал, как передать ему меч-кладенец и часть силы своей великой...
- Ай да Зяма! Ай да мыслитель из-под Бялой Церкви! Взял да все объяснил!
- Тише, тише, господа, минуточку внимания! Кажется, старец Никита Заолешанин нам что-то хочет сказать!
- Да-да, слушай-прислушивайся! Это у него, старого пердуна, после моего киселя в пузе рокочет...
- А ну помолчи, охальник! Нам тут каждое мнение дорого!
- Тишина полная... Ну? Ну?! Хоть что-нибудь услышал?
- Вроде бы услышал... Но, господа, слова эти мне не нравятся... Сдается, прошептал он: "Полежу-ка я в гробу, полюбуюся!"
- Так это же... это же одна из последних фраз Святогора!
- Самая что ни на есть последняя...
- Да ведь-таки она мою теорию как раз и подтверждает! Перед самой кончиной, захотелось ему поглядеть на любимую землю, попрощаться с ней на веки вечные... Я ведь и сам родом из суровой, многострадальной страны и понимаю, как можно прикипеть душою к камню невзрачному да ветру вольному... А вы все ищете в этой простой и понятной фразе тайный зловещий смысл!
- Э-эх! Не обижайся, Зиновий, но чужой ты нам по природе, и многого не понимаешь. Семитские племена по пескам да по каменьям веками кочевали да плутали, мир же их с невысокой горы взглядом окинуть можно. А у нас расстояния невиданные, пространства немереные - от моря до моря и от океана до океана! Не одолеть их ни пешему, ни конному, да и хитрые изобретения не шибко-то помогут. Страшно здесь. Вот и сидим мы тихо-тихо, не рыпаясь, деревня - деревней, поселок - поселком, город - городом... Заборы высокие понастроили, запоры крепкие соорудили, а спокойствия все нет как нет. Будто не живем, а пожизненный срок отбываем. Век не зарекаемся от тюрьмы да от сумы, век копим и копим, как проклятые, на черный день, а он все никак не наступает да не приходит. И тогда, устав бояться и мучиться, мы в один миг пропиваем да проживаем накопленное по копейке да по полушке, а наутро вдруг выясняется, что беда давно уже к нам спешила и только-только на двадцать четыре часа задержалась... И вот впереди опять сплошное выживание да существование с одним и тем же вопросом после полуштофа: "Господи, зачем все это?!"
- А что именно нужно, вы и сами не знаете...
- Не знаем. А если нет понимания, то нет и дела. И альтернативой неделанью становится бесконечное выяснение отношений: полян с древлянами, московских с владимирскими, левых с правыми, бедных с богатыми... Мучительно жить, когда на просьбу о помощи приходится слышать холодно-расчетливое: "Извини, приятель, но Боливар не выдержит двоих!", но во сто крат мучительнее, когда на отчаянный призыв терпящих кораблекрушение: "Спасите, добрые люди, тонем!!", с берега отстраненно отзываются: "А мы не люди, мы - вятские..."(28)
- Тогда, я извиняюсь, получается, что вы очень-таки больные...
- Отрицать не станем - так уж предначертано. Может, это испытание Господнее, может, еще что... Во всяком случае, однозначно воспринимать даже самые простые слова мы не умеем. А тут и не простые да и человека тоже не простого!
- А и человека ли, гос... гос-сспода хоррошие? Ик... ик... ик-стинного интеллигента в пятнадцатом поколении напоить весьма сложно, но, кажись, на сей раз получилось... А поэтому позвольте мне рассказать один сон... простите, но я могу говорить о нем только находясь в самом крайнем состоянии... То есть, я хотел сказать, в исключительно возвышенном состоянии духа... Так вот, пригрезилось мне как-то... пардон, приснилось... да, приснилось мне пустынное ущелье... Я потом... ну, после кружки рассолу, проверил по карте - есть такое на самом деле. Оно глубокое, темное, страшное, с одним-единственным входом-выходом, да и тот ведет сначала в пещеры подземные, к водам артезианским. И увидел я воочию в самой дальней пещере великана... стоит ли говорить, на кого он был похож? Правильно, не стоит... Великан этот располагался на отдых, но как-то по-странному: ни шатра походного не поставил, ни костерка не разложил. А просто прислонился он спиною к холодной базальтовой стене, сел, вытянул ноги, сложил на коленях руки да вдруг так и замер - застыл, будто зачарованный! А затем из глаз его внезапно ударили фонтаны света и озарили всю пещеру от пола и до потолка. Нижняя челюсть с негромким гудением опустилась далеко вниз, наподобие моста подъемного у сторожевой башни, и во рту не оказалось ни зубов, ни языка - словно пустая темная комната. И увидел я там обыкновенного человечка... вот такого же, как мы с вами, даже, пожалуй, ростом поменее... И держал этот человечек в руках моток прочных веревочных лестниц, которыми быстро и ловко опутал все неподвижное тело великана. А затем достал он масленку да как начал бегать, точно обезьяна, вверх-вниз по этим лесенкам и смазывать-подмазывать суставы и сочленения...