Ведра были уже подернуты легким слоем льда, когда он поднял их и пошел по направлению к хижине. Войдя, он увидел, что спутник Терезы ждет его, стоя у печи. Во всем его облике была какая-то нерешительность и неловкость. Месснер поставил на пол ведра с водою.
— Очень рад встретиться с вами, Грехэм Уомбл, — сказал он вежливо, как бы отвечая на представление.
Месснер не подал руки. Уомблу было очень не по себе. Он ощущал неловкость создавшегося положения и чувствовал вместе с тем к собеседнику ту ненависть, которую обычно обидчик питает к своей жертве.
— Так это вы — тот самый человек, — сказал Месснер вежливо-удивленным тоном. — Ну хорошо. Видите ли, я действительно рад вас встретить. Мне было несколько любопытно знать, что Тереза в вас нашла — чем, так сказать, вы были привлекательны. Ну-ну!..
И он обмерил своего соперника с ног до головы, как осматривают при покупке лошадь.
— Я представляю себе, что вы должны ко мне питать… — начал Уомбл.
— Не стоит упоминать об этом, — прервал его Месснер с преувеличенной любезностью. — Мне хочется знать, как вы нашли ее? Оказалась ли она такой, какой вы ее ожидали встретить? Была ли ваша жизнь с тех пор счастливым сном?
— Нельзя ли без глупостей? — вмешалась Тереза.
— Я не могу не быть естественным.
— Но вы все-таки можете не тянуть, — резко сказал Уомбл. — Мы хотим знать, что вы хотите делать.
Месснер притворился беспомощным.
— Я положительно не знаю. Это одно из тех невозможных положений, из которых нет выхода.
— Мы трое не можем остаться на ночь в этой хижине.
Месснер кивнул утвердительно.
— Тогда кто-нибудь должен уйти, — продолжал Уомбл.
— Это тоже неопровержимо, — согласился Месснер. — Так как три тела не могут одновременно занимать одно и то же пространство — кто-то должен уйти.
— И это будете вы, — угрожающе заявил Уомбл. — До ближайшего лагеря десять миль, но вы можете их сделать.
— Вот тут-то вы, пожалуй, и ошибаетесь, — возразил Месснер. — Почему же непременно я должен уйти? Ведь я первый нашел эту хижину.
— Но Тесс не может выйти, — объяснил Уомбл. — Ее легкие простужены.
— Я согласен с вами. Она не может пройти десять миль по морозу. Она, во всяком случае, должна остаться.
— Тогда дело обстоит именно так, как я сказал, — заявил Уомбл.
Месснер кашлянул.
— Ваши легкие здоровы? Не правда ли? — спросил он.
— Да, но что же из этого?
Снова Месснер откашлялся и сказал, выговаривая слова с особой надуманной медлительностью:
— А из этого только то, что, как вы сами изволили рассуждать, нет никаких препятствий для вашего ухода и прогулки в десять миль по морозу.
Уомбл взглянул на Терезу и уловил в ее глазах что-то вроде удовольствия.
— Ну? — спросил он ее.
Она колебалась, и он весь покраснел от ярости. Затем обратился к Месснеру.
— Довольно! Вы не можете здесь остаться!
— Нет, могу и останусь!
— Я не позволю вам. — Уомбл выпрямился.
— Все-таки я останусь.
— Я вас выброшу!
— Я вернусь!
Уомбл остановился на минуту.
— Имейте в виду, Месснер, если вы не уйдете, я вас побью. Здесь не Калифорния. Я вас изобью.
Месснер пожал плечами.
— Если вы это сделаете, я созову золотоискателей, и вас повесят на первом дереве. Вы сказали правильно, что здесь не Калифорния. Они простые люди — эти золотоискатели, — и мне довольно будет показать им следы ваших ударов и заявить притязание на свою жену.
Женщина пыталась что-то сказать, но Уомбл в бешенстве повернулся к ней.
— Ты держись в стороне.
Месснер, наоборот, обратился к ней с изысканной вежливостью:
— Пожалуйста, Тереза, не вмешивайтесь.
Но гнев и необходимость сдерживаться оказали свое действие. Она начала кашлять сухим, прерывистым кашлем; с налитым кровью лицом и рукой, прижатой к груди, она ждала, чтобы припадок прошел.
Уомбл мрачно посмотрел на нее, как бы измеряя степень ее болезни.
— Что-нибудь надо сделать, — сказал он. — Ее легкие не выдержат путешествия. Она не может двинуться, пока температура не поднимется. Но я ее не уступлю.
Месснер снова кашлянул, невнятно что-то пробурчал и затем сказал, как бы наполовину извиняясь:
— Я нуждаюсь в деньгах.
Лицо Уомбла тотчас же выразило презрение. Наконец-то его противник оказался подлее его!