Я вернулся к ней и взял ее за руку.
— Я приду, когда бинты будут сняты!
Она внимательно посмотрела на меня. Ее губы тронула улыбка, когда она сказала:
— Может, вам тоже стоит остаться? Вам как адвокату это, пожалуй пригодится!
Когда ее глаза встретились с моими, она уже широко улыбалась, но через секунду ее лицо сделалось серьезным и побледнело. Едва слышным голосом она произнесла:
— Отец прав! Это очень опасное дело, нельзя относиться к этому несерьезно. Но все равно… нет, именно по этой причине вам лучше быть там, Малькольм! В будущем вы будете жалеть, если сегодня ночью не останетесь со всеми!
От ее слов сердце замерло у меня в груди, но я ничего не сказал. Страх уже и так заполнил этот дом.
В это время мистер Трелони с помощью мистера Корбека и доктора Винчестера уже снял крышку каменного саркофага, в котором лежала мумия царицы. Она была очень большой. Длина и ширина мумии казались невероятными. К тому же она была такой тяжелой, что даже нам, четверым мужчинам, с трудом удалось приподнять ее, чтобы вынуть из саркофага. Следуя указаниям мистера Трелони, мы положили ее на специально подготовленный стол.
Тогда (и это был единственный раз) меня охватил настоящий ужас. Там, освещенное ярким светом, перед нами лежало материальное воплощение смерти, отвратительное и удивительно реальное. Верхние бинты, изодранные и ветхие, в некоторых местах потемнели от пыли, а кое-где, истершись, стали светлыми. Они выглядели измятыми как будто от неаккуратного обращения. Их неровные края походили на бахрому. Рисунки на них сохранились не полностью, лак потрескался. Невероятные размеры фигуры объяснялись тем, что бинты были намотаны в много слоев. Но под всем этим проглядывало человеческое тело, которое казалось еще более жутким оттого, что было скрыто от глаз. Перед нами была сама смерть, и ничто другое. Романтика ушла, фантазий не осталось. Двое старших мужчин, которым уже не раз приходилось заниматься подобной работой, не теряли самообладания, а доктор Винчестер, кажется, старался воспринимать происходящее с профессиональной точки зрения, как будто находился у операционного стола. Но я был подавлен и жалок. К тому же мне было стыдно, и мне не давала покоя мертвенная бледность Маргарет.
Наконец мы приступили к работе. Опыт с кошачьей мумией немного подготовил меня, но на этот раз работы было больше, и она требовала несоизмеримо большего внимания. Еще одним отличием было то, что вдобавок к постоянному ощущению присутствия смерти невозможно было забыть, что мы имеем дело с человеческим телом, и это требовало к себе особого отношения. Для бальзамирования кота применялись более грубые материалы и вещества, но здесь, когда были сняты верхние бинты, стало видно, что все сделано намного тщательнее и аккуратнее. Похоже, использовались только лучшие смолы и ароматические вещества. Впрочем, общее впечатление от процесса было точно таким же, как и в первый раз: то же облако рыжей пыли, тот же резкий запах битума, тот же отвратительный звук рвущихся бинтов. А их было несметное количество. С каждым снятым слоем мое волнение все возрастало. Сам я не принимал непосредственного участия в этом процессе. Маргарет посмотрела на меня благодарно, когда я отступил от стола. Мы взялись за руки и крепко сжали их. Каждый последующий слой бинтов был изготовлен из более дорогого материала; по мере их снятия запах все меньше напоминал битум и становился все острее. Это, по-моему, каким-то образом подействовало на всех нас, но не помешало заниматься делом; работа не прерывалась. На некоторых из нижних бинтов были символы или рисунки. Некоторые из них были выполнены бледно-зеленой краской, а некоторые — раскрашены в разные цвета, но основным цветом был зеленый. Мистер Трелони и мистер Корбек то и дело обращали наше внимание на какой-нибудь особо примечательный рисунок, прежде чем положить очередной кусок ткани на груду, выросшую уже до невероятных размеров.
Кажется, бинты закончились, осталось снять последние повязки. Теперь пропорции фигуры уменьшились до нормальных размеров, и мы увидели, что царица чуть выше среднего роста. Чем меньше бинтов оставалось на ее теле, тем бледнее становилась Маргарет, а сердце ее билось все чаще. Ее дыхание так участилось, что я начал побаиваться за нее.
Снимая последнюю повязку, ее отец случайно поднял глаза и встретился с ее беспокойным взглядом, исполненным страдания. Его рука на какое-то время замерла, и он, дабы не оскорбить дочь какой-либо неблагопристойностью, успокаивающим тоном произнес:
— Не переживай, дорогая! Тебе нечего бояться! Вот видишь, на ней платье… да какое чудесное!
Последняя повязка была широкой полосой материи во всю длину тела. Когда ее сняли, показалось широкое платье из белого материала, закрывавшее тело от горла до ступней.
Что это было за платье! Мы все наклонились, чтобы получше его рассмотреть. Даже Маргарет забыла о своем волнении, проявив характерный для женщин интерес к красивым вещам. Тут было чем восхищаться, ибо можно сказать наверняка, что ни одному человеку, живущему в наше время, еще не доводилось видеть подобного! Ткань была нежнее самого нежного шелка. Она лежала изумительными складками, несмотря на то что сверху была придавлена бинтами и за тысячи лет затвердела.
Тончайшая вышивка, выполненная вокруг шеи золотыми нитями, представляла тонкие ветки сикомора, а на подоле, в самом низу, в том же стиле был изображен ряд лотосов, причем разной высоты, повторяя все этапы их естественного развития в природе.
Поперек тела, но не обвивая его, лежал пояс из драгоценных камней. Этот удивительный пояс сиял всеми цветами неба!
Пряжка была сделана из огромного желтого камня, круглого и глубокого. Он напоминал сдавленный мяч из упругого материала. Камень сверкал и переливался, словно внутри него было заключено настоящее солнце, лучи которого пробивались наружу и освещали все вокруг. По бокам от него были два великолепных лунных камня меньшего размера, чей блеск, несмотря на сверкание солнечного камня, напоминал лунный свет, озаряющий ночное небо. С обеих сторон к ним изящными золотыми застежками прикреплялась полоса искрящихся разными цветами драгоценных камней. Казалось, что внутри каждого из этих камней пряталась мерцающая и переливающаяся звезда.
Маргарет в восхищении всплеснула руками. Она низко наклонилась, чтобы лучше рассмотреть пояс, но внезапно отпрянула и выпрямилась во весь рост. Сказанные ею слова были произнесены с полной уверенностью:
— Это не погребальная одежда! Это платье предназначено не для погребения. Это свадебное платье!
Мистер Трелони склонился и протянул руку к платью. Он отвернул одну из складок у шеи, и по его быстрому и глубокому вздоху я понял, что его что-то удивило. Он еще немного приподнял материю и тоже отступил назад. Указывая рукой, он сказал:
— Маргарет права! Это платье предназначено не для мертвого! Смотрите, оно не надето на тело, а только покрывает его.
Он поднял пояс из камней и передал его Маргарет. Потом двумя руками подхватил платье и накинул его на руки Маргарет, которая машинально протянула их вперед. Вещи такой красоты имеют слишком большую ценность и заслуживают бережного обращения.
Открывшаяся нашим взорам полностью обнаженная фигура была воистину прекрасна. Лишь ее лицо оставалось закрытым. Мистер Трелони нагнулся и слегка дрожащими руками поднял кусок материи, изготовленный из того же материала, что и платье. Когда он отступил и вся блистательная красота царицы открылась взору, я почувствовал, что меня охватил стыд. Так не должно быть! Мы не должны были находиться здесь и, забыв о приличии, рассматривать эту ничем не прикрытую красоту. Это непристойно! Это святотатство! Но тем не менее, неземная красота казалась чудом. Ничего общего со смертью здесь не было, это больше напоминало статую, вырезанную из слоновой кости рукой Праксителя. Смерть не лишила тело его форм. Оно не стало сморщенным и твердым, как у большинства мумий. Не было высохшим, как тело, долго пролежавшее в горячем песке (такие мне доводилось видеть раньше в музеях). Все поры тела каким-то чудесным образом полностью сохранились. Плоть имела округлые формы и была мягкой, как у живого человека, кожа — гладкой, как атлас. Ее цвет был восхитительным. Она походила на слоновую кость, молодую слоновую кость, везде, кроме правой руки, сейчас истерзанной и в пятнах крови, с отсутствующей кистью, которая лежала в саркофаге, не покрытая бинтами столь много веков, открытая внешним воздействиям.
Поддавшись женскому порыву, Маргарет с опущенными уголками рта и пылающими от гнева и жалости щеками набросила прекрасное платье, лежавшее у нее на руках, на тело, оставив открытым только лицо. Но это лицо было еще более поразительным, чем тело, потому что напоминало лицо живого человека. Веки были закрыты, черные длинные изгибающиеся ресницы лежали на щеках. Гордо очерченные ноздри были недвижимы, но такая неподвижность, если ее замечаешь на живом лице, выглядит величественнее, чем на лике смерти. Полные ярко-красные губы слегка приоткрывали ряд жемчужных зубов, хотя рот не был раскрыт. Ее волосы, удивительно густые и блестящие, цвета воронова крыла, были уложены пышными локонами вокруг белого лба, на который как будто случайно сбились несколько вьющихся прядей. Меня поразило ее сходство с Маргарет, хотя я и готовился увидеть подобное, памятуя слова мистера Трелони в пересказе мистера Корбека. Эта женщина (у меня язык не поворачивался назвать ее мумией или трупом) удивительно напоминала такую Маргарет, какой она была, когда я впервые увидел ее. Сходство усиливалось драгоценным украшением, которое было в ее волосах— точно такой же «диск с перьями» носила и Маргарет. Это украшение тоже было удивительной красоты: огромная жемчужина, сияющая призрачным лунным светом, в окружении резных кусочков лунного камня.
Мистер Трелони, похоже, был сражен наповал. Он казался несчастным и растерянным, и когда Маргарет подошла к нему, крепко обняла и попыталась успокоить, я услышал, как он неровным голосом прошептал:
— Она выглядит, как будто это ты мертвая, девочка моя!
Надолго застыла тишина. Лишь снаружи доносились
яростные звуки волн, разбивающихся о берег далеко внизу, и рев ветра, который уже превратился в бурю. Голос мистера Трелони вывел нас из оцепенения:
— Позже нам нужно будет попытаться выяснить, каким способом забальзамировано тело. Ничего подобного я раньше не встречал. Не видно, чтобы где-то сделан разрез для извлечения внутренностей и органов, так что, судя по всему, они остались внутри тела. Однако жидкости в теле нет, вместо нее каким-то образом очень аккуратно в вены введено неизвестное вещество, похожее на воск или стеарин. Интересно, возможно ли, чтобы они в те времена могли использовать парафин? Может быть, они каким-то не известным нам способом смогли закачать его в вены, где он и затвердел?
Маргарет, накинув белое покрывало на тело царицы, попросила нас отнести его в ее комнату, что мы и сделали, положив его там на кровать. Потом она попросила нас уйти, сказав:
— Оставьте ее со мной. Нам все равно еще придется ждать несколько часов, а я не хочу, чтобы она оставалась там одна и лежала обнаженная под светом ламп. Может быть, она готовилась к свадьбе… свадьбе со Смертью, и, по крайней мере, пусть на ней будет ее нарядное платье.
Когда спустя некоторое время она пригласила меня зайти в ее комнату, мертвая царица уже была одета в свое прекрасное белое платье с золотой вышивкой, все ее драгоценные украшения также были на месте. Вокруг стояли зажженные свечи, а на ее груди лежали белые цветы.
Какое-то время мы стояли рука об руку, глядя на нее. Потом, вздохнув, Маргарет накрыла тело одной из своих белоснежных простыней и отвернулась. Аккуратно закрыв за собой дверь комнаты, она направилась со мной в гостиную, где к тому времени собрались все остальные. Там мы принялись обсуждать все, что произошло, и что нас ждало впереди.
Время от времени я замечал, что кому-то приходилось что-то говорить лишь для того, чтобы разговор не заглох, как будто все мы потеряли уверенность в себе. Длительное ожидание начинало сказываться на наших нервах. Для меня было очевидным, что мистер Трелони пострадал от этого транса больше, чем мы думали или чем он пытался показать. И правда, его сила воли и решительность остались прежними, но физически он явно ослабел. Да это и понятно: никто не может после четырех дней, проведенных без сознания, полностью сохранить свои силы.
Время текло все медленнее и медленнее. Мои друзья незаметно начали ощущать сонливость. Я подумал, что у мистера Трелони и мистера Корбека, которым уже доводилось испытывать на себе гипнотическое воздействие царицы, возможно, тоже все начиналось с вот такой дремоты? Доктор Винчестер время от времени впадал в состояние расслабленности, причем чем дальше, тем это случалось все чаще и все больше затягивалось.
Что касается Маргарет, напряжение сильно сказалось на ней, что и неудивительно для женщины. Ее лицо как будто теряло последние капли крови, становилось все бледнее и бледнее, пока, наконец, где-то около полуночи ее состояние взволновало меня всерьез. Я пригласил ее пройти со мной в библиотеку, где предложил ей ненадолго прилечь на диван. Поскольку мистер Трелони решил, что эксперимент состоится ровно в седьмой час после захода солнца, великое действо начнется ровно в три часа утра. Даже если отвести целый час на окончательную подготовку, нам предстояло ждать еще два часа, поэтому я пообещал Маргарет, что разбужу ее в любое время, которое она назовет. Но она отказалась, вежливо поблагодарив меня и нежно улыбнувшись. Она заверила меня, что ей совсем не хочется спать и она полностью держит себя в руках; что бледность ее вызвана лишь неопределенностью и волнением из-за ожидания. Волей-неволей мне пришлось согласиться, но еще на час я занял ее разговорами на самые разнообразные темы, так что, когда она настояла на том, что пора возвращаться в комнату отца, я подумал, что, по крайней мере, помог ей скоротать время.
Троих мужчин мы застали терпеливо сидящими в полном безмолвии. С присущей мужчинам силой духа они оставались спокойными от осознания того, что уже сделано все, что было в их силах. Итак, ожидание продолжилось.
Звук часов, пробивших два, взбодрил нас. Какие бы призрачные тени ни витали над нами в течение последних долгих часов ожидания, все они исчезли в одну секунду, и все живо приступили к исполнению своих обязанностей. Первым делом мы проверили, закрыты ли все окна, и подготовили респираторы, чтобы они были под рукой, когда придет время. Мы с самого начала договорились использовать их, поскольку подозревали, что, когда будет открыт магический ларец, из него могут выделяться какие-нибудь ядовитые испарения. Никому как-то не приходило в голову усомниться в том, что ларец будет открыт.
Потом под руководством Маргарет мы вынесли тело царицы Теры в комнату ее отца и уложили там на кушетку.
Мы прикрыли его легким покрывалом, чтобы царица, проснувшись, могла легко сбросить его. Оторванная кисть была возвращена на свое изначальное место на ее груди, а под нее мистер Трелони положил украшение семи звезд, которое достал из большого сейфа. Оказавшись на своем месте, оно в ту же секунду как будто вспыхнуло и засияло.
Удивительное зрелище представляла собой группа серьезных мужчин, молча выносящих на своих руках накрытую белым покрывалом застывшую фигуру цвета слоновой кости, которая напоминала статую. Мы уложили ее на кушетку в другом помещении, где в самом центре под ярким светом электрических ламп стоял большой саркофаг, готовый к последнему эксперименту, являвшему собой логическое завершение исследований, которому посвятили жизни два ученых-путешественника. К тому же удивительное сходство Маргарет с мумией, которое подчеркивалось ее необыкновенной бледностью, делало все происходящее еще более странным. На то, чтобы все установить на свои места, у нас ушло три четверти часа — каждое движение было тщательно продумано и выполнялось с величайшей осторожностью. Маргарет сделала мне знак идти за ней, мы вместе вышли и отправились в ее комнату за Сильвио. Он, урча, подбежал к своей хозяйке, она подняла его и передала мне. Затем она сделала такое, что произвело на меня глубокое впечатление и напомнило о том, каким на самом деле страшным был эксперимент, в котором мы принимали участие. Одну за другой она аккуратно задула все свечи и положила их на место. Покончив с этим, она обратилась ко мне:
— Они сослужили свою службу. Каким бы ни был исход — жизнь или смерть, — больше они нам не понадобятся.
После этого она взяла Сильвио, крепко прижала его к груди, где он принялся урчать еще громче, и мы направились обратно в комнату. Закрывая за собой дверь, я вдруг совершенно отчетливо ощутил, что решающий момент настал. Назад пути нет! Мы надели респираторы, и каждый занял свое место согласно намеченному заранее плану. Я должен был стоять у двери рядом с выключателями электрических ламп и по указанию мистера Трелони включать или выключать их. Доктор Винчестер должен был оставаться за кушеткой, чтобы не находиться между мумией и саркофагом. Ему предназначалось внимательно наблюдать за тем, что будет происходить с царицей. Маргарет следовало быть рядом с доктором, она держала Сильвио в руках и была готова посадить его на кушетку или где-то рядом, когда посчитает это необходимым. Мистер Трелони и мистер Корбек отвечали за лампы. Когда стрелки часов приблизились к назначенному часу, они замерли рядом с лампами с зажженными фитилями в руках.
Бой серебряного колокола часов зазвучал, как трубный глас, возвещающий начало страшного суда. Раз! Два! Три!
Между вторым и третьим ударами загорелись лампы, а я выключил электрический свет. После яркого электрического освещения в свете дрожащих огней ламп все пространство, и то, что находилось в нем, вдруг стало другим, приняло причудливые формы. Мы замерли. Мое сердце бешено колотилось, и я могу поклясться, что в ту минуту я слышал, как бьются сердца всех остальных.
Секунды тянулись невыносимо долго. Весь мир, казалось, остановился. Фигуры остальных были плохо различимы, лишь белое платье Маргарет отчетливо виднелось в полумраке. Массивные респираторы, которые мы надели, придавали нам еще более странный вид. Тусклый свет ламп выхватывал из темноты квадратную нижнюю челюсть вместе с решительно сжатыми губами мистера Трелони и смуглое чисто выбритое лицо мистера Корбека. Их глаза блестели. В другом от меня конце помещения подобно звездам в ночном небе мерцали глаза доктора Винчестера. Глаза Маргарет полыхали, как два черных солнца, а глаза Сильвио походили на изумруды.
Разгорятся ли когда-нибудь эти лампы?
На самом деле прошло лишь несколько секунд до того, как лампы стали светить в полную силу. Их медленный, ровный свет становился все ярче и ярче, из голубого превращаясь в прозрачно-белый. Несколько минут лампы не производили никакого воздействия на ларец, но наконец вокруг него появилось слабое свечение. Оно постепенно усиливалось, пока не засверкало, как бриллиант, а потом стало напоминать живое существо, сама жизненная сущность которого заключалась в свечении. С замиранием сердца мы следили за этими переменами.