Кэсерил с трудом открыл глаза; веки были словно намазаны клеем. Он посмотрел вверх, не понимая, где находится. Увидел заключенное в черную рваную рамку серое небо. Облизнув пересохшие губы, он попытался сглотнуть. Он лежал на спине под крышей башни Фонсы. Воспоминания ночи обрушились на него.
«Я жив».
«Значит, я проиграл».
Правая рука нащупала неподвижную кучку остывших перьев. Он лежал, погруженный в воспоминания о пережитом ужасе. Страшная режущая боль в животе. Кэсерил дрожал, промерзший насквозь, весь мокрый и холодный, как труп. Он дышал. Значит, и Дондо ди Джиронал тоже дышит. В утро… в утро своей свадьбы?!
Когда глаза немного привыкли к окружающему полумраку, он увидел, что не один – над ним, на балке неподвижно сидело около дюжины воронов. Они пристально смотрели на Кэсерила сверху вниз. Он дотронулся до лица, но не обнаружил кровавых ран – ни одна из птиц еще не приступала к трапезе.
– Нет, – дрожащим шепотом произнес он, – я не ваш завтрак. Мне очень жаль.
При звуке его голоса один ворон встряхнул крыльями, но никто из птиц не сдвинулся с места. Даже когда Кэсерил сел, птицы не поднялись в воздух.
Было еще темно, в голове мелькали обрывки странного сна. Он видел себя Дондо ди Джироналом, пирующим с приятелями и шлюхами в каком-то освещенном свечами и факелами зале. На толстых пальцах сверкали кольца. Он был сильно пьян и предвкушал, как лишит Исель невинности, сопровождая свои мысли непристойными жестами, когда… он вдруг закашлялся, в горле запершило, затем возникла нестерпимая боль. Горло распухло, стало невозможно дышать. Красные лица сотрапезников закружились перед его глазами, их смех и шутки сменились паникой при виде его делающегося пурпурным, раздувающегося тела. Крики, опрокинутые винные чаши, пугающий шепот: «Яд! Яд!»
Ни слова, ни стона не вылетало из отекшего горла, распухший язык не шевелился. Безмолвные конвульсии, бешеный стук сердца, разрывающая боль в груди и голове, темнота, сменяющаяся кровавыми вспышками перед меркнущим взором…
«Это был только сон. Если я жив, то и он тоже».
Кэсерил снова упал на пол, согнувшись от боли в животе, обессиленный и отчаявшийся. Стая воронов смотрела на него в напряженной тишине. До него внезапно дошло, что нужно возвращаться, а он совершенно не продумал, как будет делать это. Он мог спуститься вниз до кирпичной кладки и, стоя на куче скопившегося за долгие годы птичьего помета и прочих отходов, кричать, чтобы его выпустили наружу. Услышит ли его кто сквозь мощные каменные стены? Не примут ли его глухой голос за бормотание воронов или завывание привидений?
Тогда наверх? Тем же путем, что и пришел?
Наконец он встал, ухватился за балку и подтянулся на руках, пытаясь забросить непослушное тело наверх. Даже теперь вороны не желали улетать. Кэсерил напряг ноющие мышцы и – вынужденный силой спихнуть пару птиц, чтобы было куда встать – поднялся на ноги. Вороны, недовольно встряхнув крыльями, молча подвинулись. Он подоткнул полы коричневой мантии за пояс. Крыша была совсем рядом. Вздохнув, Кэсерил подпрыгнул и, болтая в воздухе босыми ногами, перекинул тело через край дыры. Туман был такой густой, что двора не разглядеть. Наверное, светает или только-только рассвело, решил Кэсерил. В это серое утро поздней осени некоторые слуги уже должны были подняться. Вороны, вылетая через дыру один за другим, торжественно последовали за Кэсерилом. Они уселись на крыше и, повернув головы, наблюдали за его маневрами.
Он чувствовал на себе их взгляды, когда прыгал на крышу жилого корпуса замка. Они словно ждали его падения, чтобы отомстить за гибель сородича. Должно быть, представляли себе, как ноги Кэсерила соскользнут и он, размахивая руками, полетит вниз к поджидающей на булыжниках смерти. От боли в животе у него снова перехватило дыхание. Смерти он не боялся, может быть, даже и не сопротивлялся бы, а просто спрыгнул вниз – но пугала возможность остаться в живых после падения, калекой с переломанными костями. Только это заставляло его осторожно продвигаться в поисках незапертого мансардного окна. В тумане Кэсерил не мог разобрать, из какого именно окна он выбрался вчера, и пробовал на прочность задвижки каждого. Окно к тому же могли запереть уже после его ухода. Вороны следовали за ним вдоль водосточной трубы, перелетая с места на место. Туман серебристыми капельками оседал на лице, волосах, бороде. Четвертое окно приветливо распахнулось под его рукой. Кэсерил скользнул внутрь, еле успев прикрыть его за собой – вовремя, чтобы избавиться от своего одетого в черное эскорта, два первых представителя которого уже сунулись было внутрь. Одна птица ударилась в стекло грудью.
Спустившись по лестнице к своей спальне и не встретив никого по пути, Кэсерил ввалился в комнату и запер за собой дверь. Покрытый холодным потом, мучимый жуткими спазмами в животе, он достал ночной горшок, куда из него изверглись вселяющие ужас огромные сгустки крови. Его руки дрожали, когда он мылся в умывальнике. Открыв окно, чтобы выплеснуть из тазика наружу кровавую воду, он вспугнул с каменного карниза пару мрачных воронов. Кэсерил крепко запер окно на задвижку.
Покачиваясь и еле держась на ногах, словно пьяный, он подошел к постели и, рухнув, завернулся в покрывало. Так и лежал, весь дрожа, пока не услышал шаги и тихие голоса разносивших воду, полотенца и ночные горшки слуг.
Проснулась ли уже Исель, чтобы умываться, одеваться и примерять украшения для своей ужасной свадьбы с Дондо? Спала ли она вообще? Или проплакала всю ночь, моля богов о смерти? Он должен подняться наверх, чтобы оказать посильную помощь. Нашла ли Бетрис другой нож?
«Я не вынесу этого».
Он сжался в комок и закрыл глаза.
Кэсерил еще лежал в постели, прерывисто дыша, чуть не всхлипывая, когда в коридоре раздались тяжелые шаги и его дверь с шумом распахнулась. Голос канцлера ди Джиронала прорычал:
– Я знаю – это он! Это должен быть он!
Шаги остановились в изножье кровати, и кто-то сорвал с Кэсерила покрывало. Он повернулся и увидел над собой застывшее в изумлении седобородое лицо ди Джиронала.
– Ты жив! – воскликнул тот. В его голосе звучало негодование.
Полдюжины придворных, в которых Кэсерил узнал приспешников Дондо, склонились над кроватью. Их руки лежали на рукоятях мечей, словно собираясь исправить эту ошибку. Рей Орико, в ночной рубашке, в стареньком плаще, который он придерживал руками у горла, стоял позади остальных. Орико выглядел… странно. Кэсерил сморгнул и протер глаза. Некое подобие ауры окружало рея, но не светлой, а темной. Орико был словно окружен темнотой – облаком или туманом. Эта аура следовала за всеми его движениями, словно одеяние.
Ди Джиронал прикусил губу. Глаза его прожигали лицо Кэсерила.
– Если не ты, то кто? Должен же был кто-то… кто-то близкий к… Чертова девчонка! Гнусная маленькая убийца! – Он резко повернулся и вылетел прочь, коротким жестом приказав своим людям следовать за собой.
– Что случилось? – приподнявшись, спросил Кэсерил у Орико, который тоже собрался выходить.
Орико обернулся и, разведя руками, недоуменно ответил:
– Свадьба отменяется. Дондо ди Джиронал около полуночи был убит при помощи смертельной магии.
Кэсерил открыл рот, но все, что он смог сказать, было слабое «ох». Изумленный, он упал на подушки, а Орико поспешил за своим канцлером.
«Я не понимаю».
«Если Дондо убит, а я жив… значит, мне не было даровано чудо смерти. Но ведь Дондо убит! Как?»
Только если кто-то вырвал Кэсерила из лап смерти и сам занял его место. Внезапно он пришел к тому же выводу, что и ди Джиронал.
«Бетрис?»
«Нет, о нет!»
Он вскочил с постели, тяжело упал на пол, но упрямо поднялся на ноги и потащился за разъяренными и обескураженными придворными.
Поднявшись в свой забитый людьми кабинет, он услышал рев ди Джиронала.
– Тогда вытащите ее сюда, чтобы я сам мог увидеть ее! – рычал тот на взлохмаченную и перепуганную Нан ди Врит, которая закрывала собой проход в покои девушек, грудью защищая от врага последние рубежи. Кэсерил чуть не вскрикнул от облегчения, увидев за спиной Нан сердито нахмурившуюся Бетрис. Если Нан ди Врит была в ночной рубашке, то девушка была полностью одета – в том же зеленом платье, что и накануне вечером, бледная и осунувшаяся.
«Спала ли она? Но она жива! Жива!»
– С какой стати вы подняли такой шум, милорд? – холодно спросила она. – Это совершенно неуместно и несвоевременно.
Рот ди Джиронала приоткрылся, он подался назад. Потом стиснул зубы.
– Где принцесса? Я должен ее видеть!
– Она уснула впервые за несколько дней. И я не собираюсь ее беспокоить и никому не позволю это сделать. Скоро ей предстоит сменить сон на кошмар наяву! – Ноздри Бетрис затрепетали от неприкрытой враждебности.
Ди Джиронал выпрямился и напрягся.
– Разбудите ее, – прошипел он. – Вы можете разбудить ее?
«Великие боги! Неужели Исель?..»
Но прежде, чем новый ужас сдавил горло Кэсерила, появилась Исель собственной персоной. Отодвинув своих дам, она решительным шагом подошла прямо к ди Джироналу.
– Я не сплю. Что вы хотите, милорд? – Она кинула взгляд на стоявшего у двери своего брата Орико, затем снова посмотрела на ди Джиронала. Брови ее сошлись на переносице, во взгляде забрезжило понимание. Не задав ни единого вопроса, она знала теперь, чья сила принуждала ее к нежеланной свадьбе.
Ди Джиронал смотрел то на одну, то на другую женщину – все были бесспорно живы и вполне самостоятельно стояли перед ним. Затем он повернулся к Кэсерилу, который не отрывал глаз от Исель. Вокруг нее тоже была аура, но не такая, как у Орико, а более беспокойная, в ней смешались глубокие темные и светящиеся бледно-голубые пятна, как сполохи в ночном небе далекого юга, виденном им однажды.
– Кем бы он ни был, – процедил ди Джиронал, – где бы он ни находился, но я найду труп этого мерзкого труса, даже если мне придется перевернуть весь Шалион.
– И что тогда? – спросил Орико, потерев небритую щеку. – Повесить его?
Он иронично вздернул бровь, глядя на бледное от ярости лицо ди Джиронала. Тот стремительно вышел – Кэсерил еле успел подвинуться, чтобы освободить ему путь. Переводя взгляд с Исель на Орико и обратно, он все сравнивал свои… галлюцинации? Больше ни у кого он не видел ни подобного свечения, ни хотя бы тени вокруг.
«Может, я болен? Может, сошел с ума?»
– Кэсерил, – нетерпеливо спросила Исель, как только мужчины ушли, а Нан спешно закрыла за ними дверь, – что случилось?
– Прошлой ночью кто-то убил Дондо ди Джиронала с помощью смертельной магии.
Ее рот удивленно приоткрылся. Она радостно захлопала в ладоши, словно ребенок, которому только что пообещали исполнить заветное желание.
– О! О! О-ох, какая чудесная новость! О благодарю тебя, леди, о благодарю тебя, Бастард! Я пошлю на его алтарь гору подарков! Но, Кэсерил, кто же?..
В ответ на подозрительный взгляд Бетрис Кэсерил только пожал плечами:
– Не я, как видите.
«Но не потому, что не пытался».
– А вы… – начала Бетрис и прикусила язык. Кэсерил молча поблагодарил ее за то, что она не стала задавать свой вопрос вслух при двух свидетелях, вынуждая его признать себя виновным в страшном преступлении. Да и вряд ли ему нужно было что-то говорить – по блеску ее глаз он видел, что она все поняла.
Исель отступила, чуть не прыгая от облегчения.
– Думаю, я почувствовала это, – сказала она немного удивленным голосом. – В любом случае что-то я почувствовала. Около полуночи, вы говорите?
Этого ей никто не говорил.
– Какое-то облегчение на душе, словно что-то во мне знало, что мои молитвы услышаны. Но я никак не предполагала подобного. Я просила леди о своей смерти… – Она помолчала и прикоснулась рукой к бледному лбу. – Или о том, как будет ей угодно. – Ее голос стал тише. – Кэсерил… могла я… могла я сделать это? Может, богиня так ответила на мои молитвы?
– Я… я не вижу, каким образом, принцесса. Вы молились леди Весны, разве нет?
– Да, и ее Матери – обеим. Но в основном Весне.
– Великие леди дарят чудо жизни, а не смерть – обычно так. Но все чудеса непредсказуемы и загадочны. Боги. Кто знает пределы возможностей богов и их цели?
– Это не ощущалось как смерть, – призналась Исель. – Меня словно отпустило. Я даже смогла немного поесть, и меня не вытошнило. Потом я уснула.
Нан ди Врит согласно закивала.
– И я очень этому рада, миледи.
Кэсерил глубоко вздохнул.
– Что ж, полагаю, ди Джиронал займется поисками убийцы. Он будет рыскать по всему Кардегоссу в поисках человека, умершего прошлой ночью, да что там Кардегосс – по всему Шалиону, я уверен, пока не выяснит, кто убил его брата.
– Благословение на бедную душу, разрушившую его ужасные планы. – В общепринятом жесте благословения Исель прикоснулась ко лбу, губам, солнечному сплетению и пупку, затем, прижав ладонь к сердцу, широко развела пальцы. – И пусть демоны Бастарда даруют ему прощение во всем, в чем только можно.
– Аминь, – склонил голову Кэсерил. – Будем надеяться, ди Джиронал не обнаружит близких друзей или родственников погибшего, чтобы отомстить им. – Он снова схватился за сведенный отчаянной болью живот.
Бетрис приблизилась к нему, глядя в лицо; протянула было к нему руку, затем, поколебавшись, опустила ее.
– Лорд Кэс, вы выглядите ужасно. У вас лицо цвета холодной овсянки.
– Я… болен. Что-то съел. – Он перевел дух. – Так что сегодня мы готовимся не к печальной свадьбе, а к радостным похоронам. Надеюсь, вы, леди, сумеете сдержать свой восторг на людях?
Нан ди Врит хмыкнула. Исель призвала ее к спокойствию и твердо произнесла:
– Торжественная скорбь, я вам обещаю. И если мое сердце полно благодарности, а не печали, то об этом догадаются только боги.
Кэсерил кивнул и потер ноющую шею.
– Обычно жертву смертельной магии предают огню до темноты, чтобы, как говорят священники, лишить потусторонние силы тела, на которое они могли бы оказать влияние. Похоже, такая смерть привлекает призраков. Это будут исключительно стремительные похороны для такого высокого лорда. Все должно быть подготовлено задолго до вечера. – Загадочная аура Исель вызывала у него головокружение и тошноту. Он сглотнул слюну и отвел от нее глаза.
– Тогда, Кэсерил, – сказала Бетрис, – умоляю вас, ложитесь пока в постель. Мы все столь неожиданно оказались в безопасности. Вам не нужно ничего больше делать. – Она дотронулась до его холодных рук, коротко сжала их в ладонях и улыбнулась со странным пониманием. Он попытался выдавить из себя ответную улыбку и удалился.
Упав обратно в кровать, он провалялся там почти час, мучимый болью, и все еще дрожал в ознобе, когда дверь тихонько отворилась и вошла Бетрис. Она на цыпочках подошла к постели и, наклонившись над ним, положила ладонь на его влажный холодный лоб.
– Я боялась, что у вас жар, – сказала она, – а вы дрожите от холода.
– Я… замерз… да. Наверное, ночью сползло одеяло.
Она дотронулась до его плеча.
– Ваша одежда промокла насквозь, – заметила Бетрис и прищурила глаза. – Когда вы последний раз ели?
Он не смог вспомнить.
– Вчера утром, кажется.
– Ясно. – На мгновение Бетрис нахмурилась, затем развернулась и вышла.
Через десять минут появилась служанка с большим металлическим листом, на котором дымились горячие угли. Еще через несколько минут прибыл слуга с ведром горячей воды, которому было приказано вымыть Кэсерила и уложить в постель в сухой теплой одежде. И это тогда, когда весь замок, казалось, ополоумел, готовясь к похоронам. Всем одновременно – и леди, и кавалерам – требовалось мыться и переодеваться, чтобы предстать на людях во всеоружии. Кэсерил ни о чем не спрашивал. Слуга только-только закончил одевать его, когда снова появилась Бетрис с фарфоровой мисочкой на подносе. Оставив дверь открытой, она уселась на край кровати с ложкой в руке.
– Ешьте.
Это был хлеб, намоченный в горячем молоке с медом. Изумленно открыв рот и проглотив первую ложку, Кэсерил оперся на подушки.
– Я не настолько болен. – В попытке восстановить свое достоинство он отобрал у Бетрис плошку; она не возражала и сидела на кровати молча, пока он ел. Кэсерил почувствовал, как он, оказывается, был голоден. Все съев, он понял, что ему больше не холодно.
Бетрис удовлетворенно улыбнулась.
– Теперь цвет вашего лица нравится мне куда больше. Уже не такой призрачный. Хорошо.
– Как принцесса?
– Намного лучше. Она была… совсем убита. А теперь, после того как с ее плеч спала эта невыносимая тяжесть, на нее радостно смотреть.
– Да, я понимаю.
Бетрис кивнула.
– Сейчас она отдыхает, пока не пора будет одеваться. – Она забрала из его рук опустевшую плошку, поставила ее рядом и понизила голос: – Кэсерил, что вы делали прошлой ночью?
– Ничего. Правда.
Ее губы сердито сжались. Но зачем было перекладывать на ее плечи этот груз? Признание облегчит его душу, но вдруг ей придется давать показания под присягой?
– Лорд ди Ринал говорит, вы заплатили пажу за крысу. Это и заставило, по словам ди Ринала, лорда ди Джиронала ворваться к вам в комнату. Паж сказал, вы хотели ее съесть.
– Ну да. Это не преступление, когда человек хочет съесть крысу. Маленький праздник в память об осаде Готоргета.
– Да-а? Но вы же только что сознались, что не ели со вчерашнего утра?
Бетрис поколебалась и продолжала:
– Горничная говорит, что в вашем горшке, когда она выносила его утром, была кровь.
– Демоны Бастарда! – Кэсерил, улегшийся было на подушки, снова сел. – Есть ли хоть что-нибудь святое в этом замке, не подлежащее обсуждению? Человек что, не может считать своей неприкосновенной собственностью даже ночной горшок?
Она протянула руку.
– Лорд Кэс, пожалуйста, не шутите так! Насколько вы больны?
– У меня болел живот. Теперь все прошло. Такое случается. И не о чем тут разговаривать. – Он поморщился и решил не рассказывать о своих галлюцинациях. – Кроме того, кровь в горшке – крысиная. И живот болел из-за того, что я съел эту тварь. Ну?
Она медленно произнесла:
– Хорошая история. Все вроде бы сходится.
– Ну, так чего же еще?
– Но, Кэс, люди решат, что вы – странный.
– Что же, добавим это в коллекцию сплетен. Будет соседствовать с той, где рассказывается, как я насилую девушек. Наверное, для достижения необходимого равновесия мне потребуется приписать еще одно извращение – к примеру, попытки использования смертельной магии. Это приведет к равновесию на виселице.
Бетрис нахмурилась и выпрямилась.
– Ладно. Я не буду давить на вас. Однако мне интересно, – она обхватила себя руками, – если двое – теоретически – одновременно пытаются прибегнуть к смертельной магии против одного человека, могут ли они оба достигнуть цели и остаться… полуживыми?
Кэсерил пригляделся к девушке – нет, она не выглядела больной – и покачал головой.
– Не думаю. Принимая во внимание, что люди давно и разными способами пытаются использовать смертельную магию, таковое, будь оно возможным, уже наверняка имело бы место в прошлом. Бастардов демон смерти всегда изображается на храмовых фресках с коромыслом на плечах, на котором висят два одинаковых ведра – одно для души убийцы, другое для души жертвы. – Тут на ум ему пришли слова Умегата: «Я вообще уверен, что только так и бывает». – Не думаю, что демон или сам Бастард может делать выбор.
Бетрис прищурилась.
– Вы сказали, что если не вернетесь к утру, мы не должны беспокоиться и искать вас. Вы сказали, что с вами все будет в порядке. А еще вы сказали, что если тела своевременно не сжечь, то ими могут завладеть призраки.
Кэсерил почувствовал себя неуютно и заерзал в подушках.
– Ну, я просто пытался предусмотреть кое-что – в некотором роде.
– Предусмотреть что именно? Вы собирались уйти, не оставив тем, кто беспокоится о вас, никаких сведений о том, где вас искать и какому богу за вас молиться.
Он откашлялся.
– Вороны Фонсы. Я забрался прошлой ночью в башню, чтобы… э-э… помолиться. Если бы все пошло… э-э… несколько иначе, то они позаботились бы о моем теле, как их собратья заботятся о трупах павших на поле брани или затерявшихся в горах овец.
– Кэсерил! – возмущенно закричала Бетрис, но потом снова понизила голос до шепота. – Кэс, это… это… вы имеете в виду, что полезли туда в одиночку, чтобы умереть в отчаянии, оставив свое тело на растерзание этим… Это ужасно!
Он вздрогнул, увидев слезы, навернувшиеся на ее глаза.
– Ну-ну. Все не так плохо. Вполне по-солдатски, полагаю. – Он поднял руку, чтобы утешить ее, но затем заколебался и не решился дотронуться до нее.
Руки Бетрис стиснули складки платья.
– Если вы еще хоть раз сотворите что-либо подобное, не сказав мне ни слова, я… я… залеплю вам пощечину, глупец вы этакий! – Она зажмурилась, пытаясь сдержать слезы, затем потерла лицо ладонями и села, выпрямив спину. Голос ее вновь обрел обычное спокойное звучание. – Церемония прощания начнется за час до заката, в храме. Вы думаете пойти или собираетесь остаться в постели?
– Если вообще буду в состоянии ходить – я обязательно пойду. Я должен там быть. Каждый враг Дондо будет там только для того, чтобы доказать, что не он повинен в его смерти.
Ритуал прощания с Дондо ди Джироналом привлек не в пример больше внимания, чем похороны бедного одинокого ди Санды. Сам рей Орико в траурных одеяниях возглавил прибывших из Зангра дворян. Рейну Сару доставили в носилках. Ее лицо было непроницаемо, словно выточено изо льда, а одежда была вызывающе яркой, усыпанной украшениями. Остальные пытались не замечать подобного проявления радости.
Кэсерил украдкой смотрел на нее, привлеченный не этим неуместным нарядом, а другой ее одеждой – такой же темной аурой, как у Орико. Вокруг Тейдеса он видел такую же – она следовала за ним по мощеным улицам города. Чем бы ни являлось это призрачное облако, оно присутствовало вокруг каждого члена царственной семьи. Кэсерилу стало интересно, что бы он увидел, если бы мог взглянуть сейчас на вдовствующую рейну Исту.
Настоятель храма Святого Семейства Кардегосса в пятицветном облачении начал церемонию на заполненном людьми дворе храма. Процессия из дворца Джироналов установила гроб с телом в нескольких шагах от Очага Богов – круглой каменной платформы, защищаемой от дождя медным куполом, опиравшимся на пять тонких колонн. Сероватый, не дающий тени свет угасающего дня уже собирался смениться сумерками туманного вечера.
Застывшее тело Дондо было обложено цветами и травами для привлечения удачи и защиты – слишком поздно, подумал Кэсерил – и облачено в сине-белые генеральские одежды священного ордена Дочери. На груди лежал меч без ножен, руки сжимали рукоять. Тело не выглядело раздувшимся или изменившим форму – ди Ринал прошептал, что его, верно, плотно обмотали льняными бинтами перед тем, как одеть. Лицо Дондо было значительно более распухшим, чем у одного из его приятелей, виденных Кэсерилом сегодня поутру. Тело придется сжечь вместе со всеми кольцами, надетыми на толстые, как сардельки, пальцы; снять их под силу только разве мяснику с разделочным ножом.
Кэсерил сумел дойти из Зангра до храма, не спотыкаясь и не шатаясь от слабости, но живот у него снова скрутило и раздуло; пояс давил, мешая дышать.
Кэсерил шел позади Бетрис и Нан. Исель пришлось идти между канцлером и реем Орико во главе процессии; к этому ее обязывала краткая помолвка с Дондо. Ее аура все еще сияла и вспыхивала перед внутренним зрением Кэсерила. Лицо Исель было строгим и бледным. Вид тела Дондо помогал ей удержаться от проявления радости.
Двое придворных выступили вперед, дабы произнести над покойным слова прощания. Кэсерилу не хотелось слышать эти столь далекие от истины речи. Канцлер ди Джиронал говорил мало, по его лицу было трудно понять – от горя или от ярости. Он пообещал награду в тысячу реалов тому, кто поможет найти убийцу его брата. На алтарь храма также лег увесистый кошелек, словно при помощи этих денег, а также молитв многочисленных священников, служителей, настоятелей и дедикатов Кардегосса покойный мог обрести святость. Внимание Кэсерила привлекла одна из жриц хора – невысокая женщина среднего возраста в зеленых одеждах Матери. Она светилась, словно свеча, прикрытая зеленым стеклом. Один раз она мельком посмотрела на Кэсерила, затем снова перевела взгляд на дирижировавшего священника.
Кэсерил наклонился к Нан и прошептал:
– Вы не знаете, кто эта женщина из служителей Матери – вон там, в конце второго ряда?
Нан ди Врит шепотом отвечала:
– Одна из акушерок Матери. Говорят, очень хорошая.
– А-а.
Когда выпустили священных животных, толпа замерла. Было не совсем ясно, кто из богов заберет себе душу Дондо ди Джиронала. Генералами Дочери был и отец, и дед Дондо, да и сам он умер, находясь у нее на службе. В юности Дондо служил в ордене Сына офицером. У него были внебрачные дети, но были и две дочери от его покойной первой жены, оставленные на попечение приюта. И – хотя никто не говорил подобное вслух – если его душу унес демон Бастарда, она по праву принадлежала и этому богу. Служительница Дочери выступила вперед и по знаку настоятеля храма Святого Семейства Менденаля отпустила голубую сойку. Птица уселась обратно на рукав, вцепившись коготками в ткань. Служительница вопросительно посмотрела на Менденаля и, повинуясь его нахмуренным бровям и кивку в сторону гроба, попыталась, хотя и без особого желания, еще раз отправить птицу в полет. Но птица явно не собиралась никуда лететь. Тогда, под взглядом старшего настоятеля, она взяла сойку в руки и посадила прямо на грудь Дондо. Но как только служительница убрала руки, сойка подняла хвост, уронила на покойника кучку помета и с пронзительным криком полетела ввысь. Трое мужчин рядом с Кэсерилом начали перешептываться, но от смеха их удерживал грозный вид канцлера. Глаза Исель полыхали серо-голубым огнем, она вынуждена была опустить их долу; аура ее возбужденно переливалась.
Служительница, отступив назад и гордо вздернув подбородок, следила за парившей в вышине сойкой.
Та уселась на крышу и еще раз пронзительно закричала. Служительница посмотрела на настоятеля, тот махнул рукой; тогда она вытянула руку, пытаясь призвать птицу к себе.
Зеленая птица Матери тоже отказалась покинуть свою хозяйку. Настоятель Менденаль не решился повторить с позором провалившийся эксперимент и дал служительнице в зеленых одеждах знак, что она может отступить на свое место. Служитель Сына подтащил лиса к самому изножью гроба; зверь наморщил нос и чихнул. Затем, скребя по мостовой черными когтями, потянул служителя назад. Настоятель позволил удалиться и ему.
Толстый серый волк сидел неподвижно, вывалив из приоткрытой пасти большой красный язык. Он только тяжко вздохнул, когда его служитель потянул за серебряную цепочку, понуждая его встать. Шепот пролетел по толпе: волк улегся на брюхо, широко растопырив лапы. Служитель Отца опустил руки и встал рядом; его взгляд, обращенный к Менденалю, кричал: «Я не имею к этому отношения!» Менденаль не спорил.
Все повернулись к одетой в белоснежную мантию служительнице Бастарда с ее крысами. Губы канцлера ди Джиронала сжались и побледнели от бессильной ярости, но он ничего не мог ни сказать, ни сделать. Леди в белом вздохнула и, шагнув к гробу, опустила священных животных на грудь Дондо в знак того, что ее бог принимает его отвергнутую остальными богами, проклятую и опозоренную душу.
Как только ее руки выпустили шелковистые белые тельца, обе крысы бросились к противоположным сторонам гроба, словно выпущенные из катапульты. Служительница метнулась сначала вправо, потом влево, не зная, за которой броситься. Тем временем одна крыса кинулась в поисках спасения за колонны, а вторая – в толпу. Несколько леди нервно завизжали. По толпе кавалеров и дам пробежал изумленный шепот недоверия и испуга.
– Кэсерил! – Возбужденная Бетрис дернула его за рукав, чтобы он наклонился, и зашептала прямо в ухо: – Что это значит? Бастард всегда забирает отверженных. Всегда. Это его… его работа. Он не может не принять такую душу… то есть, я думала, он всегда принимает таких, как Дондо.
Кэсерил тоже был в недоумении.
– Если никто из богов не взял к себе душу Дондо… значит, она осталась в мире. То есть если она не там, стало быть, она – здесь. Где-то здесь…
Беспокойный призрак, отверженный дух. Отделенный от тела и проклятый.
Церемония зашла в тупик; канцлер ди Джиронал с настоятелем Менденалем отошли за Священный Очаг, дабы обсудить случившееся и придумать подходящее объяснение для ожидающей заинтригованной толпы. Настоятель выглянул из-за Очага, подзывая одного из служителей Бастарда. После короткого совещания одетый в белое молодой человек куда-то убежал. Серое небо над головами темнело. Настоятели, не дожидаясь приказа старшего над ними настоятеля Святого Семейства, дали знак певцам продолжать пение. Наконец ди Джиронал и Менденаль закончили совещаться. Они вышли к толпе и молча чего-то ждали. Певцы перешли к следующему гимну. Кэсерилу очень захотелось иметь в руках ордолловский «Пятилистник души» или что-нибудь в этом роде, чтобы скрыть зевоту. Увы, книга осталась в Валенде.
Если дух Дондо не был принесен демоном своему господину, где же он тогда? И если демон не смог принести обе души – и убийцы, и жертвы, – где в таком случае отделенная от тела душа этого убийцы? И где сам демон? Кэсерил никогда сильно не увлекался теологией. По непонятным теперь ему самому причинам он всегда считал это занятие ненужным и непрактичным, пригодным разве что для мечтателей и философов. Пока сам не окунулся в этот кошмар.
Скребущий звук снизу заставил его опустить глаза. К нему тянулась священная белая крыса, поднявшись на задние лапки и шевеля розовым носиком. Она потерлась запачкавшейся мордочкой о щиколотку Кэсерила. Он наклонился и поднял зверька, чтобы отдать потом служителям Бастарда. Крыса с удовольствием устроилась у него в ладонях и лизнула большой палец руки.
К удивлению Кэсерила, посланный настоятелем служитель Бастарда вернулся в сопровождении Умегата, одетого в свое обычное одеяние с символами Зангра. Умегат прямо-таки поразил Кэсерила. Рокнарец светился, окруженный белой сияющей аурой. Кэсерил зажмурился, хотя и понимал, что видит сияние не обычным зрением, а странным внутренним взором. Белый огонь продолжал двигаться за смеженными веками. Там – темнота, которая не была темнотой, вон еще две тени, а вот и сполохи Исель. В стороне – яркая зеленая свеча. Его глаза широко распахнулись. Умегат подошел к старшему настоятелю, поклонился, представился и отступил с ним в сторону для совещания.
Менденаль подозвал служительницу Бастарда, уже поймавшую одну свою белую подопечную, которую та и передала Умегату. Грум взял крысу в руки и посмотрел прямо на Кэсерила. Затем пошел к нему, пробираясь с извинениями сквозь толпу придворных, которые кидали на него быстрые взгляды. Кэсерил не мог понять, почему они не расступаются перед сиянием Умегата, как море перед носом корабля. Умегат протянул руку ладонью вверх. Кэсерил непонимающе заморгал.
– Священная крыса, милорд, – мягко поторопил его грум.
– А… – Зверек все еще лизал и покусывал его пальцы. Умегат отцепил сопротивлявшегося зверька от его рукава, удержав при этом крысу, сидевшую на его собственной ладони, от прыжка в руки Кэсерила. С обеими крысами Умегат неторопливо направился к гробу, где ожидал настоятель храма Святого Семейства. Может, Кэсерил совсем спятил, но ему показалось, что настоятель едва удержался, чтобы не поклониться груму. Придворные Зангра не усмотрели ничего странного в том, что настоятель пригласил на помощь в сем необычном случае самого опытного в обращении с животными слугу рея. Все взгляды были сосредоточены на крысах, а не на рокнарце.
Умегат, держа зверьков в руках, что-то прошептал им и приблизился к гробу Дондо. В течение долгих секунд крысы не двигались и не призывали душу Дондо к своему господину. Наконец, когда они так и не проявили к тому желания, Умегат отступил, покачал головой, извиняясь, и передал зверьков озабоченной служительнице Бастарда.
Затем Менденаль встал на колени между Очагом и гробом и принялся молиться. Вскоре он поднялся на ноги. Служители зажгли укрепленные на стенах светильники – во дворе храма быстро темнело. Настоятель подал знак перенести гроб с телом Дондо на заранее подготовленное для его сожжения место. Певцы запели псалом.
Исель подошла к Бетрис и Кэсерилу. Она провела тыльной стороной ладони по усталым, окруженным тенями глазам и сказала:
– Мне кажется, я больше не выдержу. Ди Джиронал, если хочет, может смотреть, как поджарят его брата. Уведите меня домой, лорд Кэс.
Маленькая свита принцессы отделилась от основной толпы присутствующих – хотя они были не единственные, кто не захотел присутствовать при сожжении тела – и направилась к воротам храма, чтобы выйти в сырые сумерки осеннего вечера.
Грум Умегат, видимо, поджидавший Кэсерила у колонны, выпрямился и подошел к ним. Поклонившись, он произнес:
– Милорд ди Кэсерил, не могли бы вы уделить мне минутку?
Кэсерила почти удивляло, что сияние ауры Умегата не отражается от мокрых булыжников двора. Он кивнул Исель, словно извиняясь, и отошел с грумом в сторону. Три женщины остались ждать его у ворот; Исель опиралась на руку Бетрис.
– Милорд, сегодня, как только у вас появится возможность, я очень прошу вас навестить меня.
– Я приду к вам в зверинец, как только провожу Исель в ее покои. – Кэсерил замялся. – А вы знаете, что светитесь, как горящий факел?
Умегат наклонил голову.
– Мне говорили это, милорд, те немногие, кто в состоянии видеть свет и тень. Увы, никто не может видеть сам себя. Ни одно из зеркал мира не отражает этого. Только глаза души.
– Там была женщина… она светилась, словно зеленая свеча.
– Мать Клара? Да, она только что говорила со мной о вас. Это лучшая акушерка Матери.
– А что такое эта тень, этот антисвет?
Умегат дотронулся пальцами до губ.
– Не здесь, пожалуйста, милорд.
Губы Кэсерила сложились в молчаливое «о». Он кивнул.
Рокнарец отвесил ему почтительный поклон. Повернувшись, чтобы войти обратно в ворота храма, он оглянулся и добавил:
– Вы сияете словно пылающий город.