– Отпустите?! – недоверчиво вскрикнул Ярослав, но глаза его уже просияли – он понял, что Дубрав говорит правду.
– Да – хоть и родителей твоих жалко, но раз так… тюремщиком никогда не был… И вот что: наверное, нам даже лучше вместе идти; ведь нам же вместе – мы тоже к Янтарному морю.
– Кто это «мы»?
– Я, Алёша и Оля…
– Вы с ними идёте – вот так да!..
В Ярославе уже и крапинки от былого недоверия не осталось, и вот он уже рассмеялся тем громким, свободным смехом, каким смеялся, когда встретил на Янтарном тракте Алёшу и Ольгу. Дубрав убрал руку с его плеча, и мальчик тут же перехватил эту руку, дружески пожал
Тут Дубрав, тяжело вздохнул и проговорил:
– Теперь ты иди к Северным воротам, там я назначил дожидаться Алёше да Оле – надеюсь, они уже там. Ну а я с твоим отцом поговорю, постараюсь утешить его…
– Спасибо! Спасибо вам! – мальчик повернулся и что было сил бросился бежать обратно по этой узенькой улочке…
* * *
Только на несколько мгновений промелькнула Дубрава, и вот уже (не успели Алеша и Оля опомниться), вновь закружила человеческая круговерть. Надо сказать, что, несмотря на сутолоку, на шум–гам – Дубградский базар вовсе не был местом о котом я бы однозначно сказал – это место плохое. Ведь приезжали туда и умельцы из всяких деревней, деревенек – выставляли на всеобщее обозрения свои изделия, и были там настоящие произведения, на которые залюбуешься; такое неприятие, и всё возрастающее головокружение было вызвано у ребят их чувством голода – в желудках урчало, и ничего с этим нельзя было поделать – ноги подкашивались.
Оля положила свою ладошку Алёше на плечо и проговорила чуть слышно:
– Алёшенька, пойдём к Северным воротам, как нам Дубрав велел…
Алёша, борясь с ледяными чувствами, опустил голову, вздрагивал – отвечал прерывистым голосом, в котором перемежались разные чувствия:
– Оля – нет! Я так долго не вытерплю… – черты лица его заострились и вообще – вид и голос его были лихорадочными. – Ведь ещё неведомо, сколько там его придётся ждать, быть может до ночи…
– Алёшенька – здесь мы должны довериться ему…
Чувствуя, что как он стал совсем холодным, она положила ладошку ему на лоб, осторожно провела, тихо, успокаивающе поцеловала (а ведь и ей как тяжело было…), шептала:
– Пойдём пожалуйста. Ведь Дубрав такой мудрый он всё понимает…
– Ну, пойдём… – Алёша прикрыл глаза – и постарался потушить все свои чувствия, и глаза прикрыл – лишь бы только по сторонам не глядеть – доверился он Оле, а она его повела за руку…
Спустя пару минут, они бы вышли с базарной площади, и, спросив у встречного, как пройти к Северным воротам – спустя ещё несколько минут, к этим воротам бы и вышли – но… к Несчастью (пишу к несчастью, потому что действительно к многим страданиям это приведёт) – за ребятами уже некоторое время следил глаз – да – именно глаз, а не пара, потому что второй был видимо выбит (во всяком случае – перетянут чёрной тряпкой). Единственный же уцелевший глаз глядел настороженно, и не только в ребят он впивался своей настороженной, хитрой глубиной, но и по сторонам рыскал, и как только где–нибудь поблизости появлялись фигуры солдат государевых – сразу устремлялся вниз, мерк, незаметным становился, и вообще – фигура эта пригибалась, и становилась самой неприметной частью толпы; тем не менее – он всё крутился возле, и слышал большинство громких произнесённых Алёшей слов. И вот теперь появился перед ними человек – очень широкий в плечах, с неприятным, изъеденным сыпью лицом; когда заговорил – голос его приглушённо–гремучий впился также, как и единственный глаз:
– Покушать захотелось, правильно?..
– Да – мы действительно давно не ели. – спокойно отвечала Оля. – Однако же здесь нас ждёт один человек, и он нас накормит…
– Что–то я в этом не уверен… – продолжал в них впиваться одноглазый.
Эта последние слова – точно поддерживали прорывающиеся Алёшины порывы, и юноша проговорил:
– А я на это и вовсе не надеюсь. Просто глупо так отсюда уходить.
– Вот и я считаю, что уходить не стоит. – тем же напористым тоном продолжал неизвестный. – Ведь вы же ребята бездомные.
– Вовсе и нет – с чего вы взяли? – насторожился Алёша.
– Да у меня на вас нюх. – ухмылка показала наполовину опустошённый ряд прогнивших жёлтых зубов. – …А вы не бойтесь, я ж понимаю – чего так насторожились – чай не первый раз так приходится… – он подмигнул.
– Зато я не понимаю… – вздёрнула плечиками Оля. – Счастливо оставаться, но мы пойдём.
– Ну, как хотите. – вздохнул одноглазый. – …А я вас накормить хорошенько хотел. Пирожки отменные…
Надо отдать ему должное: «пирожки отменные» – он проговорил так, что и у сытого человека потекли бы слюни. Алёша дёрнулся к нему – худющий, смертно–бледный – казалось, сейчас сшибёт этого человека с ног:
– Ну – довольно нам голову морочить! Говорите, что надо…
– Да тиши, тише… – одноглазый настороженно оглянулся, но не приметив ничего для себя опасного уже улыбнулся. – Своя кровь – чувствуется. Есть тут поблизости одно местечко – купец там торгует…
– Ну так видите нас! – вскрикнул Алёша.
– Да ты что, Алёшенька! – взмолилась Ольга.
– Оля, Оля – только один раз.
– Алёшенька, ты посмотри – ведь это нехороший человек. Зачем он нас подговаривает?..
Но Алёша не хотел её слушать – он даже уши заткнул, и продвигался за широченной спиной провожатого – но вот тот отпрянул в сторону, и неподалеку открылся большой прилавок на котором разложил свой товар купец – человек тучный, чернобородый, который, словно располневший Кощей нависал над своим богатством. Но на купца Алеша и не взглянул – он пожирал глазами румяные, исходящие теплым, душистым паром пироги, которые лежали подле него. И в воздухе витали самые приятные и самые мучительные ароматы: и яблочный, и вишневый, и мясной, и многие другие…
И вот Алеша, не видя больше Ольгу, вообще ничего, кроме заставленного пирогами прилавка не видя, подошел вплотную к нему, протянул руку к такому ароматному, восхитительному яблочному пирогу и… вздрогнув услышав басистый окрик:
– Эй ты, малец, куда руки то тянешь? У тебя деньги то есть?!
Алеша вскинул голову и увидел склоненное прямо над ним лицо купца – Алеша сразу определил, что человек это сердитый и жадный.
– Я…я. – Алеша задрожал от страха и неуверенности.
– Деньга есть, тебя спрашиваю? – тем же гневным тоном вопрошал купец.
– Нет, нет у меня деньги ни копеечки, но…
– А, коль так, так проваливай отседова, и что б я тебя больше не видел.
Алеше стало больно и обидно от этих жестоких, непривычных ему слов, на глаза его выступили слезы а в сердце злоба закололось и что–то столь же грубое захотелось ответить, но все же сдержался, и проговорил дрожащим и от сдерживаемых чувств и от утомлённости голосом:
– Ведь, я от голода помираю… сил совсем нет… один пирожок дайте. У вас их вон как много. Пожалейте….
– Ах ты! А ну проваливай отсюда! – закричал купец и весь как–то перевесился через прилавок, намереваясь толи оттолкнуть, толи даже ударить Алешу; такой это был жестокий и жадный человек.
Но тут к его лавке подошел какой–то бабушка и закричала на купца: