– Оставить свой дом?! – ужаснулся Алеша. – У нас зима, холод, куда же я пойду? Ну надо, хотя бы, весны подождать.
Чунг ничего не ответил – он направился в сторону каменного лабиринта.
Алеша хотел было пойти за ним, но тут почувствовал, как что–то коснулось его плеча. Он развернулся и увидел прямо за спиной туманное облачко из которого тянулась и дотрагивалась до него рука. Это была рука его матери!
Алеша схватился за руку, и тут же облачко налетело на него, согрело теплым дыханием и… Алеша обнаружил себя лежащим на печке – он сжимал руку матери и весь трясся от холода.
Мать была смертельно бледна, по её щекам катились слёзы:
– Алёшенька, очнулся… Жив! Жив!!!
Алёша не выдержал и тоже заплакал.
Алешу разбудила мать – она попыталась улыбнуться, но губы её дрожали:
– Дядя Тимофей тебя нашёл. Хорошо, что он дрова неподалёку рубил. Назад на санях ехал – глядь ты лежишь… Весь белый, холодный… Рядом с тобой и Жар лежал, тоже обледенел, но ничего – теперь обогрелся.
В сенях застучали, матушка побежала открывать и тут же вернулась – прошла соседнюю горницу.
Вошла Ольга.
– Я слышала, ты заболел…
Оля едва не плакала… Надо сказать, что Оля по характеру была всё же сдержанной в проявлении своих чувств, и чтобы так вот задрожали её ресницы – очень сильное должно было быть потрясение.
Алёша, не желая причинять ей волнение, улыбнулся (правда улыбка вышла бледная), и проговорил:
– Ничего, ничего – всё в порядке… Что было, то и ушло… А сейчас, пожалуйста…
– Да, да, конечно…
Алёша, соскочив на пол, поспешно стал натягивать штаны, потом рубаху – в это время из соседней горницы вернулась с каким–то другим варевом мать, всплеснула руками:
– Алёша, вернись же на печку, и лежи…
Ледышка кольнула его в сердце, и он почувствовал раздражение, довольно–таки грубо отвечал:
– Да не маленький я уже!
Тут замер юноша – испугался тому неожиданному раздражению, которое в его голосе прорвалось. Взглянул на мать – она стояла, сильно побледневшая, осунувшаяся, после бессонной, проведённой рядом с ним ночи, и он выскочил в сени, где стояла, дожидалась его Оля.
Оля взяла его за руки, тихо вздрогнула, и тепло–тепло и тихо прошептала:
– Какие холодные…
– Да… а у тебя… горячие…
Тут Алёша хотел ей сказать какие–нибудь необычайные, прекрасные слова, но тут сильнейшая, никогда прежде невиданная боль прорезалась от его сердца, через всё тело.
– Алёшенька, миленький, что с тобой… – с материнским, ласковым чувством прошептала Оля, и тут случайно дотронулась до леденистого нароста, который у него над сердцем выпирал. Холод обжёг её пальцы, и хотя первым порывом было отдёрнуть руку – она всё таки сдержалась, и остановила ладошку на этом наросте – согревала.
И вот отступила от Алёши боль – тепло и благодатно от этого прикосновения ему стало, и он с благодарностью взглянул на Олю. Она не отрывала ладошки, шептала:
– Откуда же это…
– Да так ерунда.
В это время из горницы раздался голос матери:
– Алёша, что ж ты там долго?.. Возвращайся скорее сюда, в тепло…
Когда они вошли в горницу, то мама ещё стояла у печи, она проговорила:
– Грейся, и не вздумай больше выходить. Что у тебя за недуг, я не ведаю; но скоро здесь будет Старец Дубрав – отец за ним поехал.
Старца Дубрава в народе знали и целителем, и чудотворцем. Жил этот древний человек в уединении, в маленькой избушке, что стояла в лесной дубраве (отсюда же он и имя своё получил, так как никто истинного его имени и не помнил. Впрочем, чаще его называли просто Старцем – и стоило только сказать «Старец», как вспоминали именно его, Дубрава)… Как говорили – друзьями его были лесные птицы и звери, он знал их язык и общался с ними. Еще поговаривали, что старец этот в родстве с Бабой–Ягой и в полнолуние летает вместе с ней на метле. Несмотря на такие поверья, его любили – кто еще, кроме него, мог в мгновенья ока снять жар, вылечить от лихорадки, излечить рану полученную на охоте, изничтожить боль?.. Поэтому крестьяне, как приключится какая беда, спешили к Дубраву, звали его, и он некогда не отказывал…
Но вот мать вышла в соседнюю горницу, где вместе с бабушкой готовила дорогому гостю угощение, а Алеша, усевшись с Олей возле печи, склонился к ней, и шёпотом поведал о событиях прошедшего дня, потом рассказал о том, что было ночью, а закончил так:
– …Когда я проснулся… нет я не спал, а значит и не просыпался… когда я вернулся сюда, то почувствовал, что тело моё отдохнуло, но внутри – усталость… Оля, ты веришь мне?
– Да, да, я верю тебе! – произнесла она с жаром. – Но как это ужасно… что же ты теперь будешь делать, Алешенька?
– Что делать… – здесь Алёша зашептал совсем тихо. – Чунг оставит свой дом и отправиться на север на поиски снежной ведьмы и мне он советовал сделать тоже…
– Тебе холодно? – участливо спросила Ольга.
– Да нет, не волнуйся – нормально. Вот я и думаю – сегодня ночью поваляюсь еще на родной печи, ну а потом соберу калачи, да и уйду из дома.
– Ой! – вздохнула Оля . – что же ты один пойдешь?! Ты же с пути собьешься, замерзнешь…. Я с тобой пойду. – сказала Оля.
– Не–не я тебя не возьму, – покачал головой Алеша. – Ты мне только обузой станешь…
– Алёша, мы же вместе должны быть. И ты без меня, и я без тебе – пропадём. Я уж чувствую: тяжёлая, тяжёлая дорога предстоит. Ну ничего – вместе мы её пройдём. И не отговаривай. Не отговаривай – ведь ты тоже это чувствуешь…
Ребята некоторое время помолчали, потом Оля спросила:
– Так что же вместе…
– Ну вот выходит что… – Алёша вздохнул. – …выходит что – да… Хотя – наверно, должен я тебе запретить. Говорю так, потому что о своём благе думаю. Ведь ты же такая хрупкая, Оля…
– Вовсе и не хрупкая. – с волнующей мольбою прошептала она. – Ну внешне то, может и хрупкая, а в душе я большую силу чувствую.
– Ну вот и дождись меня, я к весне обязательно вернусь. По дороге буду вспоминать, что ты меня дожидаешься, и это сил придаст.
– Алешенька, миленький – я же сердцем чувствую, что только вместе всё пройти сможем. А я без тебя изведусь…