….Сотни, тысячи голосов – и в какой же стремительной, исступлённой череде все эти голоса грохочут, переплетаются, наваливаются – валы слов, океаны восклицаний – конечно, Алёша не утерпел и сразу поднял голову. Увидел он огромное число однообразных ликов – эти лики были ликами приведших его, но всё же и отличались от них: хотя черты тоже были оплывшими, а глаза мутными – всё же под мутной пеленою постоянно пылал мучительный, надрывный пламень; эти, пристально в него впивающиеся глаза, так и кишели вопросами; и сами лики – с первого взгляда казались точно такими же мертвенно бледными как и там, на много вёрст внизу, в подкостной галереи – но в галерее бледность была вызвана постоянной нехватка воздуха, возможно – питанием (Алёша так и не узнал, какое они там находили себе пропитание) - здесь же смертная эта бледность подымалась из глубин – тот нездоровый, лихорадочно пышущий пламень, который пылал в их глазах – выжигал их изнутри… Они были гораздо более измождены нежели жители глубин, и, приглядевшись повнимательнее, Алёша даже ужаснулся их худобе: ведь здесь, несмотря на костяные укрепления по краям площадки, бил постоянный сильнейший ветрило, и они непременно должны были бы быть унесены – и только потом, приглядевшись, он обнаружил, что на ногах их – ботинки с высокими, сбитыми из чего–то тяжёлого подошвами – эти то подошвы их и удерживали…
Меж тем, продолжая оглядываться, Алёша обнаружил, что всю вокруг заставлена выдолбленными из кости массивными стволами; на которых лежали массивнейшие тома, в которых усердно что–то записывалось; меж столами высились костяные приборы о предназначении которых Алёша даже не мог догадываться: приборы эти отчаянно двигались, крутились, вертелись – и было их так много, и так разнообразно было их движение, что у Алёши зарябило в глазах, он опустил голову, замотал ею, пытаясь совладать со сдавливающим виски обручем ледяной боли, и тут осознал, что к нему обращаются с многочисленными вопросами. Причём тон вопросов был самый разный – то обращались к нему почтительно, то грубо встряхивали, и выкрикивали повелительно, дыша чем–то смрадным в лицо. Алёша и рад был бы ответить, да наваливалось на него такое множество слов, что он просто путался в причудливом переплетении слов, и, наконец, не выдержал, завопил:
– Оставьте! Оставьте меня!.. Оставьте же!!!
Он был существом, которое одним своим видом уже повергало в изумление; когда же он завопил, то все, даже и державшие его отпрянули – встали плотным кольцом, которое по крайней мере защитило Алёшу от ветра. Кольцо безмолвствовало, ожидало от Алёши какой–то дальнейшей выходки, которая указала бы им, что же делать дальше; однако же за пределами кольца продолжалось то шумливое, суетливое подобие жизни, которое царило здесь и задолго до Алёшиного прибытия. Конечно, юноше больше всего хотелось просто вырваться из этого места, но, не видя к этому никакой возможности, спросил первое, что пришло в голову:
– Расскажите мне о себе. Покажите, чем вы живёте…
Вновь зашумели голоса, но уже счастливо–одобрительные, и среди прочего было выражено повеление, чтобы двое из приведших Алёшу остались, поддерживать хрупкого гостя, а остальные – убирались по своим уровням. Приказание было исполнено и начался осмотр…
Что запомнил Алёша?.. Запомнил, что окружающие всячески пытались выразить своё почтение – в поклонах, в любезных, льстивых словечках, в отвратительных своей невзрачностью улыбках. Причём больше всего старались льстить те, кто осмеливался прежде выражаться за Алёшу как за еретика; они воображали, что он затаил на них зло, и ужасно волновались (хотя, как он мог таить на них какое–то зло, когда они ничем и не выделились из однообразной массы?). Постепенно в окружающей его толпе росло убеждение, что Алёша наделён огромнейшей властью, и они считали уже за величайшее счастье, что им дозволено составлять его свиту – они с ожесточением натасканных псов, отгоняли всех, кто пытался пристроиться со стороны (да и друг на друга поглядывали как на соперников, искали только повод, чтобы сцепиться)… Алёше были показаны различные дёргающиеся и стонущие приборы, было объяснено по какому принципу происходит их движение, а когда Алёша спросил, в чём смысл этого движения, и вообще – всех их суеты, то получил восторженные возгласы (они увидели в его вопросе некий высший смысл); его подвели к подъёмнику, который черпал и черпал из костных недр сотни мелко исписанных листков – причём некоторые листки были залиты кровью, или чем–то смердящим; листки эти стремительно просматривались, и почти все сбрасывались обратно, в костные недра – лишь незначительная их часть разбиралась, расшивалась по толстенным книгам (некоторые на десять метров громоздились), Алёша видел, как одну из этих книг сбросили вниз, и тут же принялись сшивать новую… Прошли ещё немного и вот следующий подъёмник – он беспрерывно поднимал слитые из костей механизмы, от самых ничтожных, до многометровых: всех их объединяло одно: они столь отчаянно дрыгались, извивались, что напоминали выдранные из единого организма агонизирующие части (и впрямь некоторые брызгали какими то тёмными жидкостями) – в не зависимости от величины, все эти приборы были одинаково отвратительны, однако ж те, кто стояли возле этого подъёмника чем–то их различали – большая их часть, так же как и листы, летела вниз, немногие же оставлялись, скреплялись между собою и образовывали новые, всё более сложные механизмы–когда же механизм становился слишком громоздким или устаревал, то его, также как и десятиметровые томищи, сбрасывали вниз.
Алёша истомился от этих непонятных образов, и вдруг, пронзаемый холодом в сердце, схватил одного из шедших рядом, и, хорошенько его встряхнув, прохрипел:
– Зачем всё это, а?!.. К чему эта мучительная работа?!..
Схваченный, равно как и окружающие, вновь принялся торжественно, благоговейно восклицать, но Алёша не унимался – он ещё сильнее встряхнул его:
– Говори – откуда это всё подымается?!
– Со всех уровней… – голос испуганный, дрожащий – кажется, встряхиваемый только теперь осознал, что навлёк гнев «Высочайшего гостя».
– Так – ясно. Стало быть: из всей этой костной толщи, со всех этих вёрст. – Борясь со стискивающим виски ледяным обручем, хрипел сквозь сжатые зубы Алёша. – …Ну, а что там написано?..
– Где… написано…? – в выпученных на Алёшу глазах безумием пылал ужас – человек этот, несмотря на то, что на голову превосходил его, теперь настолько сжался, что сделался даже и меньше; снизу вверх на него глядел.
– Да на листах! На листах вот этих!..
Алёша выхватил из кипы проносимых мимо листов горсть и сунул в совсем уж перепуганное, дрожащее лицо..
– Ну так – читай же…
Перепуганная частичка массы вырвала из его рук этот лист, дрожащим голосом (конечно – а каким же ещё?!) начала зачитывать: «На блоке ааа1ррр2, выточены детали для проекта бртрок74гр37 забраковано семь тысяч сто сорок компонентов по ниже приведённым…»
– Довольно! – вскрикнул Алёша, и тут же часто–часто зашептал. – …Довольно, довольно, довольно уже этого безумия… Я понимаю – здесь огромный мир, невообразимое количество уровней, и на каждом из этих уровней что–то да производится, подымается сюда; здесь производятся некие расчёты… В общем, несчётное число частичек доставляет сюда некие механизмы, их здесь скрепляют, потом сбрасывают в бездну; ещё – каждую минуту сюда подымаются тысячи страниц, исписанных подобной белибердой. Но я не понимаю – какова конечная цель всего этого?..
– ОН хочет увидеть, ТО к чему ведёт ВСЁ!..
Эти слова провожатый громогласно выкрикнул несколько раз, и тут же подхватил Алешу под руку – картинно выставил свою руку в свою сторону, и тут же толпа в той стороне расступилась – образовался живой коридоров в окончании которого высилась конструкция настолько причудливая и негармоничная, что напоминала предсмертный бред помешанного, и описывать её столь же немыслимо, как и запомнить: эти формы не умещались в сознании, надо было стать безумцем, чтобы дать ей описание.
Алёше пришлось подняться ещё на несколько ступеней, и там он увидел беспорядочно расположенные стекляшки, которые выпирали из костной поверхности – новый его приспешник знаком указал, что нужно к этим стёклышкам приложиться глазами, и Алёша выполнил это – причём, чтобы приложиться разом двумя глазами, ему пришлось выгнуть голову, но, созерцая, он сразу же позабыл о своём неудобном положении…
Если представить, что некто нашёл древний, истлевший скелет, и, зачем–то – вот уж безумец! – склонился к нижнему из рёбер этого скелета, повернул голову и смотрит через сплетение рёбер к голове, то – он увидел бы примерно тоже, что и Алёша. В дополнение картины надо сказать, что скелет был окружён почти непроницаемым мраком, и едва–едва проступали из этого мрака расплывчатые силуэты каменных глыб…
Алёша что–то понял, но понимание это было настолько расплывчатым, что он сразу же отстранился, и, повернувшись к своему, расплывающемуся в угодливой улыбочке лицемеру, говорил:
– Ну что ж – я вижу: лежит скелет. А дальше то что?..
– В нём же великая цель – Вы же знаете, конечно.
– Конечно я знаю, однако не мог бы ты мне повторить.
– О, конечно, конечно…
И прозвучала заученная длинная фраза, в которой было слишком много стенобитных канцелярских слов, чтобы я стал приводить её здесь, но которая сводилась к тому, что в великий день окончания ВСЕГО, великан поднимется, и начнётся райская жизнь, о которой однако ж никто ничего не мог сказать – настолько это жизнь должна была отличаться от привычной им.
– Ну, хорошо–хорошо… – едва вытерпев до окончания фразы, воскликнул Алёша. – …Ну, а где этот скелет то лежит?..
– На Плато Вечности… – лицемер отвечал таким самоуверенным тоном, каким ученик–отличник отвечает на экзамене.
– Ну а где это плато?
– Под нами.
– Хорошо – плато под нами; ну а куда надо пойти, чтобы до великана дотронуться?..
Лицемер самодовольно улыбнулся:
– Так на рёбре его Величайшего из Величайших мы и стоим…
Эти слова, произнесённые привычным, угодливым тоном, громом грянули для Алёши – за ними последовали и ещё какие–то слова, однако же юноша их уже не слышал. Да – он почувствовал ещё и прежде!..
Теперь он восстановил в памяти все события, которые привели его и Чунга к этому месту. Вспомнил, как бежал вниз по склону от чёрного болота, всё быстрее и быстрее бежал, ноги заплетались, он пытался остановиться, но был не в силах – колдовская сила влекла его. Потом обо что–то споткнулся, полетел и во время этого полёта и был возвращён Олей – когда же вернулся, уже лежал возле чёрной стены – упасть с такой высоты он не мог; выходит – в безмерное число раз уменьшился, и всё последующее время метался в мирке, который возник под костями, в костях, и на костях некоего лежавшего там скелета. Вспомнилась галерея в которой трепыхались, сочиняли свои мерзостные стишки карлики второго уровня и понял – это была нижняя часть слившегося с каменной поверхностью позвоночника, исполинские же, часто переломанные наросты – позвонками.
– Выходит, я сейчас на ребре… А что же на иных рёбрах, что в черепе?
Этот вопрос он никому не задавал, но в изумлённом его состоянии он сам собою вырвался. Тут же последовал ответ экзаменуемого:
– Вы изволили прибыть на нижнее из рёбер, для того же, чтобы перейти в верхние мы должны сделать достойное открытие. Например в прошлое «па» Эль… вывел общий закон для кручения вихрей формы б сто семьдесят во время…
– Хорошо–хорошо – что в черепе.
– В черепе – Высочайший и Мудрейший, кого могут лицезреть только избранные. Он направляет помыслы…
– Могу ли я лицезреть этого «Высочайшего»?
– Да – если вам угодно будет покинуть нас так рано… Надеюсь вы возьмёте меня ко дворцу.
– Раз вы стали такими послушными: прежде чем отправиться в центр я бы хотел, чтобы ко мне был доставлен… иной «Высочайшие посланник» – его найдут примерно в том же месте, где и меня…
– О, какая честь!.. Мы непременно…
– Нет – не только вы!.. Я не стану оставаться здесь больше не минуты; я спускаюсь вниз, туда – в самую нижнюю пещеру с ничтожнейшими. Да Чунг уже наверняка появился там! Скорее–скорее! Как то его встретят все эти карлики?!.. Там же ещё эта давка…
– Конечно–конечно, но вы не забудете о моих услугах…