– Так кто же вы?!
– А вот имя моё тебе знать совсем не обязательно. Отныне ты будешь величать меня просто Господином!
В это мгновенье во мраке вспыхнули десятки огромных, наполненных мертвенным, кровавым свет глазищ; тут же раздался шум крыльев; светящиеся глаза стремительно дёрнулись и вот расселись на бортах лодки – в их свечении стали видно, что плывут они в подземном гроте, стены которого состояли из выщербленного чёрного камня; были многочисленные трещины, были впадины в которых, в извечном мраке угадывалось некое движение. Течение всё ускорялось, и Ярослав чувствовал, что с каждым мгновенье лодка уносит его всё глубже в подземные толщи.
– …Итак, запомни – я твой Хозяин. – продолжала фигура. – Сегодня я объясню тебе, в чём дело, но в дальнейшим ты всё должен будешь исполнять без всяких вопросов. Ты видно забыл какая сегодня ночь?.. Забыл, забыл – а иначе не поддался на мою нехитрую уловку. Да – сегодня ночь Большого Полнолуния. Сегодня нечистая сила получает волю; и не только та, которая и в обычное время обитает на поверхности земли, но и та, которая заточена в подземном царстве – на одну единственную ночь во всём году, они могут покинуть свои тёмные обители, но, прежде они должны перейти через реку, которая отделяет мир живых, от мир мёртвых – мы сейчас и плывём по этой реке, а точнее – по одному из его притоков…
Действительно, в первый поток входили всё новые и новые русла, и уже не было видно сводов; и только по глухому, перекатывающемуся высоко над головами рокотами можно было угадать, что они плывут в некой большой, подземной пещере. Постепенно в воздух стал полниться кровяным свечением, и в нём стало видно, что на бортах лодки расселись громадные летучие мыши; вот они взмахнули своими длинными чёрными крыльями, и, полня воздух отвратительным визгом, устремились навстречу тому свету. Но даже когда кровавое свечение достигло своего предела, дальше чем на пятнадцать шагов ничего не было видно – в воздухе развесилась дымка – время от времени проступали из неё свешивающиеся откуда–то сверху каменные наросты – лишь немногие из них достигали воды; большая же часть нависала, издавала угрожающий скрежет. Но вот из дымки стал проступать испещрённый уродливыми каменными фигурами берег. Назвавшийся Хозяином, продолжал свою речь:
– Да – я веками правлю этой лодки, перевожу с одного берега на другой. И я один из тех, кого вы люди, зовёте нечистой силой. Однако что же это – в то время, как все выходят и веселятся, я обязан грести и грести – без конца грести от одного берега до другого, переводя гостей… И никто не спросит, а не хочется ли перевозчику, поучаствовать во всеобщем веселье. А мне хочется! Ещё как хочется! – в одно мгновенье голос взорвался таким непереносимым грохотом, что, казалось, своды этой пещеры не выдержали–таки и рухнули, но в следующее же мгновенье, когда лодка ударилась о берег, фигура обернулась, шагнула к Ярославу, и склонилась над ним настолько низко, что мрак выплеснулся из под капюшона и обволок мальчика, так что он ничего не мог видеть, зато знал, что эти слова слышит только он один. – …В сегодняшнюю ночь, я наделю тебя частью своей силы, чтобы ты мог управиться шестом для перевозки; я обволоку тебя тьмою, так что эти Они ничего не заметят – слишком будут возбуждены предстоящим весельем. Сам же я приму образ какого–нибудь низшего духа, и повеселюсь на славу… Да – сегодня у Бабы–Яги ожидается превосходный ужин – будет некая девушка, именем Ольга, а ещё – юноша Алёша. Они то ещё и не знают, что наступающая ночь – их последняя ночь, а меж тем – всё уже предугадано… Ну всё – больше тебе знать не положено; ну а если проболтаешься – знай, не избежать тебе мучительной смерти, и вечного скитания среди теней бесприютных… Один раз я перевезу их сам, а ты стой рядом – да! – не отходи, иначе быстро окажешься разодранным; смотри, как я гребу – потом всю ночь придётся заниматься этим…
После этих слов окружавший Ярослава непроницаемый мрак отхлынул, и он снова видел кровяную дымку, и едва сдерживался, чтобы не совершить какой–нибудь безрассудный поступок – лишь бы как–нибудь вызволить Алёшу и Олю (а он сразу почувствовал, что именно об его друзьях идёт речь). Вдруг те уродливые фигуры, которые стояли на берегу, пришли в движение; в каменистой плоти распахнулись громадные глотки; задвигались многочисленные отростки, раздались многочисленные неприятные звуки; распахнулись страшные, наполненные какой–то угольной слизью глазницы; потом раздались голоса, настолько искажённые, что Ярослав едва смог разобрать, что они полны грубой радости, предвкушения предстоящего веселья. Вот они стали перебираться в лодку, причём, по тому, как она вздрагивала можно было понять, что они действительно созданы из камня, или, по крайней мере, из чего–то настолько же тяжёлого.
Когда же перевозчик оттолкнулся своим железным шестом от берега, то Ярослав приметил, что в каменной стене стал раскрываться проём, из которого ещё сильней хлынул мертвенный, кровяной свет (а вместе с тем и сужающая обзор дымка сгустилась) – и из проёма этого стали прорываться дикие завывания, скрежежущий хохот; радостные, но жуткие вопли, которые не мог бы издать ни один человек.
– Ээйй! – взвыл стоногий паук двухметрового роста с человеческой головой, который первым вылетел на этот берег. – Давай–ка поскорее возвращайся! Мы не хотим пропустить ни одной минуты…
Ответ перевозчика был настолько громовым, настолько яростно–разящим, что Ярослав не смог разобрать ни одного слова; но только согнулся и зажал уши. Он позабыл о недавнем наставлении, отшатнулся, и тут же поплатился – каменная могучая ручищи, словно пасть сомкнулась у него на плече, и тут же разодрала его в кровь. Волей–неволей мальчику пришлось разжать уши, и он, поперхнувшись от волны смрада, услышал следующие слова:
– А это кто такой? Вот так сюрприз!.. Выходит – теперь закуску выдают ещё на переправе! А ну–ка, попробуем его плоти…
– Оставь! – перевозчик рявкнул так, что каменное чудище отшатнулось, и больше уж не смело подходить к Алёше. – Это мой ученик. Быть может, когда–нибудь за хорошее услужение я наделю его даром бессмертия, а пока пускай наблюдает, учится…
При каждом гребке перевозчик заносил железный шест на несколько метров вперёд, вонзал его в невидимое дно, а затем отталкивался с такой силищей, что лодка подымала значительное волнение – стремительно отлетали назад каменные наросты, воздух с силой бил, грозил из лодки вырвать, но всё равно оставался мертвенным, тяжелейшим – от него кружилась голова, и хотелось бежать, вырваться на свободу, на простор, насладиться свежим дыханием…
Но вот вынырнул из мрака противоположный берег, лодка с силой ударилась в него, и посыпала с радостными завываньями нечистая, каменистая сила. Причём сначала высыпали самые маленькие, и уж за ними, с тяжёлым гулом выбрались более массивные, более несуразные фигуры. Когда они вошли в темнеющий поблизости туннель (там ещё можно было различить первые ведущие вверх ступени) – перевозчик вновь навис над Ярославом и проговорил:
– Теперь вручаю тебе часть своей силы и окутываю твою фигуру мраком… Но помни – хоть многие в себе силы почувствуешь, не вздумай чего учинить – всегда найдётся такая силища, которая раздавит тебя, словно муравья…
После этого Ярослав действительно почувствовал себя богатырём – толстенный железный шест оказался в его руках, и он стал его выгибать – вдруг захотелось огреть этого нечистого да и броситься на помощь Алёше и Оле, но перевозчик вновь осадил его прежними словами, а сам, заметно волнуясь, принял образ небольшого каменного уродца, и, прокричав, чтобы Ярослав не мешкал, поспешил за своей «роднёй».
* * *
…Быстро скакал Вихрь. Проносились назад деревушки, мелькали бородатые лица крестьян, и румяные щеки их жен, шаловливые ребятишки кричали что–то; многие из них с удивлением взирали на них – ну не диво ли: юноша и девушка, скачут на ослепительно черном коне неведомо куда, а за ними несется огромная огненная псина.
Алеша говорил Оле:
– Уж довольно мы на морозе с тобой ночевали. Надо нам, как солнце клонится начнет, попроситься в какой–нибудь дом. Нас, я думаю, пустят…
А Вихрь чёрной стрелой летел всё вперёд и вперёд, с каждым рывком приближая их к цели… Вот где–то за их спинами отрывисто пролаял Жар. Алеша помотал головой, словно пытаясь сбросить с нее что–то и проговорил.
– И правильно Жар лает – время к вечеру, а мы с утра ничего окромя зайца не ели и отдых всем нам нужен. Стой, Вихрь, сейчас оглядимся.
Конь послушно встал, выпуская из широких ноздрей клубы белого пара и нетерпеливо перебирая копытом, подбежал и Жар: пес совсем умаялся, об этом и дал знать хозяевам – с самого утра, он несся, стараясь не отстать от Вихря. Теперь он тяжело дышал, а язык свешивался до самой земли – с укором смотрел он слезящимися глазами на Алешу и Ольгу, словно бы говорил: «Что ж вы про меня совсем позабыли? Я, ведь, весь день надрываюсь, бегу за вами… Тяжело, тяжело мне теперь, ох сил совсем нет, весь день за конем бежать…»
– Бедненький! – вскрикнула Ольга и, спрыгнув с Вихря, подбежала ко псу, пала перед ним на колени, обняла огненную голову…
Жар все еще дышал отрывисто и часто, но, кажется, понимал каждое обращенное к нему слово и с обожанием смотрел на Олю.
Спрыгнул с Вихря и Алеша и тоже присел на колени рядом с Жаром, молвил:
– И меня прости. – и потрепал его за ухом.
Жар завилял хвостом.
Так, сбившись вместе простояли они некоторое время на дороге. Юноша и девушка стоящие на коленях подле огненного пса, и конь, склонивший к этому псу голову, словно что–то тихо шепчущий ему на ухо…
И было это в окруженье поля. День уже прошел и большое, огненно–рыжее солнце наполовину скрылось за краем земли. Позади виднелась деревня которую они проехали некоторое время назад и не заметили – из труб поднимались в бардовое небо струйки дыма.
Алеша решил было поворачивать Вихря обратно, но сделать этого не успел, потому что тут прорезался в морозном воздухе стремительный галоп; и вот уже стоит перед ними, трясётся тот самый конь, который незадолго до этого служил Ярославу. Ведь, как только мальчик соскочил с него, точно разжалась сдерживавшая его прежняя незримая, колдовская ручища, и конь в ужасе перед нечистью, бросился и несся назад по Янтарному тракту до этого самого мгновенья. Теперь же, признав Вихря, он остановился перед ним, и несколько раз, жалуясь, толкнулся своей мордой в его.
Чтобы тут – конь бежит одинокий, мало ли что – ан нет же!.. Велением ли колдовским, или по роковой случайности (скорее всё ж колдовством), но, когда Ярослав соскакивал, то положенное в футляр письмо, которое он вёз капитану морского судна – выпало из его кармана, а он и не заметил этого – футляр зацепился за застёжку на седле, да так и проболтался всю дорогу. Футляр был знаком и Алёше и Оле – Ярослав успел показать его им во время пребывания в разбойничьем городке.
– Жив, жив, жив – хорошо то как… – робко улыбнулась Оля.
– Н–да. – кивнул Алёша. – Только вот какая–то беда с ним приключилась – это точно…
Со стороны леса приближался, насколько это было возможно быстро, воз груженный дровами – в возу сидел мужик, который испуганно оборачивался к темнеющей лесной полосе, при этом губы его дрожали – вот пронеслась прямо над его головой пара чёрных ворон, и он аж вскрикнул:
– Ишь, нечистые! Разве ж можно так пугать!.. Я то думал… – но он даже и продолжить не посмел, и обратился к Алёше и Оле. – Ну, и долго ли ещё здесь стоять собираетесь!.. О–ох, и я то задержался! Коварны зимние сумерки – подберутся незаметно, а как нагрянут, так и сбежать не успеешь. А ведь в любую минуту Они нагрянуть могут! Что ж вы тут стоите?
– Да у нас с другом какая–то беда приключилась – он, должно быть, сейчас в этом лесу…
– Вот уж действительно беда! – с неподдельной горечью вскрикнул мужик и даже притормозил свою лошадку – та принялась знакомиться с Вихрем, а мужик тем временем говорил. – Стало быть и пропадёт, ведь сегодня Ночь Большого Полнолуния.
– Ночь Большого Полнолуния. – хором повторили Алёша и Оля – внимательнее посмотрели в небеса и тут всё вспомнили.
Розоватое, разлитое по западу небес сияние уходящего солнца постепенно затухало, как гаснут угли в кострище, с востока наползала темень в которой тревожным, трепещущим светом одна за другой выделялись холодные, о чём–то недобром вещающие звёзды. И из–за восточного горизонта, окружённая непроницаемым мраком и сама мертвенно сияющая восходила полная Луна. Она казалось громадной – раза в три больше обычных своих размеров; и, когда Алёша и Оля повернулись к ней, то как раз выступил тёмный провал рта, и – наважденье! – рот этот пришёл в движенье, зашевелился, и леденящий, чуждый какой–то звон рассыпался в воздухе; тут же, без всякого ветра, взвились над полем несколько вихрей…
– О–ох! – крестьянин хлопнул себя по лбу. – Начинается! Начинается! Только бы до дому успеть! Только бы… – он уже взмахнул вожжами, но всё же сдержался. – Ну – долго ли стоять здесь собираетесь?. Поехали к нам! Ну…
Алеша старался говорить твёрдым голосом (в то время как голова прямо–таки раскалывалась от переутомления):
– Вы возьмите Олю, ну а я должен ехать – не оставлять же друга в беде…
– Алёшенька, ты же знаешь. – прошептала Оля.
– Ну да, ну да! – махнул он рукою. – Мы с ней неразлучны, ну а стало быть – прощайте!..
В это время дробящийся в воздухе звон усилился много больше прежнего, и вдруг оборвался на предельной ноте – точно струна лопнула. И тут же разразился волчий вой – это была плотная стена заунывных, студящих кровь голодных, злых стонов. Кони захрапели, а мужик простонал, вытягивая руку:
– Пропал, совсем пропал… Сколько ж их…
Алёша проследил, куда указывала его дрожащая рука, и сам невольно вздрогнул – казалось, что меж Мёртвым миром и этим образовалась щель, и вот выплеснулась жуть – по полю, на расстоянии шагов в двести вытягивалась длинная, плотная стена волчьих сияющих безжалостным сиянием глазищ; в притихшем воздухе отчётливо разносился скрежет их клыков – и, казалось, сейчас вот бросятся – сметут своей массой, в клочья раздерут…
– Не–ет, – выдохнул мужик, и вдруг, набравшись храбрости, погрозил им кулаком. – Не настало ещё ваше время! Ещё несколько минуток у нас осталось.