Ханмурадов крепко спал, когда началась авария. Его несколько раз кинуло к потолку, прежде чем он проснулся и понял, что случилось. Вскочил на кровать. Больно стукнулся теменем о потолок. Снова лег и начал обдумывать положение. Конечно, надо немедленно бежать в капитанскую рубку!
И Ханмурадов, соскочив с кровати, ступил шаг к двери, упал и начал измерять своим телом пространство в трех измерениях. Он был силен, ловок, сообразителен и через минуту уже приспособился к неожиданным броскам, научился использовать их направление. Выбрался в коридор и, цепляясь, прыгая, катаясь от двери к двери, направился к капитанской рубке. Возле радиорубки он задержался. Лаврова! Что с ней? Быть может, она убита, тяжело ранена?.. Он приоткрыл дверь радиорубки и бомбой подлетел к рабочему креслу радистки.
Лавровой посчастливилось больше других. В момент аварии она работала, сидя в кресле. При первом же толчке радистка успела ухватиться за подлокотники кресла и в паузах между толчками пристегнула себя ремнями.
Правда, и ее положение было не легким. Минутами ей приходилось висеть вниз головой, когда «Альфа» переворачивалась вверх дном. Но Лаврову не трепало, не било, не бросало. Она была целехонька. И умудрялась даже посылать на землю радиограммы, сообщая о том, что происходит с «Альфой».
— Ты жива? Невредима? — радостно вскричал Ханмурадов, цепляясь за кресло.
— Как видишь! — отвечала Лаврова. — Что произошло? Ты не знаешь?
«Альфу» вновь перевернуло вверх дном. Ханмурадов, не выпуская ножек кресла, повис в воздухе.
— Ничего не знаю. Я спал. Мне надо идти. Мы должны победить бурю. Держись, Лаврова!
Ханмурадов разнял руки и перелетел к двери.
Лаврова застучала на аппарате.
Ханмурадов скрылся за дверью. «Альфа» опустилась кормой, и ближайшее машинное отделение, которое находилось на носу, оказалось почти над головой Ханмурадова.
Ханмурадов посмотрел вверх, увидел голову Власова.
— Жив? — крикнул ему Ханмурадов.
— Прыгай сюда, когда «Альфа» перевернется. Я не могу завести мотор! — в свою очередь, крикнул Власов.
— Ожидать некогда. Там есть веревка. Привяжите ее к чему-нибудь и спустите конец! — вновь крикнул Ханмурадов.
Власов не без труда нашел, закрепил и спустил веревку.
Ханмурадов ухватился за конец и начал карабкаться с кошачьей быстротой. Но натяжение веревки вдруг начало ослабевать. Она складывалась петлями. «Альфа» перекинулась на нос, и Ханмурадов свалился на голову Власова.
Мотор отказывался работать, захлебывался. Ханмурадов подполз к иллюминатору и заглянул в стекло.
— Этот мотор нам не поможет. Пропеллер сломан, — сказал он. — Придется пробраться в кормовой мотор. Но едва ли он будет работать при такой качке, — сказал Ханмурадов.
— Дело дрянь, — отозвался Власов. — Мы во власти циклона. Не циклон, а настоящий смерч. Нас несет с бешеной скоростью.
— Но как мы попали в циклон?
— Теперь нам надо подумать о том, как выбраться из него и прежде всего как помочь нашим раненым. Видишь, Буся до сих пор не приходит в себя.
— А Сузи?
— Тоже лежит без памяти, привязанный к столу в своей рубке.
— Попали в переплет! — тряхнул головой Ханмурадов.
— Ну что ж, лезем в кормовой отсек гондолы!..
Кормовой мотор удалось завести. Но выйти из циклонического течения с помощью одного пропеллера не удавалось. К счастью, положение скоро изменилось к лучшему. Так как центр тяжести всей системы находился внизу, то «Альфа» повернулась гондолой вниз, как только ее перестало вертеть. Но она продолжала нестись вместе с циклоном в восточном или юго-восточном направлении. Власов объяснил Ханмурадову эту перемену. Он вынул записную книжку и набросал чертеж.
— В циклоне частицы воздуха двигаются как бы по винтовой линии. Нас трепало, пока мы не вышли из этого «винта». Теперь нас несет по линии вот этой стрелки.
— А скорость какова?
— Бывают циклоны, которые движутся со скоростью всего сто пятьдесят — двести километров в сутки. А бывают и такие, что пробегают в сутки и две тысячи километров. В такой циклон нам, вероятно, и посчастливилось попасть. Ну, однако, об этом мы еще поговорим. Теперь нам надо о другом подумать. Иди приведи в чувство Сузи, а я Бусю на свое попечение возьму. Надо их уложить на койки и привязать. Пока мы не расстались с циклоном, с нами могут случиться еще всякие неприятные неожиданности…
Печальное зрелище представлял собой экипаж «Альфы». Сузи ходил с забинтованной головой. Буся прихрамывал, Ханмурадов жаловался на боль в боку. Власов совсем расклеился. Он даже пожелтел и вспоминал о своем тихом, милом Павловске, уютном кабинете, метеорологической обсерватории, послушных шарах-зондах, «которые без всяких хлопот и без риска для человека добывают нам сведения о верхних слоях атмосферы». И если бы не дрозофилы, он совсем затосковал бы. Власов взял с собою в полет мух-дрозофил, чтобы наблюдать, как влияют космические лучи на мутацию.
— Это очень важно. Мы все больше овладеваем стратосферой, — говорил он. — Мы еще совсем не знаем, как влияют космические лучи на организм человека. Дрозофилы — очень тонкий «реактив» на лучистую энергию.
Если количество летательных (смертельных) генов, возникающих у дрозофил под влиянием космических лучей, не увеличится, значит, и для человека эти лучи не представляют опасности.
В сущности говоря, — продолжал он объяснять Лавровой, которая заинтересовалась его дрозофилами, — абсолютно вредных физических факторов, как и химических веществ, нет. Все дело в количестве. Тяжелая вода смертоносна в большой пропорции и стимулирует развитие организмов, будучи примешана к обычной воде в малых дозах. Так и с космическими лучами. Ведь под их действием находятся все растения и живые существа на земле. Биология только недоучитывала этого фактора. Кто знает, быть может, вся эволюция видов произошла и происходит под действием этой космической лучистой энергии. Жаль только, что «Альфа» не летит в стратосфере, в лучшем случае она поднимается лишь к ее границам. Но все же мы получаем здесь гораздо больше космических лучей, чем на земле, и это должно отразиться на дрозофилах.
— А быть может, и на нас самих? — спросила Лаврова.
— Быть может, и на нас, — ответил Власов. — Как — хорошо или плохо — мы еще не знаем. Я иногда не прочь пофантазировать. Кто знает? Быть может, через несколько десятков лет люди построят в стратосфере этакий искусственный спутник Земли и на нем лабораторию. Под влиянием мощных космических излучений начнет происходить сильнейшая мутация у подопытных насекомых и животных. «Искусственная эволюция»! Быть может, нам удастся создать совершенно невиданные, новые, более совершенные формы животных и растений, подвергая их действию космических лучей.
— И, быть может, получим мутацию человека в сверхчеловека?
— А все может быть! Ведь, в сущности говоря, мы только начинаем проникать в тайники мастерской природы, в тайны ее производства!
Лаврова задумчиво смотрела сквозь стекло в ящик, где весело перелетали и суетились крупные мухи-дрозофилы. Они так беззаботны! Они не знают, вероятно, и не чувствуют, что незримые потоки лучистой энергии пронизывают их тело и вызывают глубокие изменения в их организации, в их генах — носителях жизненного начала и качественных признаков их потомства.
«А мы, люди?.. Все ли мы сознаем это? Все ли мы знаем, что ничто, никакое изменение нормальных условий — не проходит для организма, для нас, безрезультатно?.. Быть может, у стратосферных пилотов будут исключительно даровитые дети!»
Размышления Лавровой были прерваны голосом Сузи. Он звал к себе Власова. Аэролог отправился в капитанскую рубку.
Сузи сидел, наклонившись над картой. Бинты закрывали его голову, лоб и подбородок. Возле Сузи сидел Ханмурадов и рассеянно глядел в иллюминатор.
— Ты не слушаешь меня! — строго сказал Сузи сквозь сжатые зубы. Бинт мешал ему открыть рот.
— Нет, я слушаю, — рассеянно ответил Ханмурадов.
Вошел Власов. Сузи повернул к нему голову и поморщился — заболела шея.
— Наша судьба, — начал Сузи, — похожа на судьбу Колумба. Он шел открывать морской путь в Индию, а открыл Америку. Мы, вместо того чтобы «открыть» Северный полюс, «открыли» пустыню Гоби.
— Разве она была закрыта? — сострил Власов, вспоминая Маяковского, который хотел «закрыть Америку, чтобы открыть ее вновь».
— К сожалению, и полюс и Гоби открыты и никто их не закрывал, — улыбнулся углом губ Сузи. — А факт все-таки тот, что нас занесло в пустыню Гоби. Я сейчас самоопределился. Долгота — сто пять, широта — сорок пять градусов.
Власов рассмеялся.