- За баней в дровянике.
Баня, как и все, что я увидел в этом хозяйстве, была образцом простоты и рациональности. Печь, несмотря на теплый вечер, сразу разгорелась без дыма. Когда огонь загудел в топке, я набил ее дровами и начал носить из речки воду.
Через два часа баня была готова. Я с содроганием подумал, каково будет из духоты вечера лезть в такое пекло, и пошел за хозяйкой. Бодрости у нее против прежнего поубавилось, и до бани мы добирались медленно и осторожно. Я ввел ее в предбанник, посадил на лавку и хотел уйти, но она удержала меня и попросила помочь ей раздеться. Я стянул с нее поневу и посконную холщовую рубаху.
- А сам что не раздеваешься? - удивилась она. - Нешто стыдишься? В бане не грех.
Я вспомнил, что во многих областях России, да и в северных сопредельных странах бани делали общими, вероятно, мытье, омовение как-то связывалось с древними языческими культами, поэтому ни о какой эротике в такой ситуации не могло быть и речи.
... Я выбрал пару веников, и мы вошли в обжигающий легкие жар парилки.
Хозяйка тут же полезла на верхний полок и начала командовать моими не очень умелыми действиями. Я достал с полочки какие-то склянки с настоями, запарил веники и стал "создавать" настой для пара: приготовил ковш с кипятком для "первой закидки" и отмерил определенное количество капель из первого пузырька.
- Теперь кидай, - распорядилась женщина.
Я взял ковш за длинную ручку и выплеснул воду на раскаленные камни. Раздался хлопок, и пар выстрелил в помещение, наполняя его обжигающим ароматом.
Я присел, прикрывая голову руками.
- Помочи голову-то водичкой, - посоветовала больная.
Я послушался и сумел отдышаться.
- Что дальше делать?
- Это для второго, а это для третьего, - распорядилась хозяйка, указывая на разнокалиберные склянки.
Я выполнил ее указания, хотя третий ковш был для меня явно избыточен. Дышать в такой атмосфере я практически не мог и сунул голову в кадку с холодной водой.
- Лезь на полок, погрейся, - предложила женщина.
- Спасибо, я не замерз, - попытался я пошутить. Теперь, охладив голову, я почувствовал себя легче и смог оценить ароматы добавок. Пахло весной, летом и осенью одновременно, терпко, пряно, "с подтекстом".
В запахах присутствовали какие-то полутона, которые сложно оценить, предающие аромату законченность.
- Похлещи меня, - попросила женщина.
Я взял распарившийся веник и начал подниматься к ней на полок. Наверху мне стало совсем худо. Я пару раз осторожно махнул веником, стараясь, чтобы раскаленный пар не доходил до кожи, и, чувствуя, что меня вот-вот хватит тепловой удар, опрометью выскочил из парилки.
- Как вы там? - поинтересовался я в дверную щель, немного придя в себя.
- Двери затвори, тепло выпустишь, - ответил мне голос. - Заходь, похлещу.
Я предложение не принял, закрыл дверь в парилку, окатил себя с ног до головы холодной водой и вышел на улицу. Стесняться было некого, и я стоял голым на теплом летнем ветерке, выдувающем из головы парную одурь. В конце концов, я даже немного замерз и пошел одеться. Усталость, накопившаяся за день, исчезла, и почувствовал я себя удивительно бодро. Только очень захотелось есть.
Я сходил к машине, перегнал ее к усадьбе и перенес продукты в дом. Припасов у меня было больше чем достаточно. В дорогу я взял с собой даже переносной ледник. В довольно большой термозащищенной пластмассовой коробке, набитой льдом, у меня было все, чтобы удовлетворить если и не изысканный, то хороший аппетит. Я накрыл стол, сервировав его взятыми без спроса антикварными плошками и ложками, и отправился в баню вскипятить чайник. Даже на улице был слышен посвист веника и смачные его шлепки о тело.
- Сударь, это ты? - крикнула хозяйка, услышав мою возню.
- Я. Чайник ставлю.
- Ты выдь на минуту, я счас кончаю. Чайник как вскипит, сама принесу.
Меня умилила вновь проявившаяся женская стыдливость. Видимо, как только кончилось мистическое банное действо, тут же вошли в силу обыденные законы межполовых отношений. Впрочем, быть голым в присутствии одетых людей, наверное, двусмысленно и дискомфортно.
- Вы особо не задерживайтесь, - попросил я, - стол накрыт, и есть очень хочется.
Я вернулся в дом, нарезал колбасу и хлеб, сообразуясь со все усиливающимся голодом, и присел к окошку изнывать от ожидания.
- Заждался, поди? - поинтересовалась женщина, входя с чайником в комнату, и с интересом оглядела стол.
Она переоделась в невесть откуда взявшийся сарафан с выцветшим, когда-то, вероятно, ярким рисунком, волосы убрала под черный платочек и гляделась почти деревенской старушкой.
- Ты пошто своим харчем потчуешься? - с обидой спросила она. - Али я угостить не могу?
- Можете, - успокоил я ее, - просто я с утра толком не ел, и не было мочи ждать. Вы поясницу платком теплым повяжите и садитесь. Вы же два дня не ели.
Хозяйка перевязала поясницу и церемонно присела на край табуретки. Между тем, я вытащил из пластмассового ледника бутылку водки в тут же запотевшей посуде и щедро налил граммов по сто пятьдесят в лафитники из толстого мутноватого стекла.
- За знакомство, - предложил я.
- За знакомство, - повторила она.
Мы чокнулись и выпили. Я нагреб себе полную тарелку закусок и начал торопливо есть. Женщина не отставала, но делала это деликатнее меня. Утолив первый голод, я налил по второму лафитнику.
- Кстати, мы ведь до сих пор еще не познакомились.
- Правда, - улыбнувшись, сказала она, - пока все недосуг было.
- Меня зовут Алексей Григорьевич, по годам можно без отчества.
- Марфа, - произнесла женщина, церемонно кланяясь.
- А по батюшке?
- Оковной кличут.
- Никогда не слышал такого отчества, - признался я. - У вашего отца, что было дохристианское имя?
- Я этого не ведаю, как отца звали, так и я прозываюсь.
Давайте теперь Марфа Оковна выпьем за здравие, - оставил я досужие разговоры, - пока водка не выдохлась.
Мы чокнулись и выпили. Хозяйка только ополовинила рюмку и взяла закусить кусочек хлеба. Я понял, она стесняется, и положил ей на тарелку большой кусок копченой курицы.
- Отведайте.