Эзра взглянул на часы. Времени оставалось мало.
Он у входа на стадион проскочил между каким-то парнем и девушкой, толкнув обоих, и, не останавливаясь, прошел дальше. Кто-то грубо схватил его за плечо.
Обернувшись, он увидел, что от его толчка девушка упала.
Удар был резкий и пришелся в челюсть, парень неплохо владел кулаками. Эзра закрыл лицо руками.
Второй удар пришелся чуть ниже солнечного сплетения, что-то хрустнуло. Эзра схватился за пояс и только боль в разбитом от нового удара носу заставила его убрать руки.
Вокруг собралась толпа. Когда парень узнал, что избил Эзру Шелтона, у него подкосились ноги.
- Я не хотел его убивать, - сказал Эзра почтительно внимающему полисмену, - вы же знаете мои руки - это холодное оружие.
"Берегите аппарат от сотрясений!" - звучали в его ушах слова Хевингема. Но предпринимать что-нибудь было поздно. "Если прыжок не удастся, подумал Эзра, - пойду к нему". Впрочем, он был уверен, что аппарат сработает: он не подводил его ни разу.
Стадион встретил Эзру с восторгом. В честь национального героя был исполнен государственный гимн.
Сегодняшнее выступление Эзры транслировалось всеми телевизионными компаниями страны.
В центральной ложе рядом с отцом сидела сияющая Джой Нортон.
Эзра разбежался. Бег не производил впечатления быстроты, но комментатор тут же назвал его своеобразным и обманчиво-медленным. Эзра приблизился к площадке, незаметным движением нажал кнопку. Прыгнул.
Высота взята! Но что это?! Стадион ревел, бесновался.
Люди срывались с мест, кричали. Джой без сознания упала на руки отца. Эзра, не останавливаясь, беспорядочно размахивая конечностями, поднимался все выше.
Непреодолимая сила тянула его вверх. Стадион потрясал отчаянный крик супермена. Но вот превратился в точку, а потом исчез в темнеющем небе.
Этот день надолго запомнился полицейским и психиатрам. Сотни тысяч людей задавали вопрос: где Эзра?!
В газетах промелькнуло сообщение, что крупнейший военный радар страны обнаружил тело национального героя над границей, в средних слоях атмосферы, но потом выяснилось, что радар ошибся. Это была стая диких уток.
Хевингем усталым жестом отложил газету.
Об Эзре больше ничего не было слышно.